— Ладно, Ремакль. Будьте в аэропорту за час до вылета. Наверняка среди них есть такие, кто ни разу не летал на самолете.
Он только что нашел выход — чартер», как принято называть в профессиональной среде самолеты, арендуемые группой.
Он придумает чартер, который вылетит, скажем, около полуночи или, например, около часу ночи. Ему достаточно будет ближе к концу рабочего дня позвонить жене! Нет! Он же забыл про бедного Алена, которого нужно отвезти обратно в Клерви.
Будет видно. У него есть время поразмыслить над этим и доработать свою историю в перерывах между посетителями. Больше всего его беспокоит Ален. Нет никакого желания отправляться в Клерви до визита на улицу де Понтье: иначе, оказавшись дома, он растеряет свое мужество.
Между тем этот визит был необходим. Он не мог бы объяснить почему, он просто чувствовал это.
Как потребность взглянуть, прикоснуться.
Он не любил громких слов, но все же следует признать, что добро и зло существуют. До той первой его ночи в Клерви зло рисовалось ему малопривлекательным, почти уродливым, что-то наподобие картин с изображением ада.
Однако у дьявола, с которым он недавно повстречался, было не такое лицо.
У него перед глазами стоял Фарран, каким он увидел его на балконе светловолосый, улыбающийся, в шортах, прикуривающий от зажигалки, которая, вероятно, была из золота, и это после бурных ночей, непристойных слов, забав, которые были ему известны в мельчайших деталях, но которые он отказывался воскрешать в своей памяти.
Разве таким рисуется образ проклятого Богом человеку, воспитывавшемуся в коллеже в Кремлен-Бисетре отцом — школьным учителем, женившемуся на Бланш, всегдашнему образцовому служащему, который посещал вечерние занятия?
Да и женщина — в шелковом пеньюаре в мелкий цветочек, с темными мягкими волосами, струившимися по плечам, — ничем не походила на проклятое создание.
Он не слышал, о чем они говорили в воскресное утро, но голоса их звучали безмятежно, счастливо, и таким же безмятежным было и лицо вышедшего на прогулку Уолтера.
Абсолютно необходимо…
Ему хотелось, чтобы это произошло немедленно. Он опасался, что по мере того, как будет разворачиваться день, мужество оставит его. Может, в какой-то момент он посчитает свой план смешным и откажется от него?
— Алло! Я вас очень хорошо слышу… Нет. Прямого сообщения нет. Вы совершите посадку в Риме, где вам придется подождать всего час… К вашим услугам! Я вам расскажу более подробно, когда вы приедете за билетом… Да, он готов. Первый класс…
Он пообедал в одиночестве в бистро на улице Жак-Кер. Он даже не обратил внимания на то, что ест. К счастью, около трех часов в агентство заехал г-н Арман, чтобы поговорить с ним о некоторых проектах, чем он примерно в течение двух часов и занимался.
Тем хуже! Придется ему отвезти Алена домой — все же он не до такой степени циничен, чтобы посадить сына в автобус.
Ален, как и в прочие дни, пришел в офис и в ожидании отца принялся разглядывать плакаты, затем они вдвоем отправились за машиной, припаркованной на другой стороне площади.
— Больше недели…
До начала школьных каникул оставалось не больше недели. И тогда ему придется отвезти Бланш с сыном в Дьепп, куда он будет к ним приезжать на выходные. Обычно ему было не так уж неприятно оставаться одному. Он устраивал себе жизнь одинокого мужчины-холостяка или вдовца, — в которой был какой-то свой шарм.
Но сейчас он в растерянности. На улице Фран-Буржуа все было просто. Но как это будет происходить в новой квартире, где у него еще нет своего места?
Он уже трижды переставлял кресло в различные углы комнаты, и последняя расстановка мебели еще не была окончательной.
— Хорошо потрудился?
— Мы сейчас уже почти ничего не делаем.
— А что тебе вчера рассказал твой новый друг?
— Он не мой друг.
— Он приятный?
— Еще не знаю.
— Ходит в лицей в Вильжюифе?
— Я у него не спрашивал. Я тебе уже сказал вчера: мы в основном говорили о джазе.
Его настойчивость раздражала мальчика, который не любил, когда его расспрашивали о том, что он считал своей заповедной территорией. Разве он задавал отцу вопросы о его жизни в офисе, а матери — о ее малышах из яслей-сада?
Красной машины перед домом не было. Уолтера в окне они не увидели.
Ужин был готов, и он не решился отказаться поесть с женой и с сыном. Он жалел об этом. Он-то надеялся, что поест в городе — один в углу ресторана, чтобы понемногу собраться с духом.
— Мне придется сегодня вас оставить, детки.
Это было так неожиданно, что они оба застыли с вилками в руках и уставились на него.
— Одна группа из важных людей, финансовых экспертов, должна в срочном порядке отправиться в Японию. Я не посвящен в тайны богов, но подозреваю, что ожидается банкротство крупного японского банка, и тут замешаны французские интересы.
Он занимался шлифовкой. И шлифовкой излишней.
— У меня не было возможности рассадить их по регулярным рейсам. Я организовал для них спецрейс, это совсем непросто в такие короткие сроки, особенно в период отпусков.
— Ты едешь в «Орли»? Можно мне с тобой?
Ален уже пришел в возбуждение.
— Нет, я не сразу еду в «Орли». Сначала я заеду в офис, куда должны поступить некоторые уточнения, затем в дирекцию. Мне нужно будет также уведомить всех заинтересованных лиц, затем быть в аэропорту за час до отправления самолета.
— Когда ты думаешь вернуться?
— Вероятно, не раньше двух часов ночи.
Он не покраснел. Его удивило, что он чувствует себя так легко в то время, как лжет жене и сыну.
— Для нашего агентства это крупное дело.
Тут он вытирает губы и встает.
— Крепкого вам сна, детки. Я постараюсь не шуметь, когда вернусь.
В тот момент, когда он усаживается в машину, а Бланш наблюдает за ним, облокотившись на — перила балкона, он видит, как к дому подъезжает красная машина, — это шло вразрез с его планами. Из нее вышел мужчина и, похоже даже не заметив его присутствия, направился к входной двери.
А почему бы Фаррану и не поужинать дома, прежде чем отправиться в кабаре?
Если только оно не закрывается на один день в неделю, как это делает большинство ресторанов, и таким днем не является именно понедельник?
По автостраде он ехал быстрее обычного, как если бы в его власти было ускорить бег времени. Ему не терпелось узнать.
Узнать что?
Это уже не имело значения. Он не задавал себе вопросов, главное было добраться до «Карийон Доре», войти туда, увидеть.
Он долго кружил по кварталу Елисейских полей в поисках стоянки, пока наконец не вспомнил, что есть один паркинг под авеню Георга V.
Он шагал, поглядывая на часы. Еще не было и девяти вечера, кабаре наверняка распахивает свои двери не раньше одиннадцати-двенадцати.
На углу улицы Вашингтона на него метнула вопросительный взгляд уличная девица, как бы ожидая сигнала с его стороны. Неужто он похож на мужчину, который обращается к такого рода женщинам? Когда он миновал ее, она пожала плечами и вновь заступила на свой пост.
Покружив минут двадцать, он наконец зашел в кинотеатр. Как ему показалось, билетерша тоже упорно наблюдала за ним, будто ждала, что он ее о чем-то попросит. Может, чтобы она посадила его рядом с хорошенькой девушкой?
Это был фильм про войну; оглушительно гремели пушки, самолеты, пулеметы.
Покрытые грязью мужчины с оружием наперевес гуськом пробирались через болото.
Он совершил промашку, сказав, что заедет в офис. Предположим, жене захочется с ним поговорить, она позвонит, и ей никто не ответит.
Его страхи смешны. У нее ни разу не возникало необходимости сообщить ему что-то срочное. Не было никаких оснований для того, чтобы Ален поранился или чтобы на Бланш вдруг напал какой-нибудь недуг.
Если не считать пагубных последствий ее родов, она ни разу не болела, и он не помнил, чтобы она провела день в постели. Даже когда у нее был грипп, она отказывалась мерить температуру и занималась хозяйством.
А что?! Она была счастлива! Они все были счастливы!
Что изменится от того, что он уступит небольшому любопытству и отворит дверь ночного ресторана?
Он вновь очутился на улице в час, когда все кинотеатры выплескивают на тротуары толпы своих зрителей, и ему потребовалось какое-то время, чтобы сориентироваться. Теперь на углу улицы Вашингтона стояли уже, три женщины, и похоже было, они хорошо ладили между собой.
Значит, их не смущало заниматься этим ремеслом на глазах друг у друга.
Одна из них, молодая, еще свежая, улыбнулась ему, и он чуть было из вежливости — чтобы не огорчить ее — не улыбнулся в ответ.
Улица де Понтье выглядела более оживленной, чем днем. Неоновые вывески-красные, синие, желтые или зеленые — указывали на кабаре, бары, рестораны.
Когда он подходил к «Карийон Доре», у него почти перехватило дыхание, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы протянуть руку к двери и толкнуть ее.
— Вашу шляпу, мсье.
В углу, огороженном балюстрадой, гардероб обслуживала девушка в коротенькой юбочке. Слева он увидел стойку бара из красного дерева и табуреты, которые почти все были заняты.
Освещение цвета танго — как говорили когда-то — было таким скупым, что требовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку.
— Вам столик получше, мсье?
Метрдотель старался увлечь его за собой к центру зала, где крошечный подиум окружали столики — каждый со своим ведерком со льдом и бутылкой шампанского с большой золоченой пробкой. Жовис чуть было не уступил нажиму, но тут повернулся в сторону бара и увидел свободный табурет по соседству с женщиной в желтом платье.
— Я предпочитаю остаться здесь.
— Как вам угодно.
«Не вышло» — казалось, сказал про себя метрдотель, как до него это сделала девица на углу улицы Вашингтона.
Он взгромоздился на табурет. Бармен положил перед ним на стойку салфетку, вопрошающе взглянул на него.
— Что вам подать?
— Можно кружку пива?
— Сожалею, но у нас нет пива. Только шампанское, виски, джин и водка.
Все, наверное, поняли, что он впервые переступил порог заведения такого рода, и его соседка отвернулась, чтобы скрыть улыбку, а может, чтобы подмигнуть Леону.
Леон оказался небольшим человечком, розовым и толстощеким, каких можно повстречать где угодно. Жовис решил, что он похож на парикмахера.
— Виски, — пробормотал Эмиль.
Виски он пил всего раза два-три, один раз в день рождения Ремакля, который в баре на площади Бастилии угостил виски все агентство. Оно оказалось не очень вкусным, но не таким уж и крепким.
Он посмотрел на желтоватую жидкость, которую наливали в его бокал.
— Разбавить водой?
— Да, пожалуйста.
— Налей и Мне, Леон.
Соседка повернулась к нему и бросала любопытные взгляды.
А он искал глазами Фаррана, удивляясь, что не видит его. За стойкой сидели в основном мужчины, если не считать его соседки и темноволосой девицы в золотом платье, облокотившейся на стойку на противоположном от них конце.
Почему он решил, что это была Алекса?
Платье плотно обтягивало ее тело, и под ним у нее явно ничего не было надето. Интересно, как она надевает и снимает его.
Тело было гибким, с плавными линиями и, вероятно, нежным и упругим при прикосновении. Их взгляды встретились. Она не улыбнулась, но в ее глазах он прочел любопытство.
Неужели они ни разу не видели в «Карийоне» такого мужчину, как он? Три клиента за стойкой были помоложе его и обсуждали какую-то киносделку. Жовис не слышал всего, он понимал лишь, что речь идет о смете, о гарантированном составе исполнителей, о совместном производстве с Германией.
Когда он вынул сигарету из кармана, Леон поднес ему зажженную спичку, а соседка — зажигалку.
Он заколебался между двумя огоньками, и коль скоро бармен казался ему более важной персоной, то выбрал спичку.
Женщина рассмеялась.
— Это не очень любезно по отношению ко мне.
— Прошу простить. Я не сразу сообразил, что…
— Пустяки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19