Это улица Ла Боэси. Довольно далеко в стороне Сен-Филипп-дю-Руль стоит какая-то машина, но это не открытая красная модель.
Постой-ка! Выходя из кабаре, он не видел красной машины Фаррана. Может, все же он, дав инструкции, уехал. Главарь не занимается деталями, не участвует в казни.
Кто знает, может, сейчас он у себя в квартире заставляет кричать свою жену, которую по другую сторону перегородки уже никто не услышит?
Именно с этого все и началось…
Но что с того… Он шагает… Ему нужно шагать… Еще каких-то сорок метров — и он окажется на широком тротуаре Елисейских полей…
Машина позади него тронулась с места. У нее был мощный мотор, который производил столько же шуму, сколько и красная машина.
Машина очень быстро приближалась, и он чуть было не обернулся, но ему казалось, что не следует этого делать. Самое лучшее было пуститься бежать.
Может, он успеет добраться до угла…
Один-одинешенек на тротуаре, он, наверное, походил на марионетку, и он…
Он услышал звук автоматной очереди — как в кино или по телевизору. Ощутил удар. Он замер на месте, пошатываясь, — у него было такое чувство, будто его только что разрубили пополам.
Он не был мертв. Ему не было больно. Он по-прежнему оставался на ногах.
Нет. Он уже не стоит на ногах. Его голова тяжело ударяется о вымощенный тротуар, и именно в голове он ощущает боль. Однако он держится обеими руками за живот.
Может, полицейский на улице де Понтье… Бланш будет считать, что он в аду… Он все предвидел… Он оказался тогда проницательным… Он и сейчас проницательный… Она будет считать, что он в аду… А если она права? Если и вправду есть ад?
Всю свою жизнь он…
Это утомительно. Почему его оставляют одного? По нему течет кровь — такая теплая. Не из головы.
И вот он ощущает в животе как бы удары кинжала.
— Прошу прощения…
Склонившийся над ним мужчина — огромная голова, чрезмерно длинный нос, как в страшных снах, — повторяет:
— Куда вы ранены?
— Что?
— Я не хотел…
Постой-ка! Полицейский тоже здесь, а чуть дальше женские ноги.
— Я не хотел вас беспокоить…
Он предпочел бы улыбнуться им. Получается ли у него? Может…
Слишком поздно. Он уже больше ничего не видел. Он уже был не с ними. Он услышал свисток, шум мотора, голоса, но это его не касалось.
Неужели он закричал? Неприлично посреди ночи кричать на улице.
— Почему эти люди…
Они разговаривают. Они колют его в руку. Или, может, в бедро, он уже не знает.
Она станет носить траур. Ей не понадобится покупать новое платье; у нее уже есть черное платье, которое она надевает, чтобы идти в церковь.
Она станет маленькой старушкой. Он всегда думал, что она рождена, чтобы стать маленькой старушкой. Вдовой, каких много в квартале Фран-Буржуа.
Может, кончится тем, что она пойдет в прислуги?
Она получит страховку.
Он уже больше не кричит, ему уже не больно. Он начинает засыпать. Его трясут. Он спрашивает себя, почему его трясут вместо того, чтобы оставить в покое.
Что скажут Алену? Он забыл купить ему мопед, и сын никогда ему этого не простит. Теперь уже было слишком поздно. Они не смогут остаться жить в Клер… как его там?.. Смешное название, которое все испортило…
— Доктор, он умер?
Странно было слышать — и так отчетливо — этот вопрос.
— Пока еще нет.
Тогда почему же ему мешают дышать? Ему что-то суют на нос и сильно надавливают.
Им придется присутствовать на судебном разбирательстве: она будет в черном, Ален наденет коричневый костюм, который был у него лучшим, но на рукав ему пришьют черную ленту.
— Вдова и сын…
Полиции требуется время, но она всегда добивается своей цели. Вот они выстроились в ряд в зале суда — посреди Фарран, тут и бармен Леон, Алекса…
Ему не нравится запах. Ему совсем, ну вот совсем не нравится, что с ним сейчас делают, пользуясь тем, что…
Блестящая мысль… Он уверен, что ему пришла блестящая мысль… Пусть ему предоставят несколько секунд, пусть ему дадут сказать, вместо того чтобы затыкать ему рот чем-то, что так плохо пахнет…
Улица Фран-Буржуа… Пусть только повторят его жене эти слова.
Бланш тут же поймет… Может, их квартиру еще не сдали…
Как раньше…
Он готов был расплакаться…
Как раньше, но без него…
Квартплата невысока… Может, г-н Арман сделает красивый жест… Пусть не забудут про страховку, за которую он всегда исправно вносил деньги…
Пусть они не верят всему тому, что…
— Про… про…
У него перед глазами была мощная лампа, такая же мощная, как ад.
— Простите…
Эпаленж, 27 июня 1967 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19