— Мы сейчас вернемся, — говорит Ирен девушке, которая ищет шляпу Жовиса или только делает вид, что ищет.
Вот они на тротуаре. Как-то странно видеть прохожих, витрины, улицу, дома, но Ирен уже переступает порог соседней двери, над которой красуется надпись: «Меблированные комнаты».
— Вот увидишь, здесь очень хорошо.
Они поднимаются на лифте, пересекают коридор, и молодая женщина бросает кому-то невидимому:
— Я иду в четвертый.
Он не ожидал оказаться в современной гостиной, обставленной со вкусом, где в ведерке их поджидала бутылка шампанского.
— Ты не откупоришь ее? Я умираю от жажды. В сущности, мне никогда не нравилось виски, от него у меня остается неприятный привкус во рту.
Она смотрится в зеркало, заново накладывает немного голубых теней на веки.
— Ты никогда здесь не был? Погоди. Я тебе помогу.
Она сама откупоривает бутылку.
— Ты ведь женат, да? Я уверена, что у тебя красивая жена. Может, покрасивее меня. Признайся, ты бы предпочел прийти сюда с Алексой!
Он попытался возразить.
— Тсс! Я видела, как ты на нее смотрел. То же самое творится со всеми мужчинами. Я всего лишь закуска. В следующий раз ты получишь Алексу. Я постараюсь не слишком тебя разочаровать. Ты не пьешь?
— Пью.
Уже нельзя было отступать назад так, чтобы не задеть при этом ее самолюбие и не создать, возможно, инцидент с держателями меблированных комнат или с Фарраном, которого он подозревал в том, что тот является владельцем «Карийона».
— Я тебе не нравлюсь?
— Нравишься.
— Мой номер не отшлифован. Мне нужно еще над ним поработать, но мы вынуждены периодически менять программу. Существуют ведь завсегдатаи, есть такие, что приходят два-три раза в неделю, главным образом из-за Алексы.
— Кто тот высокий блондин, что был с ней в баре?
— Не знаю. Наверное, один из ее друзей.
— Он тоже часто приходит?
— Время от времени.
Она лжет. Ей неприятно говорить на эту тему. Она наполняет бокалы и приглашает его чокнуться.
— Тебе не кажется, что здесь жарко? Ты позволишь?
Она снимает платье, под которым на ней надеты только трусики и лифчик.
— А ты не раздеваешься?
Повернувшись к нему спиной, она наклоняется над диваном, который под ее несколькими точными движениями превращается в кровать.
— Погоди, я помогу тебе.
Она развязывает ему галстук, расстегивает рубашку.
— Где, ты говорил, живешь?
— В окрестностях Парижа.
— В пригороде?
— Не совсем. Чуть дальше.
Кончиками ногтей она чертит узоры на его обнаженной коже, и он вздрагивает.
— Ты не хочешь меня?
Он неловко ответил:
— Не знаю.
Он разозлился на себя за эту фразу, за этот знак согласия.
— В сущности, ты потрясающий тип.
— Почему?
— Потому что на твоем лице можно прочесть все, что ты думаешь.
— И что же я думаю?
— Ты боишься меня. Иди сюда! Выпей еще бокал.
Он послушно идет, отказавшись от сопротивления, которое ни к чему бы не привело. Они оба голые, и это кажется ему почти естественным.
— Ложись сюда. Нет. Ближе. Не двигайся.
Он думает о телефонной кабине, о тех голосах в соседней комнате, о словах, что выкрикивала в бреду женщина, и, вероятно, именно это его и спасло.
Он ничего не видит, никуда не смотрит.
— Теперь давай… Тише…
Думать ему тоже не хочется. Он вне реального мира и времени. Это не его, не Эмиля Жовиса, охватывает внезапно какое-то бешенство и он…
— Что ты делаешь?
Может, она и не испугалась по-настоящему, но уж точно удивилась.
Когда он в конце концов рухнул лицом на плечо женщины, она прошептала:
— Ну ты даешь!
Он встает не сразу, так как ему хочется плакать от унижения. И он тоже только что произносил, почти выкрикивал в определенный момент услышанные за перегородкой слова, и можно было подумать, что он старается раздавить эту белую женщину в своих объятиях.
Она украдкой наблюдает за ним, наливает себе выпить. Может, она и в самом деле перепугалась в тот момент?
— Чем ты руководишь?
До него не сразу дошло.
— Ты думаешь, я чем-то руковожу?
— Наверняка ты не простой служащий.
Ему видно ее в туалетной комнате, дверь которой она оставила открытой.
— А ты не идешь?
Мыться у нее на глазах было тяжким испытанием.
— Ты, наверное, занимаешь важный пост, а может, у тебя вообще собственное дело.
— У меня нет собственного дела.
— Заметь, я нелюбопытна.
— Я руковожу туристическим агентством.
Он добавил, позаимствовав выражение г-на Армана:
— Вообще-то я продаю отпуска.
Он быстро одевается, прикидывая, сколько же ему следует ей дать. Он не имеет об этом ни малейшего понятия. Роскошь помещения не оставляет его равнодушным.
— Кому я должен заплатить за шампанское?
— Ты кладешь на столик столько, сколько считаешь нужным.
— А за тебя?
— Это входит в счет.
Он пытается сосчитать, поворачивается к ней спиной, чтобы порыться у себя в бумажнике. Он достал оттуда сначала две банкноты по сто франков, добавил еще одну, затем еще.
Пока она стояла перед зеркалом, он положил их на стол.
— Ты не угостишь меня еще одной бутылкой в «Карийоне»?
Он не решился сказать «нет». Его часы показывали десять минут второго.
Вообще-то после того, что он наговорил Бланш, ему следовало бы вернуться домой около двух часов, но Бланш была далеко, в другом мире, столь же нереальном, как и их квартира.
Девица раза два-три обошла комнату, как будто проверяла, не забыла ли чего-нибудь, и когда он снова посмотрел на столик, банкноты уже исчезли.
— Пойдем. Минут через двадцать мне нужно будет повторить мой номер. Нам случается в некоторые вечера выходить до пяти раз. Бывают дни, когда зал набит до отказа и мы перестаем пускать посетителей. По понедельникам же клиентов мало.
Он проследовал за ней в коридор, в лифт, на мгновение вновь оказался на улице и, лишь углубившись в густую вибрирующую атмосферу «Карийон Доре», начал испытывать страх.
Ему показалось, что гардеробщица смотрит на него иначе, чем когда он пришел в первый раз. Похоже, Леон высматривает его поверх голов, завлекает, а поскольку свободных табуретов не было, то он пересадил двух клиентов.
Это удивило Жовиса. Он принялся искать Фаррана и не нашел его, чуть позже он увидел, как тот возвращается в зал, придя с улицы.
Может, он тоже был в номерах по соседству? Может, он брал с собой одну из девиц, к примеру Алексу? Нет! Алекса беседовала с клиентом на другом конце стойки.
— Леон, бутылку «Мумма».
Можно было подумать, что этого ждали. На стойке мгновенно появляются ведерко и бутылка.
У него больше нет желания пить. Он не пьян, хотя и склонен воображать себе всякие вещи. Откуда, например, это ощущение опасности?
Разве Ирен не подает знак Леону? А тот, в свою очередь, разве не делает знак приближающемуся Фаррану?
Тот проходит за спиной у Жовиса, затем за спиной у Ирен и, ущипнув ее за затылок, говорит ей:
— Все в порядке, моя прелесть?
Он не останавливается, направляется на свое место, которое занимал в начале вечера, с другого боку от Алексы. Похоже, он знаком с ее собеседником, и они принимаются вполголоса болтать втроем. Из-за музыки, других разговоров, шарканья ног танцующих невозможно разобрать, о чем они говорят.
Почему Алекса смотрит на него, как будто в его облике, в его поведении да просто в его присутствии здесь есть что-то удивительное?
Время от времени она наклоняет голову, чтобы лучше слышать, но не сводит с него глаз, и он мог бы поклясться, что речь идет о нем.
— Чинь-чинь!
Ирен, чокаясь, дотронулась своим бокалом до его бокала, как в той комнате, и залпом проглотила свое шампанское.
— Пойду готовиться.
Она оставляет его одного в баре, где он не знает, как ему следует вести себя.
Глава 6
Внезапно он решил уйти. Ему казалось, что задыхается, что у него кружится голова. Конечно, он перебрал, тем более без привычки — отчего между его мозгом и реальным миром наблюдалось довольно ярко выраженное смещение.
Он был уверен, что не будет качаться при ходьбе: он еще до такого не дошел. Он также мог говорить не заикаясь. Он знал где находится, что делает, помнил этот вечер в мельчайших подробностях.
Напротив, его проницательность удвоилась. Вглядываясь в окружавшие его лица, он чувствовал себя способным проникнуть в сущность людей и впоследствии смог бы вспомнить черты, жесты, состояния души каждого посетителя.
Просто он слишком долго оставался здесь, позволив атмосфере этого странного ночного ресторана захватить его и лишить средств защиты.
Он тогда пошел за Ирен, даже не запротестовав. Там, в комнате наверху, он повел себя так, как они от него и ждали. Даже переусердствовал, поскольку в определенный момент девица испугалась.
Он говорил «они». Он так не говорил, поскольку он ни с кем не разговаривал, но он так думал. Окружавшие его люди были двух сортов. За столиками сидели те, кто делал все, что «они» решили заставить их делать, и теперь на головах у них были бумажные шляпы, кто-то из них дул в дудку, кто-то запускал серпантин или цветные бумажные шарики.
«Они — это были те, другие, начиная с гардеробщицы и кончая барменом, сюда же относились метрдотель, девицы и официанты, а также, возможно, и некоторые из тех людей, что стояли у стойки бара и являлись частью массовки.
Они не заманивали его в «Карийон Доре». Никто из них не ожидал увидеть его входящим в двери кабаре в этот понедельник.
По всей видимости, он был для них обыкновенным клиентом, мелкой сошкой, из которой они постараются выудить как можно больше денег.
Так вот нет! Все произошло не так. Он вошел, оставил свою шляпу в гардеробе и, вместо того чтобы последовать за метрдотелем, направился в бар.
В баре находился Фарран, который бросил на него взгляд один-единственный. Одного взгляда ему оказалось достаточно.
Может, сосед в Клерви увидел его на террасе, когда он так старался остаться незамеченным? А когда он прогуливался после обеда с женой и сыном, не сказал ли Уолтер своим родителям:
— Надо же! Это мой новый друг Ален с отцом и матерью.
А когда он неожиданно появился на улице де Понтье, разве Фарран не понял, что ему все известно?
Как иначе объяснить визит в ночной ресторан человека, который явно не имеет обыкновения посещать подобные места?
К нему подступает страх. Он не хочет ждать, когда Ирен начнет свой номер.
— Бармен, сколько с меня?
— Как, вы уже собрались уходить?
Жовис готов был поклясться — Леон ищет глазами Фаррана, чтобы подать ему знак. Если спиртное искажает реальность — тем хуже. Жовису хочется уйти. Ему хочется вновь оказаться рядом со своей женой, которая спит приоткрыв рот с легким, успокаивающим похрапыванием, и со своим сыном, который во сне сворачивается калачиком — без простыни, без покрывала.
Это был его мир. Он его создал. Он был за него в ответе. Оба они нуждались в нем так же, как он нуждался в них.
Он уже было вынул из кармана бумажник.
— Хозяйка угощает вас, эта бутылка — ее подарок, — произносит бармен. Это уже не прежний кругленький человечек — в его манерах появляется что-то пугающее.
Он заодно с заговорщиками, это очевидно. Он получил инструкции и следует им.
— Кто эта хозяйка? Где она?
— Наверху, в своей квартире. У нас существует традиция за счет заведения угощать бутылкой новых симпатичных клиентов. Впрочем, мадемуазель Ирен плохо отнеслась бы к тому, что вы не дождались ее возвращения. Через минуту ее выступление.
Может, ему следовало бы настоять на своем, убежать? Он не отважился и сунул бумажник обратно в карман.
Ему показалось, что Леон с Фарраном обменялись многозначительным взглядом. Тут раздается барабанная дробь, которой музыканты возвещают о начале номера, и в очередной раз меняется освещение.
Он сделал вид, что смотрит на Ирен, которая, раздеваясь, ходит взад-вперед по подиуму, но у него перед глазами стоит другая картина-картина, которую, как ему казалось, он забыл.
Они еще жили тогда на улице Фран-Буржуа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19