– Да, звонили. В общем-то не вам, но раз уж появились, прекрасно, можете принести сюда для меня поднос. Не хочу супа, спасибо, но съем хлеб и сыр, и не буду возражать против чашки кофе, пока я с ним беседую.
Она что-то рявкнула в мою сторону безо всякого притворства и, как бешеная, повернулась к мужчинам.
– Вы не собираетесь оставлять ее здесь? Почему опять не засовываете ее в комнату и не запираете? Почему разрешаете ей здесь так сидеть и командовать? Кто, она думает, она такая? Она никто, говорю, никто, в очень скоро это поймет! Когда мы до нее доберемся…
– Послушай. Халида… – забормотал Летман, но она не обратила на него внимания, проигнорировала его, обращалась теперь исключительно к Графтону.
– Вы тоже ее боитесь? Почему? Не осмеливаетесь оставлять ее здесь? Так дайте ей еще наркотика и отвезите в другое место. Или можно ее связать. Я это сама могу сделать!
– Держите себя в рамках, – сказала я утомленно. – Забудьте про поднос, я могу обойтись, только перестаньте визжать, а то я чувствую себя как на сцене оперного театра. И кофе я все-таки хочу. Но подогрейте его, пожалуйста, прежде чем принести. Не люблю теплый кофе.
Посмотрела, как горящим маслом облила, и я с удовольствием чувствовала, что заслуженно. Она бросилась к Графтону, нечленораздельно кипя, как чайник, но он быстро ее успокоил.
– Заткнись и делай, что сказали. Джон, ради бога, вбей в нее хоть немного соображения ненадолго. – Он добавил что-то по-арабски, обращаясь к Халиде уже не так резко, она что-то отвечала и, наконец, утихла. Через какое-то время она удалилась, скуля.
Летман вздохнул, наполовину с облегчением, наполовину от истощения.
– Извините за сцену. Она уже несколько дней шипит, как змея, успокоится, когда время придет. – Он потер лицо, поморгал, потер опять. – Отвести девушку Мэнсел обратно?
– Не сейчас. Можете идти. Поговорю с ней здесь. А потом… – Он перешел на арабский, Летман кивнул и ответил молча совершенно жутким жестом, провел ребром ладони по горлу. Графтон засмеялся. – Если сможете. Хорошо, идите.
Летман вышел. Я попыталась удержать инициативу, пусть в самой жалкой форме, поэтому немедленно заговорила. Голос звучал хрипло, нервно дрожал и был очень язвительным.
– Ну что же, приступайте, доктор Графтон. Вам многое придется объяснять, не так ли?
15. Могила в саду
So bury me by some sweet Garden-side.
E.Fitzgerald: The Rubaiyat of Omar Khayyam
Он ответил не сразу. Стоял и смотрел из-под спущенных век оценивающим, почти клиническим взглядом. Темные глаза блестели, как патока, по контрасту тяжелые веки выглядели очень толстыми и нагуталиненными. Кожа вокруг глаз была коричневатая, как на переспелых сливах.
– Ну? – рявкнула я.
Он улыбнулся:
– Вы боец, да? Восхищен. Приводите меня в такой восторг, что не выразишь словами. Садитесь и продолжим. – Он слез с помоста, пересек комнату и взял у стены стул. Аккуратный деловой костюм он поменял на темные брюки и русскую оливково-зеленую рубашку с высоким воротом. Это сделало цвет его лица болезненным и не скрывало мощного телосложения. Он выглядел очень сильным и толстошеим как бык. Моя грубость ничуть его не смутила. Он вел себя вполне цивилизованно, даже приятно, принес стул и сел напротив меня.
– Сигарету?
– Нет, спасибо.
– Это поможет привести в порядок нервы.
– Кто сказал, что они в этом нуждаются?
– Да бросьте, мисс Мэнсел, я думал, вы реалист.
– Надеюсь, что так и есть. Хорошо, вот у меня рука трясется. Приятно?
– Ни капельки. – Он дал мне прикурить и задул спичку. – Жаль, что пришлось так с вами обойтись. Поверьте, не желал вам вреда. Просто необходимо было привезти вас сюда и поговорить.
– Необходимо было?.. – Я вытаращила на него глаза. – Ни к чему, доктор Графтон. Вы могли поговорить со мной в машине. Или до того, как я покинула Дар Ибрагим, если все равно хотели прекратить маскироваться. – Я откинулась назад и стряхнула пепел. Жест добавил уверенности, началось расслабление. – Должна сказать, что вы понравились мне намного больше во вчерашнем миленьком костюмчике. Совершенно понятно, почему вы принимали гостей только в полночь. И вы, и комната смотритесь намного лучше в темноте.
Что касается комнаты, я сказала чистую правду. То, что при свете лампы казалось романтическими лохмотьями, днем выглядело элементарной грязью и неухоженностью. Захватанный и мерзкий полог кровати, стол завален использованными тарелками, чашками и блюдцами с окурками.
– Ну ладно, – сказала я все так же агрессивно, – сойдете и так. И начинайте, пожалуйста, с начала. Что случилось с бабушкой Харриет?
Графтон притворился откровенным и сделал красивый жест рукой.
– Можете быть уверены, что я горю желанием все вам рассказать. Признаю, что вы имеете все основания для подозрений и раздражения, но поверьте, эти основания относятся только к вам лично, что я немедленно и объясню. Что касается вашей бабушки, то беспокоиться абсолютно не о чем. Ока умерла очень мирно. Вы, конечно, знаете, что я был ее лечащим врачом, мы с Джоном находились с ней до последней минуты.
– Когда она умерла?
– Две недели назад.
– От чего?
– Мисс Мэнсел, ей было больше восьмидесяти.
– Не буду спорить, но должна быть причина. Какова причина? Сердце? Ее астма? Плохой уход?
Он слегка сжал губы, но ответил с тем же приятным, откровенным видом.
– Астма – фикция, мисс Мэнсел. Самым трудным при общения с вами был голос. Когда Джон сказал, насколько вы настойчивы, и мы поняли, что от вас, возможно, не удастся отвязаться, то состряпали историю, позволяющую говорить шепотом. И, как вы, должно быть, поняли, образ забывчивой и очень странной леди, который я вам преподнес, очень далек от истины. Ваша бабушка пребывала в здравом уме до самой смерти.
– В таком случае, какова причина?
– В первую очередь сердце. У нее был слабый сердечный приступ прошлой осенью и еще один в феврале, после того, как я сюда переехал. Кроме того, имелись сложности с пищеварением, периодически она плохо себя чувствовала, что увеличивало нагрузку. Один из желудочных приступов произошёл три недели назад, очень сильный, и сердце не выдержало. Это вся история в упрощенном изложении. Ей, повторяю, было больше восьмидесяти. Трудно было ожидать, что она справится.
Я немного помолчала, затянулась и поглазела на него. Потом резко спросила:
– Свидетельство о смерти? У вас оно есть?
– Да, я одно выписал для порядка. Можете посмотреть, если хотите.
– Не поверю ни одному слову. Вы скрыли ее смерть, вы, Джон Летман и девушка. Можно даже сказать, сделали очень многое, чтобы ее скрыть. Почему?
Графтон воздел руку к небу.
– Бог видит, я вас не обвиняю. В таких обстоятельствах я и сам бы ничему не поверил, но факты обстоят так, что я далеко не желал убрать с дороги вашу бабушку и сделал бы многое, да и действительно сделал многое, чтобы она осталась в живых. Не прошу верить утверждению, что она мне нравилась, но можете поверить, что смерть леди Харриет создала массу неудобств, поскольку произошла именно в этот момент, и может обойтись мне в состояние. Имелся и существенный мотив для сохранения ее жизни. – Он стряхнул пепел на пол. – Отсюда и таинственность, и маскарад, что я так же сейчас объясню. Меня не устраивало нашествие семейных юристов, поэтому я не сообщил о ее смерти и создал у местных жителей впечатление, что она еще жива.
– А тут в самый неподходящий момент появились мы с кузеном, понимаю. Но неподходящий момент для чего, доктор Графтон? Действительно, стоит начать сначала.
Он откинулся назад.
– Очень хорошо. Я лечил вашу бабушку около шести лет. Последние три года я приезжал сюда раз в две недели, иногда чаще. Она была в очень хорошем и активном состоянии для своего, возраста, но наблюдалось что-то типа malade imaginaire, кроме того, она была стара и, несмотря на фанатическую независимость, несколько одинока. Поскольку она жила одна со слугами-арабами, думаю, она страшилась болезни или несчастного случая, которые оставят ее полностью в их… ответственности.
Мне показалось, что он хотел сказать «в их власти». Я подумала о Халиде и большом рубине, о мощном угрюмом Насирулле, об идиотском бормотании Яссима…
– Да? – сказала я.
– Поэтому я регулярно появлялся с визитом, это успокаивало ее душу и, кроме того, она получала удовольствие от компании. Мне тоже нравились эти визиты. Она была очень интересной собеседницей, когда хорошо себя чувствовала.
– А Джон Летман? Он изложил версию, как попал сюда, но не знаю, насколько это соответствует действительности.
– Да, это один из редких случаев, когда его неожиданно осеняет. Вы могли догадаться, что он не больше вашего понимает в психологической медицине. Он археолог.
– Понимаю… Отсюда и бабушкин интерес. Мне действительно показалось, что он странно говорит, будто не знает предмета. А сады Адониса?
– Это достаточно соответствует действительности. Можно сказать, что это его и навело на мысль. Он занимался Культом Адониса, это поверхностно соприкасается с психологией, что и заставило его выдумать бред об «экстатических религиях», когда вы загнали его в угол. Неплохо, а? Во всем остальном он говорил правду. Он путешествовал вокруг, проводил исследования для своей работы, разбил лагерь у маленького храма над дворцом, разразился шторм, и его занесло в Дар Ибрагим. Ваша бабушка им заинтересовалась и попросила остаться до завершения работы. Почти безо всякой договоренности и лишних слов он поселился тут и стал присматривать для нее за дворцом. Должен сказать, я этому обрадовался. Это сделало мою работу намного легче. – Никаких признаков мерзкой улыбки. Графтон опять стряхнул пепел. – Хороший мальчик.
– И полезный?
– Определенно. Он здесь многое изменил. Леди прекрасно к нему относилась.
– В этом я уверена. Но я имела в виду для вас. Полезный для вас.
Поднялись тяжелые веки, он слегка пожал плечами.
– А, да, мне. Я считаю его отличным партнером в моем… бизнесе.
– Да, перейдем теперь к этому. Ваш бизнес. Вы находились в Дар Ибрагиме с тех пор, как покинули Бейрут? Да, это существенно. Вы были ее личным доктором, а не Джон Летман. Вы тот доктор, о котором говорил Яссим, когда мы с Хамидом подошли к воротам… Джон Летман действительно быстро сообразил. Но меня это удивило, потому что он нравится собакам.
– Собакам?
– Это мелочи. Она в феврале отправила домой письмо, вы не знали? Написала, что ее собаке не нравится доктор.
– Да, это о том маленьком злодее, которого я… который умер… да, действительно, я был ее личным врачом. Это часть легенды Стенхоуп, как вам, очевидно, известно, вашей бабушке приятно было ее повторять. – Похоже, его это развлекало. – Это невысокая плата. Она была сосредоточена на собственной легенде, хотя я и не совсем представляю себя в роли этого несчастного человека, день и ночь сталкивающегося с этим чудовищным эгоизмом.
– Вы мне не говорите, что бедная бабушка Харриет заставляла вас день и ночь сталкиваться со своим чудовищным эгоизмом? Даже если он у нее и присутствовал, что вполне вероятно, поскольку она Мэнсел, чувство юмора у нее тоже было.
– Не пытайтесь искать для меня мотивы, я уже сказал, что она мне нравилась. – Он слабо изогнул губы в улыбке. – Хотя должен признать, что последние пару лет она несколько переигрывала. Бывали случаи, когда ее вживание в роль было несколько утомительным.
Я посмотрела на стену у кровати, где висели палка и винтовка.
– Нет никаких оснований надеяться, что она прикладывала эти предметы к Халиде?
Он абсолютно искренне рассмеялся.
– Периодически она бросала вещи в Яссима, но дальше практически не заходила. И не стоит быть такой суровой к Халиде. Она тяжелым трудом зарабатывает то, что хочет.
Джона Летмана? Или Дар Ибрагим? И то, и другое для нее священно, уверяю вас. – Я наклонилась вперед, чтобы погасить сигарету о блюдце, и посмотрела на Графтона повнимательнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40