Монтера был одним из тех ненормальных, кто пытался сражаться на этих самолетах с египтянами и восточными немцами, летавшими на русских «МиГах». – Фокс подал ей еще одну фотографию. – Снимок сделан в Порт-Харкорте в самом конце войны.
На этой фотографии Монтера был в старой летной кожаной куртке времен второй мировой войны. Его волосы спутались, глаза смотрели печально, а лицо казалось усталым. Шрам на щеке выглядел совсем свежим.
Ей вдруг захотелось успокоить его, этого человека, которого она совсем не знала. Когда она положила фотографию, ее руки слегка дрожали.
– Так что я должна сделать?
– Он тоже будет там сегодня вечером, – ответил Фергюсон. – Что и говорить, Габриель, не многие мужчины могут устоять против вас, но когда вы пустите в ход все свое очарование, это вообще невозможно...
– Понятно, перебила его Габриель. – Я должна затащить его в постель, упасть на спину, думая в это время об Англии и надеяться, что он скажет что-то важное о Фолклендах?
– Довольно прямолинейно, но в общем близко к истине.
– Сукин вы сын, Чарльз, – заявила она, встала и взяла свой хлыст.
– Вы это сделаете?
– Думаю, да. Эту пьесу я уже видела раньше. Кроме того, если говорить честно, этот ваш Рауль Монтера заинтересовал меня.
Дверь за ней закрылась. Фокс налил себе еще чая.
– Думаете, она сделает это, сэр?
– О да, – ответил Фергюсон. – Она любит играть в этом театре жизни, наша Габриель! Что вы знаете о ее прошлом, Гарри?
– Они с Тони были женаты что-то около пяти лет?
– Правильно. Папа у нее француз, мать – англичанка. Они развелись, когда Габриель была еще совсем маленькой. Она изучала политэкономию в Сорбонне, потом еще год училась в колледже Сент-Хью в Оксфорде. С Вильерсом познакомилась на майском балу в Кембридже и вышла за него замуж. Это лучше, чем получить работу в каком-то там колледже. Сколько раз она на нас работала, Гарри?
– Непосредственно через меня – только однажды, сэр. И еще четыре раза через вас, сэр.
– Да, – кивнул Фергюсон, – она – блестящий лингвист. Но грубая работа не для нее, как физическая, так и всякая другая. Она настоящая моралистка, наша Габриель. Где сейчас ее семья?
– Отец в Марселе. Мать и отчим – он англичанин, сэр, – живут на острове Уайт. У нее есть брат по матери, Ричард. Ему двадцать два года, и он служит в Королевском флоте, пилотом вертолета.
Фергюсон закурил сигарету и сел за стол.
– Я встречал много женщин, Гарри, да и ты тоже, но Габриель – что-то особенное. Для такой женщины нужен и мужчина незаурядный.
– Боюсь, что в этом году у нас в запасе нет таких, сэр, – усмехнулся Фокс.
– Они всегда есть, Гарри, всегда есть... Давай-ка теперь займемся почтой. – И Фергюсон надел свои очки.
Глава 3
Бал в аргентинском посольстве был роскошный. Хрустальные люстры заливали весь зал ярким светом, который играл в огромных зеркалах. Красивые женщины, элегантные мужчины, великолепные вечерние платья, парадные мундиры, изредка – алые или лиловые сутаны священников. Танцоры плавно кружились под негромкую музыку, а зеркала как будто отражали память о давно прошедших временах.
Трио музыкантов на подиуме в углу зала играло хорошую музыку, как раз такую, какую любил Рауль Монтера. Это были старые вещи, популярные много лег назад – Код Портер, Родригес, Харт, Ирвин Берлинг. И все же ему было скучно. Он извинился и отошел от маленькой группы, собравшейся вокруг посла. Взял с подноса у проходившего мимо официанта стакан минеральной воды, прислонился к колонне и закурил.
Парадная форма сидела на нем безукоризненно, на левой стороне груди сверкал целый ряд медалей. Хотя внешне Монтера оставался спокойным, в душе он чувствовал какую-то смутную тоску, и ему хотелось уйти. Подобные балы он считал пустой тратой времени, его энергичная натура требовала чего-то более активного.
– Мадемуазель Габриель Легран! – объявил мажордом, перекрыв гул голосов в зале.
Монтера поднял глаза и увидел в зеркале ее отражение.
У него вдруг перехватило дыхание. Несколько мгновений от стоял, как загипнотизированный, потом медленно повернулся, чтобы посмотреть на самую красивую женщину, которую он когда-либо видел в своей жизни.
Ее волосы не были подвязаны лентой, как утром, в квартире Фергюсона. Она подстригла их по французской моде «ле ку саваж»: спереди коротко, длиннее по бокам и почти до лопаток сзади.
Ярко-зеленые глаза, высокие скулы, делавшие ее похожей на скандинавку, рот большой, но красиво очерченный. Ее облегало серебристое вечернее платье, очень короткое, выше колен, потому что в этом сезоне в моду опять вошло мини. На ногах у нее были изящные серебряные туфельки на тонком высоком каблуке. Она шла с независимым видом, слегка надменным, словно говоря: «Обожайте меня, не замечайте меня – мне все равно».
Рауль Монтера никогда еще не видел такой женщины. Ему показалось, что она может получить весь мир, если пожелает. Она тоже посмотрела не него, но тут же отвела взгляд, как будто искала кого-то в зале.
К ней моментально присоединился молодой армейский капитан, заметно перепивший. Монтера дал ему немного времени, чтобы Габриель смогла почувствовать его назойливость, потом направился в их сторону.
– А, вот и ты, дорогая! – громко сказал он по-французски. – Я тебя везде ищу.
Ее реакция балы замечательной. Она повернулась к нему и поцеловала в щеку.
– А я уже стала волноваться, что тебя нет.
– Прошу прощения, полковник! – Молодой армейский капитан в замешательстве удалился.
Монтера и Габриель переглянулись, и оба рассмеялись.
Он взял ее за руку.
– Я полагаю, мужчины иногда досаждают вам?
– О, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать!
– Наверное, вы не самого лучшего мнения о нас?
– Если вы имеете в виду – люблю ли я мужчин, то не очень. – Она улыбнулась. – Но могут быть исключения.
Он внимательно осмотрел ее руку.
– А, хорошо!
– В чем дело? – не поняла она.
– Обручального кольца нет.
– Он опустил ее руку, подтянулся и щелкнул каблуками.
– Полковник Рауль Карлос Монтера, к вашим услугам. Сочту за великую честь пригласить вас не только на этот танец, но и на все остальные сегодня вечером.
Он снова взял ее за руку и вывел на середину зала. Трио заиграло фокстрот «Наша любовь останется с нами навсегда».
– Очень подходящая мелодия, – сказал Монтера и легко обнял ее за талию.
Она не ответила. Некоторое время они танцевали молча. Потом она дотронулась до шрама на его щеке.
– Откуда это?
– Осколок, – коротко ответил он. – В воздушном бою.
Габриель прекрасно играла свою роль.
– Но где? – удивилась она. – Аргентина уже давно не воюет.
– Люди всегда где-нибудь воюют. Долгая история.
Она коснулась его шрама. Он пробормотал по-испански, как бы про себя:
– Я слышал, что бывает любовь с первого взгляда, но всегда считал это нелепым.
– Почему? – спросила она на том же языке. – Разве поэты не уверяют нас уже много столетий, что это единственная истинная любовь?
– Так вы и по-испански говорите? Поистине нет конца вашему очарованию!
– По-английски тоже. И по-немецки. А вот по-русски я говорю недостаточно свободно, но читаю хорошо.
– Поразительно!
– Вы думали, что для красивой женщины это не обязательно?
Он услышал горечь в ее голосе и взглянул ей в лицо. В его взгляде были нежность и сочувствие.
– Простите меня, если я вас обидел. Я не хотел. Обещаю, что исправлюсь.
Музыка кончилась, и он отвел ее в сторону.
– Шампанского? Вы француженка, и это ваш напиток. Я думаю, вам нравится шампанское?
– С удовольствием.
Он щелкнул пальцами, подзывая официанта, взял у него бокал и подал ей.
– "Дом Периньон" – самое лучшее. Сегодня мы стараемся найти друзей.
– Кажется, сейчас это вам особенно необходимо.
– Не понял, – нахмурился он.
– Сегодня я слышала в «Новостях», что в Британском парламенте опять разгорелись дебаты насчет Фолклендских островов. Ваш военный флот начал маневры в том районе.
– Не Фолклендские, – усмехнулся он. – Мы называем их – Мальвинские острова. – Монтера пожал плечами. – Старая ссора, не стоит и говорить об этом. Политики сумеют все уладить. На мой взгляд, англичане скоро заключат с нами сделку.
Она не ответила, но взяла его под руку. Они прошли через зал и вышли в сад через открытую стеклянную дверь. По пути он взял еще один бокал шампанского и подал ей.
– А вы не пьете? – спросила Габриель.
– Не очень много, и не шампанское. Я стал плохо переносить его. Старею.
– Ерунда!
– Сорок пять. А вам?
– Двадцать семь.
– Господи Боже, хотел бы я снова быть таким же молодым.
– Возраст – это состояние души. Герман Гессе сказал как-то, что юность и старость только для обычных людей. Все талантливые и исключительные личности могут иногда быть молодыми, иногда – старыми, точно так же, как они радуются или грустят.
– Мудрая мысль. Откуда вы все это знаете?
– Я училась в Сорбонне, потом в Оксфорде. В женском колледже Сент-Хью. Там не было ни одного мужчины, и слава Богу!
Трио заиграло «Туманный день в Лондоне».
– "Я чужой в вашем городе..." – негромко запел он по-английски.
– О нет! – живо возразила Габриель, – Мой город – Париж. Но Фред Астер был прав, когда пел эту песню в кино. Каждый, кто приезжает в Лондон, должен хотя бы раз прогуляться по набережной Темзы, и лучше всего – вечером.
Он улыбнулся.
– Отличная идея! Но сначала мы должны поесть. Кажется, у вас неплохой аппетит? Еще немного шампанского?
Шел дождь, и туман клубился на улицах. Военная плащ-накидка, которую он нашел для нее, промокла насквозь. Монтера был в форме, но великолепие мундира скрывалось под широким офицерским плащом.
Они прошли несколько миль пешком, не обращая внимания на дождь. Служебная машина Монтеры ехала за ними. Габриель надела простые туфли на низком каблуке, которые Рауль взял для нее у служанки в посольстве.
Они прошли мимо дворца, потом через Сент-Джеймсский парк. Монтера еще никогда в жизни так не наслаждался обществом другого человека, как сегодня.
– Вы не устали? – спросил он, когда они подходили к Вестминстерскому мосту.
– Нет. Я ведь обещала вам что-то особенное, помните?
– О, я забыл!
Они подошли к мосту и свернули на набережную.
– Ну вот и пришли. Это самое романтическое место во всем Лондоне. Иногда я представляю себе, как в том старом фильме, что Фред Астер держит меня за руку и поет. Мы идем с ним по набережной, а за нами вдоль обочины медленно едет машина.
– С тех пор положение на дорогах сильно изменилось, – усмехнулся Монтера. – Невозможно ехать вдоль обочины, там уже стоит слишком много машин.
Высоко наверху Большой Бен стал бить полночь.
– Час ведьм, – сказала Габриель. – Вам нравится экскурсия?
Он закурил и облокотился о парапет.
– Очень! Я люблю Лондон. Чудесный город.
– Но не выносите англичан?
Он пожал плечами.
– Да нет, они ничего. Я учился в военном училище в Крануэлле. Там были хорошие ребята – самые лучшие. Проблема только в том, что для них мы – «даго», мы – латиноамериканцы. Если «даго» – отличный летчик, то только потому, что они неплохо с ним работали.
– Ерунда! – сердито сказала она. – Вы им ничем не обязаны. Вы сами – превосходный летчик. Самый лучший!
– Вы-то откуда знаете? – рассмеялся он.
Дождь усилился и перешел в настоящий ливень. Монтера обернулся и подозвал машину.
– Пожалуй, я отвезу вас домой.
– Да, – согласилась она, – пора возвращаться.
Они взялись за руки и побежали к машине.
* * *
На стене гостиной в квартире на Кенсингтон Палас Гарденз висела прекрасная картина Писсарро. Монтера разглядывал ее, держа в руке стакан бренди.
Габриель вышла из спальни, расчесывая волосы. На ней был старый халат, очевидно мужской, и слишком большой для нее.
– Это Писсарро в оригинале, или мои глаза меня обманывают? – спросил Монтера.
– Боюсь, что мой отец богат до неприличия, – ответила Габриель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29