— Царство страха, отец мой. Братья Крей использовали этот прием в течение долгих лет. Однако, они просто мальчики из церковного хора рядом с Миганом. Он находит множество способов учить уму-разуму непокорных, используя для этого охотничье ружье и целя жертвам в ноги; человек не погибает, но на всю жизнь остается калекой и служит предупреждением для остальных.
— Вам это доподлинно известно?
— Да, но доказать это мы не можем. Так же как мы не можем доказать его причастность к делу о детской проституции, или то, что он пригвоздил одного из своих подчиненных пятнадцатисантиметровыми гвоздями к столу, или заставил другого есть его собственные испражнения.
На одно ужасное мгновение отцу Да Коста показалось, что он снова находится в том лагере в Северной Корее; он лежит полумертвый в отхожем месте, а ботинок корейца вдавливает его лицо в кучу дерьма. Его пытались заставить есть это дерьмо, но он не стал, потому что думал, что все равно умрет. Он сделал над собой усилие и вернулся в настоящее.
— И вы считаете, что Миган причастен к сегодняшнему убийству Краско?
— Без сомнения, — ответил Миллер. — Краско был, если постараться говорить корректно, его соперником в делах. Миган попытался было прибрать его к рукам, но тот отказался. Как сказал бы Миган, он не пожелал быть разумным.
— И был нанят убийца, чтобы публично прикончить его?
— Во всяком случае, это послужит уроком для других. Простой факт, что Миган осмеливается на такие действия, во многом говорит о его нездоровой психике. Ему известно, что я знаю о его роли во всех этих преступлениях. Он хочет, чтобы я знал об этом, он хочет, чтобы все знали. Он уверен, что останется безнаказанным.
Отец Да Коста посмотрел на фотографию, нахмурив брови, и Фитцджеральд осмелился произнести:
— На этот раз мы могли бы прихлопнуть его, отец мой, но с вашей помощью.
Священник покачал головой с серьезным и важным видом.
— Я искренне сожалею, инспектор. Мне очень жаль.
— Господин кюре, — сказал Миллер сурово, — единственное, что мне известно, это то, что вытекает из вашего поведения. Вы можете опознать убийцу. Вы его защищаете. Вон там стоит инспектор Фитцджеральд, он тоже католик. И он представил мне наиболее вероятное объяснение. Он сказал, что все, что вы знаете, стало вам известно во время исповеди. В этом есть хоть капля истины?
— Поверьте мне, господин инспектор, если бы я мог, я охотно помог бы вам.
— Но вы ведь отказываетесь?
— Увы, да.
Миллер взглянул на часы.
— Так, ладно, господин кюре. У меня назначена встреча через двадцать минут, и я хотел бы, чтобы вы поехали со мной. Никаких угроз, никакого принуждения, это просто просьба.
— Понимаю... Могу я поинтересоваться, куда мы поедем?
— На вскрытие тела Яноша Краско, в морг.
— Ясно... Скажите, инспектор, вы что, бросаете мне вызов?
— Но ведь это же касается вас, господин кюре.
Отец Да Коста поднялся и внезапно почувствовал усталость. Его воля к сопротивлению заметно ослабла. Ему уже порядочно надоело это грязное дело. Странно, но в этот момент органная музыка, глухо доносившаяся из церкви, была единственным, что он отчетливо ощущал.
— У меня еще вечерняя служба, да обед в приюте, инспектор, так что я не смогу долго отсутствовать.
— Это займет час, не больше, господин кюре. Обратно вас довезут на машине, но сейчас нам пора ехать.
Отец Да Коста открыл дверь ризницы и вошел в церковь впереди других. Он остановился возле алтаря.
— Анна? — позвал он.
Фэллон прекратил игру, а девушка повернулась к священнику.
— Мне надо ехать, дорогая, с инспектором Миллером.
— А как же служба?
— Я ненадолго. Что касается органа, то может быть мистер Фэллон окажет нам любезность и придет после службы? И тогда бы мы поговорили.
— Я к вашим услугам, отец мой, — весело ответил Фэллон.
Священник и полицейские прошли вдоль ряда скамей, миновали часовенку святого Мартина, где нашли укрытие Джек Миган и его брат, и выбрались на улицу.
Дверь хлопнула на ветру. Воцарилась тишина. Фэллон пробормотал:
— Честное слово, у меня такое впечатление, что вы спасли мне жизнь. Думаю, что он что-то заподозрил, этот славный инспектор Миллер.
— Но теперь опасность миновала. Особенно после такой блестящей игры. Вы были неподражаемы.
Он тихонько рассмеялся.
— Может быть, раньше так оно и было, признаюсь без сложной скромности, но это все в прошлом. И главное, что мои руки уже не те, что прежде.
— Блестяще, — повторила она. — Другого слова и не подберешь.
Она была искренне взволнована и на мгновение забыла о темной стороне личности Фэллона. Продолжая улыбаться, она на ощупь нашла его руки.
— И что вы говорите о ваших руках, ведь это же глупость!
Она сжала его пальцы, и внезапно улыбка исчезла с ее лица.
— Ваши пальцы... — прошептала она. — Что с вами произошло?
Он поспешно отдернул руки и посмотрел на кончики своих обезображенных, бесформенных пальцев.
— А, это. Одним моим добрым друзьям пришло в голову лишить меня ногтей. У нас вышел спор об одном дельце.
Он поднялся и надел свой плащ. Она осталась сидеть, испуганная, затем протянула руку и стала шарить ей в воздухе, стараясь нащупать его плечо. Он помог ей подняться и накинул на плечи пальто.
— Я не понимаю, — сказала она.
— И дай Бог, чтобы вы никогда не поняли. Пойдемте, я провожу вас.
Они вышли через ризницу. Дверь за ними закрылась. Последовал момент тишины, а затем Билли Миган встал.
— Господь свидетель! Ну, а теперь-то мы можем смыться отсюда, а?
— Ты можешь. Но не я, — возразил Миган. — Давай-ка, догони Фэллона и пристань к нему как банный лист.
— Но я думал, что это работа Уорли?
— А теперь — это твоя работа. Скажи Уорли, чтобы ждал снаружи.
— А ты? — спросил Билли угрюмо.
— А я ненадолго останусь здесь, подожду возвращения кюре. Пришло время нам с ним покалякать. Мне нравится здесь. Здесь так мирно, полумрак, свечи мерцают. Это позволяет сосредоточиться.
Билли замешкался, словно соображал, что бы еще возразить. Миган рассердился.
— Давай же, Господи, Боже мой! Пошевеливайся! Я поговорю с тобой позже.
Он поудобнее уселся на скамье, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, в то время как Билли выходил через главную дверь, чтобы выполнить его приказ.
* * *
Дождь на кладбище лил как из ведра. Проходя по аллее к домику священника, Фэллон взял Анну под руку.
— Иногда мне кажется, что это никогда не кончится. Вот уже много дней стоит такая погода.
— Я знаю.
Они подошли к двери. Она открыла ее и задержалась на пороге, Фэллон стоял у крыльца и смотрел на нее.
— Для меня все утратило смысл, — сказала она. — Я не понимаю вас, не понимаю того, что произошло сегодня, и вообще ничего... особенно после того, как услышала вашу игру на органе. В этом нет ни капли смысла, никакой логики.
Он снисходительно улыбнулся.
— Идите скорее домой, мой маленький кролик, вы простудитесь. Будете в безопасности в вашем маленьком мире.
— Теперь это невозможно. Как бы я смогла? Ведь вы сделали из меня сообщницу, так ведь? Я могла бы выдать вас, но не сделала этого.
Ее слова были худшим из того, что он мог от нее услышать.
— Так почему же вы не заговорили?
— Я дала слово дяде, разве вы забыли? А мне ни за что на свете не хочется причинить ему зло.
Фэллон очень тихо отступил назад, в дождь. Она позвала его с крыльца.
— Мистер Фэллон? Вы здесь?
Он не ответил. Она еще несколько секунд постояла в нерешительности, затем шагнула в дом и закрыла дверь. Фэллон повернулся и пошел прочь по аллее.
Билли смотрел на них из укрытия — огромного мавзолея в викторианском стиле, или, если говорить точно, он смотрел на Анну. Она очень отличалась от всех девушек, которых он знал, к которым привык. Сдержанная, гордая, полная чувства собственного достоинства... а ее тело, несмотря на нерешительную походку, было очень привлекательным. Он был уверен, что за ее внешней холодностью скрывается страстная натура, а слепота девушки еще больше возбуждала его, вызывала в нем извращенное желание.
Фэллон остановился, прикрыв рукой огонек зажигалки, закурил. Билли отступил в укрытие.
— Да ладно, Билли, я уже собираюсь возвращаться домой. Раз уж ты здесь, проводи меня к Дженни.
Билли нерешительно постоял, затем с опаской подошел к Фэллону.
— Вы считаете себя ловкачом, так ведь?
— Не так уж трудно быть похитрее тебя, сосунок. И еще одно. Если я когда-нибудь еще увижу, как ты ошиваешься здесь, то я очень рассержусь.
— Да катитесь вы ко всем чертям! — злобно прошипел Билли.
Он повернулся и торопливо зашагал к церкви. Фэллон шел следом и улыбался.
* * *
Морг был построен на манер крепости, его окружала шестиметровая стена, чтобы оградить здание от любопытных глаз. Когда автомобиль Миллера подъехал к главному входу, шофер вышел из нее и подошел к переговорному устройству. Затем вернулся за руль. Через несколько секунд тяжелая стальная решетка поднялась, и они въехали во внутренний двор.
— Ну вот мы и приехали, господин кюре, — сказал Миллер. — Это один из современных моргов, он оборудован по последнему слову техники.
Он и Фитцджеральд вышли первыми, отец Да Коста последовал за ними. Главное здание было построено из стекла и бетона. Строгое, но в своем роде красивое. Они прошли по цементной дорожке до служебной двери, которую им открыл служащий в белом комбинезоне.
— Здравствуйте, шеф, — сказал он. — Профессор Лоулор просил передать, что будет ждать вас в раздевалке. Ему не терпится начать.
Они миновали лабиринт из узких коридоров под жужжание кондиционеров. Миллер взглянул на священника и сказал ему небрежно:
— Они хвастаются, что здесь самый чистый воздух в городе. Право, стоит иногда заехать в это местечко подышать.
Это была просто мысль вслух, и она не требовала ответа, поэтому священник промолчал. Служитель открыл дверь, пропустил их и удалился.
В новом помещении находилось несколько раковин, душ в углу, на вешалках — белые халаты и комбинезоны. На полу были расставлены в ряд белые боты из резины разных размеров. Миллер и Фитцджеральд сняли плащи. Инспектор снял с вешалок халаты и вручил один отцу Да Коста.
— Вот, наденьте это. Боты вам не нужны.
Да Коста выполнил указание, и в этот момент открылась дверь, и появился профессор Лоулор.
— Входите, входите, Ник. Вы вынуждаете меня начать с опозданием, — произнес он, затем лицо его удивленно вытянулось, когда он заметил священника. — Смотрите-ка! Здравствуйте, отец мой.
— Мне хотелось бы, чтобы отец Да Коста присутствовал, если, конечно, это не помешает вашей работе, — сказал Миллер.
Врач был весь в белом, в ботах и в зеленых перчатках из резины.
— Хорошо, но пусть он стоит в стороне. Теперь пойдемте, надо поспешить. У меня в пять лекция.
Он прошел вперед них в коридорчик, а оттуда, через застекленные двери — в зал для вскрытий. Зал был снабжен фосфорными лампами, которые давали такой сильный свет, что от него резало глаза, и повсюду сияли его отражения в никелированных поверхностях столов и инструментов.
Янош Краско лежал на спине на столе возле двери. Голова его покоилась на деревянном бруске. Он был обнажен. Двое служителей стояли рядом с вертящимся столом, на котором были разложены всевозможные хирургические инструменты. Больше всего отца Да Коста удивил телевизор и две камеры; одна рядом с операционным столом, другая — в стороне на подставке.
— Как видите, господин кюре, — сказал Миллер, — прогресс идет полным ходом. Теперь здесь все заснято на пленку, и между прочим, на цветную.
— А это необходимо?
— Безо всякого сомнения. Особенно, когда в деле участвует какой-нибудь ретивый адвокат, не располагающий подробными сведениями и недоверчивый, — он всегда норовит прислать своего эксперта. Или, другими словами, еще одного выдающегося патологоанатома с собственным мнением по поводу того, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27