Сегодня утром я убил человека.
Священник был поражен.
— Убили человека? — выдохнул он. — То есть задумали убийство и осуществили его?
— Совершенно верно.
Охваченный внезапным страшным предчувствием, отец Да Коста приник к решетке, стараясь разглядеть в темноте лицо говорившего. В этот момент с другой стороны вспыхнула спичка, и священник второй раз в этот день посмотрел в глаза Мартина Фэллона.
* * *
В церкви было тихо, когда Анна Да Коста вышла из ризницы и пересекла хоры. Нотные тетради были там, где она их оставила. Ей без труда удалось разыскать то, что она искала. Она положила остальные ноты на место и на несколько секунд застыла, вспоминая незнакомца с легким ирландским акцентом.
Он не ошибся в своем совете насчет верхнего регистра органа. Она ласково провела пальцами по рукоятке. Такая мелочь, а как все портила. Как любопытно. Она уже взяла тросточку и собралась уходить, как вдруг услышала, что внизу хлопнула дверца исповедальни и по храму раскатисто зазвучал гневный голос дяди. Она замерла; ее не было видно из-за зеленых штор у органа.
Отец Да Коста выбежал из исповедальни, оставив дверцу распахнутой. Она никогда не слышала, чтобы он говорил с такой яростью.
— Выходите, выходите отсюда, нечестивец, и взгляните мне в лицо, если осмелитесь!
Анна услышала, как хлопнула вторая дверца исповедальни, затем звук легких шагов, и тихий голос:
— Извольте, отец мой.
Фэллон стоял спокойно, опустив руки в карманы своего френчкота. Священник подошел к нему и спросил глухим голосом.
— Вы католик?
— Как никто другой, отец мой.
В тоне Фэллона сквозила легкая ирония.
— Значит, вам должно быть известно, что при таких условиях я не могу отпустить вам грех. Вы хладнокровно убили человека сегодня утром. Я видел вас. И вам это известно... Чего вы хотите от меня?
— Я уже получил, что хочу, отец мой. Как вы уже сказали, тайна исповеди священна. А мне и надо, чтобы вы эту тайну хранили.
В голосе священника было столько боли, что у Анны заныло сердце.
— Вы воспользовались мной! Это самый худший из способов! Вы использовали в своих интересах саму Церковь!
— Я мог бы заставить вас замолчать, всадив вам пулю между глаз. Вы предпочли бы это?
— Не слишком, — признал Да Коста. Довод Фэллона его убедил. — Как ваше имя?
— Фэллон. Мартин Фэллон.
— Это ваше подлинное имя?
— Для меня имя все равно, что название дня недели. Я их постоянно меняю. Мне не нужно было ломать голову, чтобы придумать это, скажем так.
— Понятно. Интересный выбор. Я знал одного пастора, который носил это имя. Знаете, что оно означает по-ирландски?
— Конечно. Чужак, человек, находящийся между двух огней.
— Вы думаете, что оно вам подходит?
— Я не понял вашей мысли.
— Я хочу сказать: вы себя видите именно так? Как романтический изгнанник вне толпы?
На лице Фэллона не отразилось ни малейшего движения души.
— Теперь я хочу уйти. Больше вы меня не увидите.
Он пошел прочь, но отец Да Коста удержал его за руку.
— Человек, который нанял вас для исполнения сегодняшнего дела, он знает обо мне?
Фэллон долго и пристально глядел ему в лицо, хмуря брови, затем улыбнулся.
— Вам нечего бояться. Он слишком занятой человек.
— Вы производите впечатление ловкого человека, а говорите такие глупости, — заявил священник.
От ветра дверь церкви открылась и стукнула. Вошла пожилая женщина в косынке. Она перекрестилась, затем проследовала в глубину храма. Отец Да Коста крепко сжал запястье Фэллона.
— Мы не можем говорить здесь. Пойдемте со мной.
С одной стороны нефа виднелась клетка — это было подъемное устройство, которое рабочие использовали для того, чтобы подниматься на башню. Он втолкнул туда Фэллона и нажал на кнопку. Клетка поехала вверх, мимо строительных лесов, затем миновала отверстие в своде. Наконец она остановилась с легким толчком, и Да Коста открыл решетчатую дверцу, чтобы попасть на небольшую галерею, тянувшуюся вдоль периметра башни. Леса образовывали вокруг подобие перил или поручней на палубе корабля.
— Что здесь произошло? — спросил Фэллон.
— У нас мало средств, — ответил священник и повел его по галерее.
Ни тот, ни другой не слышали, как заработал мотор подъемного устройства, и клетка поехала вниз. Когда она спустилась, Анна Да Коста вошла в нее, закрыла дверцу и на ощупь стала искать кнопку.
С высоты колокольни открывалась превосходная панорама города, хотя все было окутано мелкой сеткой дождя, смазывающей детали. Фэллон осматривался, не скрывая удовольствия. Выражение его лица неуловимо изменилось, легкая улыбка играла на его губах.
— Вот это мне нравится. «Нет ничего прекрасней на земле». Кажется так сказано у поэта?
— Господи Боже мой! Я вас привел сюда для серьезного разговора, а вы мне цитируете Вордсворта! Вас что, ничего не волнует?
— Ей Богу, не понимаю, что должно меня волновать? — сказал Фэллон, вынимая пачку сигарет. — Вы курите?
Отец Да Коста заколебался, затем сердито выдернул одну.
— Да, курю, идите вы к черту!
— Вот так-то, отец мой, и вы о том же! — сказал Фэллон, зажигая спичку. — В конце концов все мы окажемся у черта в лапах.
— Вы в это действительно верите?
— После всего, что я видел в этой жизни, мне кажется, что это — вполне разумное высказывание.
Фэллон облокотился о поручень, покуривая сигарету, и Да Коста с удивлением понял, глядя на него, что абсолютно беззащитен перед ним. В нем чувствовался интеллект, культура, сила характера, качества — достойные уважения; он чувствовал, однако, что не может прикоснуться к этому человеку.
— Вы не соблюдаете ритуалов?
Фэллон покачал головой.
— Уже давно.
— Могу я знать, почему?
— Нет, — спокойно ответил Фэллон.
Да Коста сделал еще одну попытку.
— Исповедь, Фэллон, это покаяние. Покаяние и смирение.
Внезапно он почувствовал, что выглядит глупо, потому что речь его напоминает выступление пастора в местной воскресной школе, но он продолжал:
— Когда мы идем исповедоваться, мы идем навстречу Иисусу, который принимает нас, ибо мы находимся в Нем, потому что мы раскаиваемся, и именно поэтому Отец наш прощает нас.
— Но я не прошу прощения. Ни у кого.
— Никто не должен таким образом обрекать себя на вечные муки! — сурово сказал Да Коста. — Ни у кого нет такого права.
— В данном случае вы не можете знать, в чем дело. Человек, которого я убил, Краско, был грязным типом. Сутенер, содержатель игорных домов, подпольный продавец наркотиков. Он совершал все преступления, которые только можно себе представить. И вы хотите, чтобы я сожалел? Чтобы я пожалел его?
— Это дело полиции!
— Полиция! — воскликнул Фэллон с мрачной усмешкой. — Люди как он всегда стоят вне закона. Многие годы он был под тройной защитой денег, коррупции и адвокатов. Во имя не знаю какой логики я заявляю, что оказал обществу услугу.
— За тридцать сребреников?
— Я получаю намного больше, отец мой, намного больше. Не беспокойтесь, когда я выйду отсюда, я опущу пожертвование в кассу для бедняков. У меня есть средства. — Легким щелчком он швырнул в пропасть свою сигарету. — Теперь мне пора.
Он повернулся, но отец Да Коста, схватив его за рукав, резко повернул его к себе.
— Вы допускаете ошибку, Фэллон. Я думаю, что скоро вам станет известно, что Господь не даст вам действовать, как вам угодно.
— Не будьте наивны, отец мой, — холодно возразил Фэллон.
— И кроме того, он уже вмешался. Вы думаете, что я случайно оказался в этой части кладбища в тот момент? О нет, Фэллон. Вы отняли одну жизнь, но Господь сделал вас ответственным за другую. За мою.
Фэллон стал очень бледным. Он отступил на шаг, развернулся и, не говоря ни слова, пошел к подъемнику. Когда он добрался до арки, его внимание привлек легкий шум слева, и он увидел Анну Да Коста, прячущуюся за выступом стены.
Он осторожно коснулся ее плеч, и она тихонько вскрикнула.
— Все хорошо, — прошептал Фэллон. — Я клянусь вам.
Отец Да Коста подошел к ним и оттолкнул его.
— Оставьте ее в покое!
Он заключил ее в объятия, и она расплакалась. Фэллон посмотрел на них озабоченно.
— По-моему, она слишком много слышала.
Священник отстранил Анну от себя и внимательно посмотрел на нее.
— Это правда?
Она опустила голову и выдохнула:
— Я была в церкви.
Потом она вытянула руки и попыталась на ощупь отыскать Фэллона.
— Что вы за человек?
Она коснулась рукой его лба, он не двигался, словно был сделан из камня. Она отступила на шаг, и дядя обнял ее, чтобы защитить.
— Оставьте нас, — прошептала она Фэллону. — Я ничего никому не скажу о том, что слышала, обещаю вам, но прошу вас, уходите и больше не возвращайтесь. Умоляю вас!
В ее голосе звучала трогательная мольба. Отец Да Коста прижал ее к себе, Фэллон спросил:
— Она говорит искренне?
— Она сказала то, что сказала, не правда ли? — ответил священник. — Мы берем на себя ваш грех. Теперь вам следует исчезнуть отсюда.
Фэллон не проявил никаких эмоций. Он подошел к подъемнику. Когда он открыл дверь, Да Коста крикнул ему:
— Теперь нас двое, Фэллон. Вы в ответе за две жизни. У вас хватит сил на это?
Фэллон некоторое время стоял неподвижно, положив руку на решетку, прежде чем ответил еле слышно:
— Все будет в порядке, даю слово. Клянусь своей жизнью, если хотите.
Он вошел в клетку и закрыл дверцу. Раздалось гудение мотора и глухое эхо, когда спуск был окончен. Анна поняла голову.
— Он ушел?
— Да, теперь все будет в порядке.
— Он уже приходил в церковь. Он объяснил мне причину плохого звука в органе. Вы не находите, что это странно?
— В органе?
Он озадаченно взглянул на нее, затем вздохнул и покачал головой.
— Пойдем. Я отведу тебя домой. Ты только что столкнулась лицом к лицу со смертью.
Он нажал на кнопку вызова подъемника. Пока они ждали, Анна спросила вполголоса:
— Что нам теперь делать, дядя Майкл?
— Это ты о Фэллоне? В данный момент делать нечего. То, что он сказал мне в церкви, что привело меня в такой гнев и что слышала ты — это часть исповеди. По-другому на это не взглянешь... Мне очень жаль, Анна. Я знаю, что для тебя это очень тягостный груз, но обещай мне, что никому ничего не скажешь.
— Но ведь я уже обещала это. Ему...
Она сказала такие простые слова, но они глубоко растревожили его.
* * *
Оставшись один в своей комнате, отец Да Коста сделал то, что позволял себе крайне редко, особенно днем. Он налил себе стакан виски. Он пил его не спеша, стоя у камина и глядя на пламя и мерцающие угли.
— Ну и что будем делать теперь, Майкл? — спросил он себя тихо.
Это была старая привычка, странная манера разговаривать с самим собой. Он приобрел ее в одиночной камере, в которой провел три года, там, в Северной Корее, в плену. Это помогало ему в любой ситуации соблюдать максимальную объективность.
Но в определенном смысле это не было его личной проблемой, это касается и Фэллона — вдруг сказал он сам себе. — Его собственная ситуация такова, что руки его связаны. И таким образом он ничего не может ни сказать, ни сделать. Тут Фэллону и карты в руки.
Раздался стук в дверь, и вошла Анна.
— Старший инспектор Миллер пришел, дядя Майкл.
Появился Миллер со шляпой в руке.
— А, вот и вы, инспектор, — сказал священник. — Вы уже познакомились с моей племянницей?
Он представил их друг другу. Анна была на удивление спокойна. Она не проявляла ни малейших признаков нервозности, что удивило Да Косту.
— Ну ладно, я вас оставлю, — сказала она, но замешкалась перед дверью. — Вы собираетесь уезжать, дядя?
— Да, но не скоро.
Миллер удивленно вскинул брови:
— Не понимаю, отец мой. Я думал...
— Минутку, инспектор, пожалуйста, — сказал Да Коста и взглянул на Анну, которая вышла, закрыв за собой дверь. — Что вы говорили?
— Мы решили, что вы поедете в участок, чтобы взглянуть на фотографии, — ответил Миллер.
— Я знаю, инспектор. Но это невозможно.
— Могу я спросить почему, отец мой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Священник был поражен.
— Убили человека? — выдохнул он. — То есть задумали убийство и осуществили его?
— Совершенно верно.
Охваченный внезапным страшным предчувствием, отец Да Коста приник к решетке, стараясь разглядеть в темноте лицо говорившего. В этот момент с другой стороны вспыхнула спичка, и священник второй раз в этот день посмотрел в глаза Мартина Фэллона.
* * *
В церкви было тихо, когда Анна Да Коста вышла из ризницы и пересекла хоры. Нотные тетради были там, где она их оставила. Ей без труда удалось разыскать то, что она искала. Она положила остальные ноты на место и на несколько секунд застыла, вспоминая незнакомца с легким ирландским акцентом.
Он не ошибся в своем совете насчет верхнего регистра органа. Она ласково провела пальцами по рукоятке. Такая мелочь, а как все портила. Как любопытно. Она уже взяла тросточку и собралась уходить, как вдруг услышала, что внизу хлопнула дверца исповедальни и по храму раскатисто зазвучал гневный голос дяди. Она замерла; ее не было видно из-за зеленых штор у органа.
Отец Да Коста выбежал из исповедальни, оставив дверцу распахнутой. Она никогда не слышала, чтобы он говорил с такой яростью.
— Выходите, выходите отсюда, нечестивец, и взгляните мне в лицо, если осмелитесь!
Анна услышала, как хлопнула вторая дверца исповедальни, затем звук легких шагов, и тихий голос:
— Извольте, отец мой.
Фэллон стоял спокойно, опустив руки в карманы своего френчкота. Священник подошел к нему и спросил глухим голосом.
— Вы католик?
— Как никто другой, отец мой.
В тоне Фэллона сквозила легкая ирония.
— Значит, вам должно быть известно, что при таких условиях я не могу отпустить вам грех. Вы хладнокровно убили человека сегодня утром. Я видел вас. И вам это известно... Чего вы хотите от меня?
— Я уже получил, что хочу, отец мой. Как вы уже сказали, тайна исповеди священна. А мне и надо, чтобы вы эту тайну хранили.
В голосе священника было столько боли, что у Анны заныло сердце.
— Вы воспользовались мной! Это самый худший из способов! Вы использовали в своих интересах саму Церковь!
— Я мог бы заставить вас замолчать, всадив вам пулю между глаз. Вы предпочли бы это?
— Не слишком, — признал Да Коста. Довод Фэллона его убедил. — Как ваше имя?
— Фэллон. Мартин Фэллон.
— Это ваше подлинное имя?
— Для меня имя все равно, что название дня недели. Я их постоянно меняю. Мне не нужно было ломать голову, чтобы придумать это, скажем так.
— Понятно. Интересный выбор. Я знал одного пастора, который носил это имя. Знаете, что оно означает по-ирландски?
— Конечно. Чужак, человек, находящийся между двух огней.
— Вы думаете, что оно вам подходит?
— Я не понял вашей мысли.
— Я хочу сказать: вы себя видите именно так? Как романтический изгнанник вне толпы?
На лице Фэллона не отразилось ни малейшего движения души.
— Теперь я хочу уйти. Больше вы меня не увидите.
Он пошел прочь, но отец Да Коста удержал его за руку.
— Человек, который нанял вас для исполнения сегодняшнего дела, он знает обо мне?
Фэллон долго и пристально глядел ему в лицо, хмуря брови, затем улыбнулся.
— Вам нечего бояться. Он слишком занятой человек.
— Вы производите впечатление ловкого человека, а говорите такие глупости, — заявил священник.
От ветра дверь церкви открылась и стукнула. Вошла пожилая женщина в косынке. Она перекрестилась, затем проследовала в глубину храма. Отец Да Коста крепко сжал запястье Фэллона.
— Мы не можем говорить здесь. Пойдемте со мной.
С одной стороны нефа виднелась клетка — это было подъемное устройство, которое рабочие использовали для того, чтобы подниматься на башню. Он втолкнул туда Фэллона и нажал на кнопку. Клетка поехала вверх, мимо строительных лесов, затем миновала отверстие в своде. Наконец она остановилась с легким толчком, и Да Коста открыл решетчатую дверцу, чтобы попасть на небольшую галерею, тянувшуюся вдоль периметра башни. Леса образовывали вокруг подобие перил или поручней на палубе корабля.
— Что здесь произошло? — спросил Фэллон.
— У нас мало средств, — ответил священник и повел его по галерее.
Ни тот, ни другой не слышали, как заработал мотор подъемного устройства, и клетка поехала вниз. Когда она спустилась, Анна Да Коста вошла в нее, закрыла дверцу и на ощупь стала искать кнопку.
С высоты колокольни открывалась превосходная панорама города, хотя все было окутано мелкой сеткой дождя, смазывающей детали. Фэллон осматривался, не скрывая удовольствия. Выражение его лица неуловимо изменилось, легкая улыбка играла на его губах.
— Вот это мне нравится. «Нет ничего прекрасней на земле». Кажется так сказано у поэта?
— Господи Боже мой! Я вас привел сюда для серьезного разговора, а вы мне цитируете Вордсворта! Вас что, ничего не волнует?
— Ей Богу, не понимаю, что должно меня волновать? — сказал Фэллон, вынимая пачку сигарет. — Вы курите?
Отец Да Коста заколебался, затем сердито выдернул одну.
— Да, курю, идите вы к черту!
— Вот так-то, отец мой, и вы о том же! — сказал Фэллон, зажигая спичку. — В конце концов все мы окажемся у черта в лапах.
— Вы в это действительно верите?
— После всего, что я видел в этой жизни, мне кажется, что это — вполне разумное высказывание.
Фэллон облокотился о поручень, покуривая сигарету, и Да Коста с удивлением понял, глядя на него, что абсолютно беззащитен перед ним. В нем чувствовался интеллект, культура, сила характера, качества — достойные уважения; он чувствовал, однако, что не может прикоснуться к этому человеку.
— Вы не соблюдаете ритуалов?
Фэллон покачал головой.
— Уже давно.
— Могу я знать, почему?
— Нет, — спокойно ответил Фэллон.
Да Коста сделал еще одну попытку.
— Исповедь, Фэллон, это покаяние. Покаяние и смирение.
Внезапно он почувствовал, что выглядит глупо, потому что речь его напоминает выступление пастора в местной воскресной школе, но он продолжал:
— Когда мы идем исповедоваться, мы идем навстречу Иисусу, который принимает нас, ибо мы находимся в Нем, потому что мы раскаиваемся, и именно поэтому Отец наш прощает нас.
— Но я не прошу прощения. Ни у кого.
— Никто не должен таким образом обрекать себя на вечные муки! — сурово сказал Да Коста. — Ни у кого нет такого права.
— В данном случае вы не можете знать, в чем дело. Человек, которого я убил, Краско, был грязным типом. Сутенер, содержатель игорных домов, подпольный продавец наркотиков. Он совершал все преступления, которые только можно себе представить. И вы хотите, чтобы я сожалел? Чтобы я пожалел его?
— Это дело полиции!
— Полиция! — воскликнул Фэллон с мрачной усмешкой. — Люди как он всегда стоят вне закона. Многие годы он был под тройной защитой денег, коррупции и адвокатов. Во имя не знаю какой логики я заявляю, что оказал обществу услугу.
— За тридцать сребреников?
— Я получаю намного больше, отец мой, намного больше. Не беспокойтесь, когда я выйду отсюда, я опущу пожертвование в кассу для бедняков. У меня есть средства. — Легким щелчком он швырнул в пропасть свою сигарету. — Теперь мне пора.
Он повернулся, но отец Да Коста, схватив его за рукав, резко повернул его к себе.
— Вы допускаете ошибку, Фэллон. Я думаю, что скоро вам станет известно, что Господь не даст вам действовать, как вам угодно.
— Не будьте наивны, отец мой, — холодно возразил Фэллон.
— И кроме того, он уже вмешался. Вы думаете, что я случайно оказался в этой части кладбища в тот момент? О нет, Фэллон. Вы отняли одну жизнь, но Господь сделал вас ответственным за другую. За мою.
Фэллон стал очень бледным. Он отступил на шаг, развернулся и, не говоря ни слова, пошел к подъемнику. Когда он добрался до арки, его внимание привлек легкий шум слева, и он увидел Анну Да Коста, прячущуюся за выступом стены.
Он осторожно коснулся ее плеч, и она тихонько вскрикнула.
— Все хорошо, — прошептал Фэллон. — Я клянусь вам.
Отец Да Коста подошел к ним и оттолкнул его.
— Оставьте ее в покое!
Он заключил ее в объятия, и она расплакалась. Фэллон посмотрел на них озабоченно.
— По-моему, она слишком много слышала.
Священник отстранил Анну от себя и внимательно посмотрел на нее.
— Это правда?
Она опустила голову и выдохнула:
— Я была в церкви.
Потом она вытянула руки и попыталась на ощупь отыскать Фэллона.
— Что вы за человек?
Она коснулась рукой его лба, он не двигался, словно был сделан из камня. Она отступила на шаг, и дядя обнял ее, чтобы защитить.
— Оставьте нас, — прошептала она Фэллону. — Я ничего никому не скажу о том, что слышала, обещаю вам, но прошу вас, уходите и больше не возвращайтесь. Умоляю вас!
В ее голосе звучала трогательная мольба. Отец Да Коста прижал ее к себе, Фэллон спросил:
— Она говорит искренне?
— Она сказала то, что сказала, не правда ли? — ответил священник. — Мы берем на себя ваш грех. Теперь вам следует исчезнуть отсюда.
Фэллон не проявил никаких эмоций. Он подошел к подъемнику. Когда он открыл дверь, Да Коста крикнул ему:
— Теперь нас двое, Фэллон. Вы в ответе за две жизни. У вас хватит сил на это?
Фэллон некоторое время стоял неподвижно, положив руку на решетку, прежде чем ответил еле слышно:
— Все будет в порядке, даю слово. Клянусь своей жизнью, если хотите.
Он вошел в клетку и закрыл дверцу. Раздалось гудение мотора и глухое эхо, когда спуск был окончен. Анна поняла голову.
— Он ушел?
— Да, теперь все будет в порядке.
— Он уже приходил в церковь. Он объяснил мне причину плохого звука в органе. Вы не находите, что это странно?
— В органе?
Он озадаченно взглянул на нее, затем вздохнул и покачал головой.
— Пойдем. Я отведу тебя домой. Ты только что столкнулась лицом к лицу со смертью.
Он нажал на кнопку вызова подъемника. Пока они ждали, Анна спросила вполголоса:
— Что нам теперь делать, дядя Майкл?
— Это ты о Фэллоне? В данный момент делать нечего. То, что он сказал мне в церкви, что привело меня в такой гнев и что слышала ты — это часть исповеди. По-другому на это не взглянешь... Мне очень жаль, Анна. Я знаю, что для тебя это очень тягостный груз, но обещай мне, что никому ничего не скажешь.
— Но ведь я уже обещала это. Ему...
Она сказала такие простые слова, но они глубоко растревожили его.
* * *
Оставшись один в своей комнате, отец Да Коста сделал то, что позволял себе крайне редко, особенно днем. Он налил себе стакан виски. Он пил его не спеша, стоя у камина и глядя на пламя и мерцающие угли.
— Ну и что будем делать теперь, Майкл? — спросил он себя тихо.
Это была старая привычка, странная манера разговаривать с самим собой. Он приобрел ее в одиночной камере, в которой провел три года, там, в Северной Корее, в плену. Это помогало ему в любой ситуации соблюдать максимальную объективность.
Но в определенном смысле это не было его личной проблемой, это касается и Фэллона — вдруг сказал он сам себе. — Его собственная ситуация такова, что руки его связаны. И таким образом он ничего не может ни сказать, ни сделать. Тут Фэллону и карты в руки.
Раздался стук в дверь, и вошла Анна.
— Старший инспектор Миллер пришел, дядя Майкл.
Появился Миллер со шляпой в руке.
— А, вот и вы, инспектор, — сказал священник. — Вы уже познакомились с моей племянницей?
Он представил их друг другу. Анна была на удивление спокойна. Она не проявляла ни малейших признаков нервозности, что удивило Да Косту.
— Ну ладно, я вас оставлю, — сказала она, но замешкалась перед дверью. — Вы собираетесь уезжать, дядя?
— Да, но не скоро.
Миллер удивленно вскинул брови:
— Не понимаю, отец мой. Я думал...
— Минутку, инспектор, пожалуйста, — сказал Да Коста и взглянул на Анну, которая вышла, закрыв за собой дверь. — Что вы говорили?
— Мы решили, что вы поедете в участок, чтобы взглянуть на фотографии, — ответил Миллер.
— Я знаю, инспектор. Но это невозможно.
— Могу я спросить почему, отец мой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27