Восемьдесят с гаком живу на белом свете, в отца пошла, Польдик до ста дожил, и все мы, его потомки, крепкие. Ну да! Не одна я ему родной дочерью прихожусь, много тут нас таких. А паненка что? По панне Доминике поместье наследует?
– Так вы знали панну Доминику? – обрадовалась Агнешка.
– Как не знать? Мне, чай, уже шестнадцать минуло, когда она преставилась, светлая ей память. Только в толк не возьму, как же это, она ведь девицей померла.
– Да нет, поместье мне переходит не от нее, а от пани Вежховской.
А, тогда понятно. Ясновельможную пани мне тоже доводилось видеть, правда всего два разочка. Как приезжала, так все сбегались на барыню поглядеть, уж больно хороши у нее платья были, да и с народом просто себя держала, хотя и важная барыня. Уже немолодой в ту пору была, больше я о ней наслышана, да и отец мой настоящий о ней много чего рассказывал. Я в ту пору и не знала, что Польдик мой отец, а он знал, ясное дело, и очень заботливый ко мне был, приданое хорошее выделил, когда замуж выходила опосля той войны и еще до этой. Так паненка сюда воротится? Таперича такие времена настали, ну совсем как прежде были, и большевистский коммунизм закончился из пекла родом, так что б ему там на веки вечные оставаться, аминь.
Агнешку даже растрогало столь богоугодное пожелание. Вот, оказывается, и простой народ не любил коммунистов, да и кто их любил, кроме партийной верхушки? Правда, она сама не испытала их гнета на своей шкуре, только по рассказам знает, не довелось ей переживать переломный период, а вот теперь на наглядном примере как-то сразу очень хорошо уловила суть происшедших перемен. Теперешние порядки кажутся ей естественными, этой старой женщине тоже.
– Не знаю, перейдет ли мне поместье, – вздохнула она. – Ведь его у нас отобрали, бабушка мне рассказывала…
– Погодь, – перебила ее баба, – а кем паненке приходится ясновельможная пани Вежховская, законная владелица Блендова? Дочка ее сюда приезжала с двумя девочками, еще при жизни панны Доминики, так те девочки владелице внучками были…
– А я как раз прихожусь внучкой одной из тех внучек.
– А вторая внучка что?
– Умерла, еще в девушках, совсем молодой.
– В таком разе паненка… постой-ка…
Баба принялась считать на пальцах, кем доводится Агнешка ясновельможной пани.
Томаш в полном восторге слушал этот занимательный разговор, впервые в жизни столкнувшись с живой историей. И восхищался Агнешкой, сумевшей так просто найти общий язык с этим чуть ли не столетним историческим персонажем. Да и в разговоре с бабой сама Агнешка вдруг представилась ему девушкой тех давних времен.
Баба с Агнешкой совместно вычислили те самые три «пра» и перешли на современную тематику.
– Мой сын приглядывал за домом, – похвалилась баба. – Я ему велела, после того как папаша скончались, Польдик значит. Помирая, он всем нам наказывал барское добро по возможности блюсти, так я блюла. А сын мой партийный был, власть имел, абы кого не пущал, порушить дом не дозволил. Сын, значит, а опосля него и мой внук, он в сельском правлении важная шишка, от него зависит, кому продать, кому запретить. А я им обоим своим материнским проклятием пригрозила, отец мне довольно всего оставил, так лишу их имущества, коли ослушаются его воли. Они меня слушают, ведь миром деньги правят, ничего другого. Я грамотная, школу закончила, могу понять, какую силу нотариус имеет. А паненка – другое дело, тут все по закону, на прародительское наследие человек завсегда имеет право.
В разговор вмешался будущий законник.
– Нам здорово повезло, что мы именно на пани попали! – восхищенно вскричал Томаш. – Одна вы, наверное, только и можете нам обо всем рассказать.
Да господь с тобой, молодой человек, – возразила разговорчивая баба и, оглядевшись, махнула рукой. – А вон там, видите, мужик идет, так вы думаете, он кто? Ветеринар он и тоже внук моего папани. А что незаконный, так это без значения, и так все знают. А вон в той хате внучка папани живет, отец ее сыночком ему приходился, братом мне единокровным, так она женщина ученая, первый у нас специалист по травам и всяким растениям, тоже знает, от кого происходит. Да здесь редкий дом найдешь без сродственников, от моего отца род ведущих, только что многие из молодых ни своего деда, ни панны Доминики не помнят. А я – дочь его родная! И признаюсь вам, мои милые, не самая младшенькая, младшенькая в Груйце в школе учит.
– Я об этом в записках панны Доминики читала, – похвалилась Агнешка. – Она писала, что Польдик был очень до баб охочий, ни одной не пропускал.
Дочь местного Казановы так вся и расцвела, торжество и гордость ее просто распирали.
– Панна Доминика на это закрывала глаза, делала вид, что ни о чем не знает. И то сказать, война шла, та, первая, мужиков в солдаты или легионы забрили, так отец мой баб утешал. И потом тоже, ни одна перед ним не устояла. И красив был, и такой… вроде как из господ.
Тут впору было пожалеть, что не происходишь от столь темпераментного предка. Баба, похоже, могла о своем выдающемся отце говорить часами, Агнешка ловила каждое ее слово. Наконец вспомнила о том, с чего следовало бы начать, – о ключах от входной двери в барский дом.
Услышав о ключах, баба со стоном поднялась, помогая себе палкой, стряхнула с брюк остатки птичьего корма, с некоторым трудом разогнулась и заковыляла к своей «вилле». Гости двинулись за ней, поскольку она не переставая говорила:
– А ключи, проше паненки, от самой смерти папаши у меня висят, кому войти требуется – у меня их берет. Так что я завсегда знаю, кто приходит и зачем, давать или нет. И все признали – ключи у меня должны быть, я первая на пенсию пошла, и времени у меня довольно. Одна Иоаська иззавидовалась, средняя она, промежду мною и младшенькой учителкой, старшие все поумирали, никто до папашиных лет не дожил, а все через проклятых коммунистов, все зло от них идет. А в привидение, что ни говори, не верю…
Несколько ошарашенная привидением, Агнешка принялась лихорадочно рыться в памяти. Как же, панна Доминика однажды упомянула о привидении, но тоже не очень в него верила, да и вреда от него никакого не было, и вскоре слухи прекратились сами собой.
– …потому в ту пору никакого резону появляться привидению не было. Вот кабы позже появилось, после того как трупа в кабинете обнаружили, – другое дело. Но это сразу после войны случилось, тогда уже мода на привидения прошла.
– Какого трупа? – тут же вмешался будущий юрист. – Тьфу, какой труп обнаружили в кабинете?
– Какой-то посторонний. И честно говоря… столько лет прошло, так уж признаюсь. – Старуха обернулась, испытующе глянула на молодую пару и, видимо успокоенная, продолжала: – Это его отец мой, Польдик, собственною рукою на месте преступления прибил, он ведь в дом для грабежа и смертоубийства пробрался, тот бандит. Да его полиция забрала, и разговоров лишних не было.
– Срок давности истек, – вынес вердикт будущий юрист.
– Вот именно. Сейчас ключ принесу.
Старуха скрылась в доме и тут же вернулась с ключом.
– Вот, пожалуйста. От парадной двери. Паненка имеет право.
Агнешка трепетно взяла ключ и пообещала принести обратно. Оба опять принялись продираться сквозь заросли сорняков.
– Феноменальная баба! – восхищался Томаш. – Живая история. А ты с ней говорила так, словно все это уже знаешь. Откуда?
– Я же тебе сказала – из дневников тех, кто некогда жил в этом доме.
– И в этом доме водилось привидение? А что за история с трупом?
– О трупе я ничего не знаю, – решительно заявила Агнешка, – о привидении же мне попались лишь короткие упоминания, и вроде бы никто в него не верил, так, просто слухи ходили.
Пробились наконец к двери. Ключ подошел прекрасно, легко повернулся в замке. Жутко взволнованная, Агнешка вошла в резиденцию своих предков.
Полнейшее запустение и беспорядок. Кое-где еще попадались обломки старинной мебели – останки мягких кресел, перевернутые столы с поломанными ножками, жалкое воспоминание о секретере, повисшая на электрическом проводе разбитая люстра. В столовой у стены приткнулся стол на двадцать четыре персоны, весь в трещинах, и лишь одно выгнутое и чрезвычайно обшарпанное кресло. У другой стены пугалом высился кособокий старинный буфет с выдранными дверцами. Гостиная поразила огромной грудой каких-то ящиков, коробов, упаковочной бумаги и совсем истлевших веревок.
С бьющимся сердцем шагнула Агнешка в библиотеку. Громадные книжные шкафы, вмурованные в стены. Деревянные резные панели. Все почему-то выкрашено зеленой краской. На редких полках сохранились лишь отдельные книги, все изодранные и неинтересные, видно, никому не приглянулись. Отдельно стоящим предметом меблировки была лестница-стремянка, тоже в плачевном состоянии.
Девушка с трудом удержала себя от желания немедленно, словно за ручку, потянуть край плинтуса над верхней полкой, но при Томеке не хотелось это делать. Не потому, что не доверяла ему, просто боялась – а вдруг что не так. Разочароваться боялась. Шкафы-то вот они, в стене, но как догадаться, который из них тот, заветный? Шкаф могли сто раз разломать, плинтус мог давно куда-то затеряться и так далее до бесконечности. Нет, такое лучше пережить в одиночестве.
Осмотрели кабинет, потом поднялись наверх. Потомки Польдика свои обязанности выполняли – из крана неожиданно потекла вода! Здесь было две ванных комнаты, невиданная роскошь по тем временам, а ведь наверняка внизу, у кухни, есть еще одна. И электричество в порядке, зажглась даже лампочка в чудом уцелевшей люстре. Постепенно становилось ясно, что дому требовался капитальный ремонт, только и всего.
– Этот дом не подходит ни для каких учреждений! – авторитетно заявил Томаш. – В нем можно только жить. Обычный дом для семьи, ну разве что очень большой. Но никакой школы, никакой поликлиники, никакого дома культуры из него не получится. Тут просто должны жить.
– Отшельники, – уточнила Агнешка.
Томаш выглянул из окна, в котором не хватало одного стекла.
– В определенном смысле ты права, доехать трудно, от шоссе далековато. Может, именно благодаря этому никто и не польстился.
– Старуха говорила – кто-то пытался, да сельские власти отказали.
– Должно быть, боялись осложнений с правом собственности. Здесь непременно должен быть винный погреб. Я посмотрю, ладно?
– Посмотри, а потом…
– Что потом?
– Да нет, я так…
Они спустились на первый этаж. Томаш отыскал лестницу, ведущую в погреб, и выключатель на стене. Щелкнул, вспыхнула слабая лампочка, но лестницу осветила вполне удовлетворительно, можно легко спуститься. Агнешка, оглядев кухню и прилегающие помещения, в том числе, кажется, и бывшую буфетную, опять пошла в библиотеку. Оказавшись одна, она не выдержала искушения. Нужный шкаф нашла уже со второй попытки. Пододвинула стремянку и с левой стороны над верхней полкой в темноте нащупала толстый плинтус. С бьющимся сердцем уцепилась она за его край и потянула, как ручку, на себя. Кусок плинтуса легко отошел от стены. За ним, в деревянной задней стене шкафа, Агнешка другой рукой нащупала замочную скважину…
Все так, а теперь три ключика на одном запаянном кольце.
Отпустив плинтус, который вернулся на свое место, девушка слезла со стремянки и оттащила ее в сторону. Из библиотеки Агнешка вышла задумавшись и испытывая нечто вроде претензии к бабуле Юстине.
Претензия связана была с ключами. Дело в том, что в раннем детстве Агнешка не только любила стаскивать всевозможные предметы себе на голову, но и играть с ключами. Ни куклы, ни кубики она так не любила, как ключи. Собирала их со всего дома, цепляла в огромные связки и встряхивала с наслаждением, слушая, как они бренчат. Ну как можно было разрешать такое маленькому ребенку?!
Перед смертью бабуля несколько раз пыталась обратить внучкино внимание на ключи, хотела, чтобы та поняла, как это важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Так вы знали панну Доминику? – обрадовалась Агнешка.
– Как не знать? Мне, чай, уже шестнадцать минуло, когда она преставилась, светлая ей память. Только в толк не возьму, как же это, она ведь девицей померла.
– Да нет, поместье мне переходит не от нее, а от пани Вежховской.
А, тогда понятно. Ясновельможную пани мне тоже доводилось видеть, правда всего два разочка. Как приезжала, так все сбегались на барыню поглядеть, уж больно хороши у нее платья были, да и с народом просто себя держала, хотя и важная барыня. Уже немолодой в ту пору была, больше я о ней наслышана, да и отец мой настоящий о ней много чего рассказывал. Я в ту пору и не знала, что Польдик мой отец, а он знал, ясное дело, и очень заботливый ко мне был, приданое хорошее выделил, когда замуж выходила опосля той войны и еще до этой. Так паненка сюда воротится? Таперича такие времена настали, ну совсем как прежде были, и большевистский коммунизм закончился из пекла родом, так что б ему там на веки вечные оставаться, аминь.
Агнешку даже растрогало столь богоугодное пожелание. Вот, оказывается, и простой народ не любил коммунистов, да и кто их любил, кроме партийной верхушки? Правда, она сама не испытала их гнета на своей шкуре, только по рассказам знает, не довелось ей переживать переломный период, а вот теперь на наглядном примере как-то сразу очень хорошо уловила суть происшедших перемен. Теперешние порядки кажутся ей естественными, этой старой женщине тоже.
– Не знаю, перейдет ли мне поместье, – вздохнула она. – Ведь его у нас отобрали, бабушка мне рассказывала…
– Погодь, – перебила ее баба, – а кем паненке приходится ясновельможная пани Вежховская, законная владелица Блендова? Дочка ее сюда приезжала с двумя девочками, еще при жизни панны Доминики, так те девочки владелице внучками были…
– А я как раз прихожусь внучкой одной из тех внучек.
– А вторая внучка что?
– Умерла, еще в девушках, совсем молодой.
– В таком разе паненка… постой-ка…
Баба принялась считать на пальцах, кем доводится Агнешка ясновельможной пани.
Томаш в полном восторге слушал этот занимательный разговор, впервые в жизни столкнувшись с живой историей. И восхищался Агнешкой, сумевшей так просто найти общий язык с этим чуть ли не столетним историческим персонажем. Да и в разговоре с бабой сама Агнешка вдруг представилась ему девушкой тех давних времен.
Баба с Агнешкой совместно вычислили те самые три «пра» и перешли на современную тематику.
– Мой сын приглядывал за домом, – похвалилась баба. – Я ему велела, после того как папаша скончались, Польдик значит. Помирая, он всем нам наказывал барское добро по возможности блюсти, так я блюла. А сын мой партийный был, власть имел, абы кого не пущал, порушить дом не дозволил. Сын, значит, а опосля него и мой внук, он в сельском правлении важная шишка, от него зависит, кому продать, кому запретить. А я им обоим своим материнским проклятием пригрозила, отец мне довольно всего оставил, так лишу их имущества, коли ослушаются его воли. Они меня слушают, ведь миром деньги правят, ничего другого. Я грамотная, школу закончила, могу понять, какую силу нотариус имеет. А паненка – другое дело, тут все по закону, на прародительское наследие человек завсегда имеет право.
В разговор вмешался будущий законник.
– Нам здорово повезло, что мы именно на пани попали! – восхищенно вскричал Томаш. – Одна вы, наверное, только и можете нам обо всем рассказать.
Да господь с тобой, молодой человек, – возразила разговорчивая баба и, оглядевшись, махнула рукой. – А вон там, видите, мужик идет, так вы думаете, он кто? Ветеринар он и тоже внук моего папани. А что незаконный, так это без значения, и так все знают. А вон в той хате внучка папани живет, отец ее сыночком ему приходился, братом мне единокровным, так она женщина ученая, первый у нас специалист по травам и всяким растениям, тоже знает, от кого происходит. Да здесь редкий дом найдешь без сродственников, от моего отца род ведущих, только что многие из молодых ни своего деда, ни панны Доминики не помнят. А я – дочь его родная! И признаюсь вам, мои милые, не самая младшенькая, младшенькая в Груйце в школе учит.
– Я об этом в записках панны Доминики читала, – похвалилась Агнешка. – Она писала, что Польдик был очень до баб охочий, ни одной не пропускал.
Дочь местного Казановы так вся и расцвела, торжество и гордость ее просто распирали.
– Панна Доминика на это закрывала глаза, делала вид, что ни о чем не знает. И то сказать, война шла, та, первая, мужиков в солдаты или легионы забрили, так отец мой баб утешал. И потом тоже, ни одна перед ним не устояла. И красив был, и такой… вроде как из господ.
Тут впору было пожалеть, что не происходишь от столь темпераментного предка. Баба, похоже, могла о своем выдающемся отце говорить часами, Агнешка ловила каждое ее слово. Наконец вспомнила о том, с чего следовало бы начать, – о ключах от входной двери в барский дом.
Услышав о ключах, баба со стоном поднялась, помогая себе палкой, стряхнула с брюк остатки птичьего корма, с некоторым трудом разогнулась и заковыляла к своей «вилле». Гости двинулись за ней, поскольку она не переставая говорила:
– А ключи, проше паненки, от самой смерти папаши у меня висят, кому войти требуется – у меня их берет. Так что я завсегда знаю, кто приходит и зачем, давать или нет. И все признали – ключи у меня должны быть, я первая на пенсию пошла, и времени у меня довольно. Одна Иоаська иззавидовалась, средняя она, промежду мною и младшенькой учителкой, старшие все поумирали, никто до папашиных лет не дожил, а все через проклятых коммунистов, все зло от них идет. А в привидение, что ни говори, не верю…
Несколько ошарашенная привидением, Агнешка принялась лихорадочно рыться в памяти. Как же, панна Доминика однажды упомянула о привидении, но тоже не очень в него верила, да и вреда от него никакого не было, и вскоре слухи прекратились сами собой.
– …потому в ту пору никакого резону появляться привидению не было. Вот кабы позже появилось, после того как трупа в кабинете обнаружили, – другое дело. Но это сразу после войны случилось, тогда уже мода на привидения прошла.
– Какого трупа? – тут же вмешался будущий юрист. – Тьфу, какой труп обнаружили в кабинете?
– Какой-то посторонний. И честно говоря… столько лет прошло, так уж признаюсь. – Старуха обернулась, испытующе глянула на молодую пару и, видимо успокоенная, продолжала: – Это его отец мой, Польдик, собственною рукою на месте преступления прибил, он ведь в дом для грабежа и смертоубийства пробрался, тот бандит. Да его полиция забрала, и разговоров лишних не было.
– Срок давности истек, – вынес вердикт будущий юрист.
– Вот именно. Сейчас ключ принесу.
Старуха скрылась в доме и тут же вернулась с ключом.
– Вот, пожалуйста. От парадной двери. Паненка имеет право.
Агнешка трепетно взяла ключ и пообещала принести обратно. Оба опять принялись продираться сквозь заросли сорняков.
– Феноменальная баба! – восхищался Томаш. – Живая история. А ты с ней говорила так, словно все это уже знаешь. Откуда?
– Я же тебе сказала – из дневников тех, кто некогда жил в этом доме.
– И в этом доме водилось привидение? А что за история с трупом?
– О трупе я ничего не знаю, – решительно заявила Агнешка, – о привидении же мне попались лишь короткие упоминания, и вроде бы никто в него не верил, так, просто слухи ходили.
Пробились наконец к двери. Ключ подошел прекрасно, легко повернулся в замке. Жутко взволнованная, Агнешка вошла в резиденцию своих предков.
Полнейшее запустение и беспорядок. Кое-где еще попадались обломки старинной мебели – останки мягких кресел, перевернутые столы с поломанными ножками, жалкое воспоминание о секретере, повисшая на электрическом проводе разбитая люстра. В столовой у стены приткнулся стол на двадцать четыре персоны, весь в трещинах, и лишь одно выгнутое и чрезвычайно обшарпанное кресло. У другой стены пугалом высился кособокий старинный буфет с выдранными дверцами. Гостиная поразила огромной грудой каких-то ящиков, коробов, упаковочной бумаги и совсем истлевших веревок.
С бьющимся сердцем шагнула Агнешка в библиотеку. Громадные книжные шкафы, вмурованные в стены. Деревянные резные панели. Все почему-то выкрашено зеленой краской. На редких полках сохранились лишь отдельные книги, все изодранные и неинтересные, видно, никому не приглянулись. Отдельно стоящим предметом меблировки была лестница-стремянка, тоже в плачевном состоянии.
Девушка с трудом удержала себя от желания немедленно, словно за ручку, потянуть край плинтуса над верхней полкой, но при Томеке не хотелось это делать. Не потому, что не доверяла ему, просто боялась – а вдруг что не так. Разочароваться боялась. Шкафы-то вот они, в стене, но как догадаться, который из них тот, заветный? Шкаф могли сто раз разломать, плинтус мог давно куда-то затеряться и так далее до бесконечности. Нет, такое лучше пережить в одиночестве.
Осмотрели кабинет, потом поднялись наверх. Потомки Польдика свои обязанности выполняли – из крана неожиданно потекла вода! Здесь было две ванных комнаты, невиданная роскошь по тем временам, а ведь наверняка внизу, у кухни, есть еще одна. И электричество в порядке, зажглась даже лампочка в чудом уцелевшей люстре. Постепенно становилось ясно, что дому требовался капитальный ремонт, только и всего.
– Этот дом не подходит ни для каких учреждений! – авторитетно заявил Томаш. – В нем можно только жить. Обычный дом для семьи, ну разве что очень большой. Но никакой школы, никакой поликлиники, никакого дома культуры из него не получится. Тут просто должны жить.
– Отшельники, – уточнила Агнешка.
Томаш выглянул из окна, в котором не хватало одного стекла.
– В определенном смысле ты права, доехать трудно, от шоссе далековато. Может, именно благодаря этому никто и не польстился.
– Старуха говорила – кто-то пытался, да сельские власти отказали.
– Должно быть, боялись осложнений с правом собственности. Здесь непременно должен быть винный погреб. Я посмотрю, ладно?
– Посмотри, а потом…
– Что потом?
– Да нет, я так…
Они спустились на первый этаж. Томаш отыскал лестницу, ведущую в погреб, и выключатель на стене. Щелкнул, вспыхнула слабая лампочка, но лестницу осветила вполне удовлетворительно, можно легко спуститься. Агнешка, оглядев кухню и прилегающие помещения, в том числе, кажется, и бывшую буфетную, опять пошла в библиотеку. Оказавшись одна, она не выдержала искушения. Нужный шкаф нашла уже со второй попытки. Пододвинула стремянку и с левой стороны над верхней полкой в темноте нащупала толстый плинтус. С бьющимся сердцем уцепилась она за его край и потянула, как ручку, на себя. Кусок плинтуса легко отошел от стены. За ним, в деревянной задней стене шкафа, Агнешка другой рукой нащупала замочную скважину…
Все так, а теперь три ключика на одном запаянном кольце.
Отпустив плинтус, который вернулся на свое место, девушка слезла со стремянки и оттащила ее в сторону. Из библиотеки Агнешка вышла задумавшись и испытывая нечто вроде претензии к бабуле Юстине.
Претензия связана была с ключами. Дело в том, что в раннем детстве Агнешка не только любила стаскивать всевозможные предметы себе на голову, но и играть с ключами. Ни куклы, ни кубики она так не любила, как ключи. Собирала их со всего дома, цепляла в огромные связки и встряхивала с наслаждением, слушая, как они бренчат. Ну как можно было разрешать такое маленькому ребенку?!
Перед смертью бабуля несколько раз пыталась обратить внучкино внимание на ключи, хотела, чтобы та поняла, как это важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55