– Хотя нет, в вашем интересном положении не стоит, вот если бы его ногами натоптать, то другое дело, это тяжелым бабам очень даже пользительно.
В замке входной двери заскрежетал ключ, возвратилась Барбара. Юстина позвала к обеду сынишку и, пока он добирался из палисадника, успела вручить Марцелине целую кипу разнокалиберных бумажек. И постаралась закодировать в памяти: обязательно выдать распоряжение насчет завтрашнего обеда, а то опять увлечется чтением и позабудет.
После обеда Юстина предложила мужу нанести визит родственникам.
Людвик, Гортензия и Дарек официально занимали в собственной квартире три комнаты благодаря тому, что Людвик со своими познаниями в лошадином деле стал официальным консультантом при ипподроме. Считалось, что он ведет научную работу, и это давало право на дополнительную жилплощадь. Он и в самом деле завел картотеку, располагал обильной справочной литературой и стал крупнейшим в стране специалистом по чистопородным лошадям. Дорота с Тадеушем занимали две комнаты, для чего пришлось оформить развод, разумеется фиктивный. Одна комната полагалась Гене, старой служанке. Поскольку над вторым этажом дома обвалилась крыша, весь этаж, до войны насчитывавший семь комнат, оказался непригоден для жилья и туда никого не смогли подселить. Вот так получилось, что полуразрушенная вилла оказалась заселенной только родичами.
Переступив порог, Юстина сразу взяла быка за рога.
– Дядюшка, я пришла за дневником прабабушки. Прошлый раз тетя сказала, что последняя воля – святое дело, так надо же ее наконец выполнить.
Кроткий дядюшка Людвик страшно озаботился и сконфузился.
– Правильно, дитя мое, ты совершенно права, дневник имеется, вернее, должен быть, ведь его еще до войны припрятал мой батюшка, твой двоюродный дедушка…
– И так хорошо припрятал, что никто после этого не видел, – недовольно пробормотала тетя Гортензия.
– Так вы не знаете, где он? – догадалась Юстина при виде смятения дяди и тетки.
– Почему же не знаем? – обиделся дядя Людвик. – Очень даже знаем. В сейфе лежит. В этом доме. Все время там и лежит.
– Так почему же вы мне его раньше не отдали?
Бедный Людвик поник окончательно.
– Да потому, дитя мое, что, откровенно говоря, не могу я этот сейф открыть.
– Я уж решил, что он пострадал, как и вообще ваш дом, – предположил Болеслав.
– Ты прав, сынок, пострадал…
– Ну так его и открывать не надо! – обрадовалась Юстина.
– Да нет, – смущенно возразил Людвик, – он не разлетелся на куски, не лопнул, а вроде как в нем что заело. Я уж и так, и сяк пытался, никак не открывается. Мне очень неприятно…
– И все эти годы вы, дядюшка, безуспешно пытались открыть сейф?
– Ну да! – вспылил кроткий Людвик. – Я же не по сейфам специалист, а по лошадям. Вот если бы в нем какие материалы о лошадях были, я бы, может, и более энергично его открывал, хотя за успех все равно не поручусь.
– Боже, как я рада! – просияла Юстина. – Выходит, не моя вина… А я-то себя упрекала, что до сих пор не выполнила волю прабабушки. Сколько же лет прошло со дня ее смерти? Уже десять? Полагаю, пора бы и прочесть дневник.
И опять дядя Людвик целиком и полностью оказался согласен с племянницей.
– Конечно, я виноват, я должен был позаботиться об этом. Да ума не приложу, как взяться за дело. Обыкновенный слесарь вряд ли справится, надо, наверное, такого… с этим, как его… кислородным пламенем.
– Ацетилен может повредить содержимому сейфа, – авторитетно заметил Болеслав.
– Тогда и не знаю. Лучше всего было бы пригласить какого-нибудь профессионального взломщика, что по сейфам специализируется. Может, у вас найдется знакомый, еще довоенный?
– А послевоенный не подойдет? – удивился Болеслав.
– А у тебя есть послевоенный? – обрадовался Людвик.
– Опомнитесь, о чем вы! – перебила мужчин шокированная Гортензия. – Не хватает нам только уголовников приглашать.
– Надо найти слесаря! – энергично потребовала Юстина. – Не может быть, чтобы не осталось хороших специалистов!
– Наверное, есть, да я не мог найти, – оправдывался Людвик. – Кузнеца вызову, если надо, а вот слесаря…
Болеслав потряс головой, отгоняя жутковатый образ слесаря-медвежатника, и припомнил, что ведь имеет дело с самым разнообразным техническим персоналом, наверняка помогут найти нужного человека.
Все с облегчением вздохнули и уже спокойно посмотрели на предмет спора. Томаш завел сейф как раз незадолго до начала войны, должно быть, для того, чтобы хранить в нем акции и ценные бумаги. Наследники Томаша о сейфе забыли, им хранить было нечего, а об акциях компании по торговле древесиной даже вспоминать было неприятно. К тому же сейф не бросался в глаза, так как его почти целиком закрывало зеркало до потолка, от старости покрывшееся радужными разводами.
– Хорошо бы заодно и зеркало восстановить или совсем убрать, – оживилась Гортензия. – В нем уже ничего не видать.
– Ни в коем случае не выбрасывать! – возразила Дорота. – Нужно постараться отреставрировать, такого хрустального стекла теперь днем с огнем не найдешь во всей Польше. Я и то удивляюсь, как еще у вас сохранилось?
– А то ты не знаешь как! Ведь я уже в феврале здесь была, сразу вслед за русской армией явилась! – похвасталась Гортензия.
И в самом деле, вспомнила Юстина, конец войны все просидели в Глухове, и Гортензия первая, не вытерпев, бросилась в разрушенную Варшаву присмотреть за домом. Наверняка и сейф лишь благодаря ей уцелел.
* * *
Операция по вскрытию замурованного в стену железного монстра началась через два дня. Болеслав разыскал-таки двух умельцев. Работа заняла полдня и вечер. Узнав о предстоящем вскрытии сейфа, к Гортензии, как на представление, поспешили все родичи, втихую надеясь: а вдруг орудовать все-таки будут настоящие довоенные взломщики?
Гортензия, как всегда, накрыла роскошный стол, за который уселось десятеро гостей, но усидели они недолго. Сейф находился в другой комнате, из столовой его не было видно, а всем хотелось присутствовать при операции. Вскоре за столом остался один Тадеуш, отец Юстины, а прочие гости столпились вокруг профессионалов.
Нельзя сказать, чтобы операция прошла без сучка и задоринки, сейф и в самом деле слегка перекорежило. Умельцы, обследовав пациента, единодушно поставили диагноз – рикошет. Не от бомбежки пострадал сейф, не от прямого попадания снаряда, как крыша, несчастного просто задело осколком. Ну да ладно, была не была, попробуют открыть нормально, уж если не выйдет – автогеном вырежут часть дверцы с замком.
Наличие большого числа зрителей вдохновляло, слесари ударились в амбицию и в поте лица копались в хитром механизме до тех пор, пока тот не поддался. Зрители оживленно комментировали ход операции и не спускали глаз с ловких рук работяг. Наконец те дуэтом облегченно выдохнули и, гордые собой, настежь распахнули дверцу.
С громким криком радости бросилась Юстина к большому ящику на полке сейфа, от которого все еще несло квашеной капустой. Он оказался таким тяжелым, что Юстина не смогла одна вытащить. На помощь поспешил мужской пол и в спешке уронил тяжесть, хорошо не на ноги. Падая, шкатулка раскрылась, и все увидели вторую – поменьше. Рядом вывалился и серебряный ключик. Юстина на полу дрожащими руками отперла серебряный ларец. Толстая тетрадь в красном сафьяновом переплете оказалась на месте.
Серебряный ларчик с дневником Юстина легко подняла с пола. Гортензия задумчиво осматривала опустевшую шкатулку.
– Надо же, и в самом деле гнет идеальный. Помню, в этой бочке капуста всегда была самой вкусной. Как думаете, может, опять взяться за квашение?
– Очень хорошо, – поддержала идею Барбара, – я стану в своем кафе и бигос подавать.
– Бигос в кафе? – удивился Людвик. Заглянул в сейф и воскликнул: – О, тут еще что-то есть!
И правда, в сейфе еще много чего было: никому не нужные ценные бумаги давно не существующих довоенных польских банков, никому не нужные довоенные польские денежные банкноты, три каких-то маленьких ключика на одном колечке и порядочная пачка иностранных дензнаков, хотя и запрещенных властями, но широко ходивших в стране.
– Ну вот, надо же, – опять озадачился Людвик, беря в руки толстую пачку долларов.
Оставив в покое капустный гнет, Гортензия поспешила к мужу посмотреть, что так его обеспокоило, а увидев, тревожно огляделась. К счастью, в кабинете остались только свои. Болеслав увел в столовую очень довольных слесарей, где все трое незамедлительно начали обмывать успех. Амелька с Дареком помогали Юстине относить ларчик и дневник. От Барбары и Дороты можно было не прятаться.
– И ты еще говорил, что не интересовался сейфом, поскольку ничего интересного в нем не могло быть, – упрекнула Дорота брата, качая головой.
– Я ничего не знала, я! – вырвалось у Гортензии. – Уж он бы у меня как миленький давно занялся сейфом! Оставь это, положи обратно, ведь чужие люди в доме!
Лишь деловая женщина Барбара заговорила о главном:
– Не сочтите меня мелочной, но как думаете, чье же это будет? Не наш ли папочка спрятал деньги в сейф?
– Наш, наверное, – неуверенно ответил ее брат Людвик. – А что?
– А то, – вмешалась Дорота с достоинством, – что вы оба и должны их поделить, ваш отец оставил. А мы живем в вашей квартире и сидим на вашей шее.
– Ну что говоришь глупости! – прикрикнула на нее Барбара. – Лучше, чтобы чужие сидели?
Гортензия открыла было рот, чтобы что-то сказать, но подумала – права Барбара, и сказала совсем не то, что собиралась:
– О шеях и не упоминайте, мы одна семья, и все помогаем друг другу. И я считаю, сделаем так, как Дорота предложила, – поделимся, но сейчас спрячем. И никому не говорите, а то отберут, и хуже того, еще и в Сибирь сошлют.
– Так убери в ящик стола, – распорядилась Барбара, потому что Людвик все еще нерешительно теребил доллары в руке. – Ну что размахался ими, как знаменем? Вот разойдутся посторонние, мы и займемся разделом наследства.
– Минутку, а это ключики от чего? – Гортензия взяла связку ключей на кольце.
Барбара и Людвик пожали плечами. Барбара задумалась.
– Слушайте, ключики рядом с завещанием бабушки… Что-то такое мелькнуло в голове… Как они лежали? Вроде о чем-то… Нет, не соображу.
– Так что станем с ними делать? Не выбрасывать же? И странные какие-то, совсем не старинные.
Взяв ключи в руку, Барбара внимательно их оглядела. Небольшие, но довольно длинненькие, все разного размера. И колечко тоже странное, как литое, запаяно печаткой, напоминающей листок клевера. Все почерневшее, наверное серебряное.
– Хорошо, – сказала Барбара, – могу их взять и сохранить. Юстинка любит исторические памятки, для нее возьму.
– Ну так бери.
Юстине не терпелось скорее ознакомиться с прабабкиным дневником, поэтому, предоставив мужу одному выражать благодарность слесарям-умельцам, она поспешила домой. Людвик с Барбарой уединились в дальней комнате и приступили к разделу валюты. Гортензия занялась хозяйством.
* * *
С самого начала, с первой же страницы толстенной тетради, несчастная наследница поняла, какую трудную задачу поставила перед ней прабабка.
Панна Доминика вела свои записи аккуратно и систематически, четким, красивым почерком, яркими чернилами, прабабкин же дневник был сущим кошмаром. Юстина сразу же перестала упрекать себя за то, что только сейчас приступила к его чтению, все равно раньше бы не справилась. Что с того, что Марцыся обнаружила дневник в бочке с квашеной капустой десять лет назад? Это же произошло в день ее, Юстининой, свадьбы, потом последовало свадебное путешествие, потом родился ребенок, потом разразилась война. В тех условиях у нее просто не было возможности заняться этим кошмаром.
Это еще ничего, что прабабка Матильда писала как курица лапой. Главное, чернила она выбрала какие-то несуразные, не чернила, а отвратительная зеленоватая жидкость, совершенно выцветшая от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
В замке входной двери заскрежетал ключ, возвратилась Барбара. Юстина позвала к обеду сынишку и, пока он добирался из палисадника, успела вручить Марцелине целую кипу разнокалиберных бумажек. И постаралась закодировать в памяти: обязательно выдать распоряжение насчет завтрашнего обеда, а то опять увлечется чтением и позабудет.
После обеда Юстина предложила мужу нанести визит родственникам.
Людвик, Гортензия и Дарек официально занимали в собственной квартире три комнаты благодаря тому, что Людвик со своими познаниями в лошадином деле стал официальным консультантом при ипподроме. Считалось, что он ведет научную работу, и это давало право на дополнительную жилплощадь. Он и в самом деле завел картотеку, располагал обильной справочной литературой и стал крупнейшим в стране специалистом по чистопородным лошадям. Дорота с Тадеушем занимали две комнаты, для чего пришлось оформить развод, разумеется фиктивный. Одна комната полагалась Гене, старой служанке. Поскольку над вторым этажом дома обвалилась крыша, весь этаж, до войны насчитывавший семь комнат, оказался непригоден для жилья и туда никого не смогли подселить. Вот так получилось, что полуразрушенная вилла оказалась заселенной только родичами.
Переступив порог, Юстина сразу взяла быка за рога.
– Дядюшка, я пришла за дневником прабабушки. Прошлый раз тетя сказала, что последняя воля – святое дело, так надо же ее наконец выполнить.
Кроткий дядюшка Людвик страшно озаботился и сконфузился.
– Правильно, дитя мое, ты совершенно права, дневник имеется, вернее, должен быть, ведь его еще до войны припрятал мой батюшка, твой двоюродный дедушка…
– И так хорошо припрятал, что никто после этого не видел, – недовольно пробормотала тетя Гортензия.
– Так вы не знаете, где он? – догадалась Юстина при виде смятения дяди и тетки.
– Почему же не знаем? – обиделся дядя Людвик. – Очень даже знаем. В сейфе лежит. В этом доме. Все время там и лежит.
– Так почему же вы мне его раньше не отдали?
Бедный Людвик поник окончательно.
– Да потому, дитя мое, что, откровенно говоря, не могу я этот сейф открыть.
– Я уж решил, что он пострадал, как и вообще ваш дом, – предположил Болеслав.
– Ты прав, сынок, пострадал…
– Ну так его и открывать не надо! – обрадовалась Юстина.
– Да нет, – смущенно возразил Людвик, – он не разлетелся на куски, не лопнул, а вроде как в нем что заело. Я уж и так, и сяк пытался, никак не открывается. Мне очень неприятно…
– И все эти годы вы, дядюшка, безуспешно пытались открыть сейф?
– Ну да! – вспылил кроткий Людвик. – Я же не по сейфам специалист, а по лошадям. Вот если бы в нем какие материалы о лошадях были, я бы, может, и более энергично его открывал, хотя за успех все равно не поручусь.
– Боже, как я рада! – просияла Юстина. – Выходит, не моя вина… А я-то себя упрекала, что до сих пор не выполнила волю прабабушки. Сколько же лет прошло со дня ее смерти? Уже десять? Полагаю, пора бы и прочесть дневник.
И опять дядя Людвик целиком и полностью оказался согласен с племянницей.
– Конечно, я виноват, я должен был позаботиться об этом. Да ума не приложу, как взяться за дело. Обыкновенный слесарь вряд ли справится, надо, наверное, такого… с этим, как его… кислородным пламенем.
– Ацетилен может повредить содержимому сейфа, – авторитетно заметил Болеслав.
– Тогда и не знаю. Лучше всего было бы пригласить какого-нибудь профессионального взломщика, что по сейфам специализируется. Может, у вас найдется знакомый, еще довоенный?
– А послевоенный не подойдет? – удивился Болеслав.
– А у тебя есть послевоенный? – обрадовался Людвик.
– Опомнитесь, о чем вы! – перебила мужчин шокированная Гортензия. – Не хватает нам только уголовников приглашать.
– Надо найти слесаря! – энергично потребовала Юстина. – Не может быть, чтобы не осталось хороших специалистов!
– Наверное, есть, да я не мог найти, – оправдывался Людвик. – Кузнеца вызову, если надо, а вот слесаря…
Болеслав потряс головой, отгоняя жутковатый образ слесаря-медвежатника, и припомнил, что ведь имеет дело с самым разнообразным техническим персоналом, наверняка помогут найти нужного человека.
Все с облегчением вздохнули и уже спокойно посмотрели на предмет спора. Томаш завел сейф как раз незадолго до начала войны, должно быть, для того, чтобы хранить в нем акции и ценные бумаги. Наследники Томаша о сейфе забыли, им хранить было нечего, а об акциях компании по торговле древесиной даже вспоминать было неприятно. К тому же сейф не бросался в глаза, так как его почти целиком закрывало зеркало до потолка, от старости покрывшееся радужными разводами.
– Хорошо бы заодно и зеркало восстановить или совсем убрать, – оживилась Гортензия. – В нем уже ничего не видать.
– Ни в коем случае не выбрасывать! – возразила Дорота. – Нужно постараться отреставрировать, такого хрустального стекла теперь днем с огнем не найдешь во всей Польше. Я и то удивляюсь, как еще у вас сохранилось?
– А то ты не знаешь как! Ведь я уже в феврале здесь была, сразу вслед за русской армией явилась! – похвасталась Гортензия.
И в самом деле, вспомнила Юстина, конец войны все просидели в Глухове, и Гортензия первая, не вытерпев, бросилась в разрушенную Варшаву присмотреть за домом. Наверняка и сейф лишь благодаря ей уцелел.
* * *
Операция по вскрытию замурованного в стену железного монстра началась через два дня. Болеслав разыскал-таки двух умельцев. Работа заняла полдня и вечер. Узнав о предстоящем вскрытии сейфа, к Гортензии, как на представление, поспешили все родичи, втихую надеясь: а вдруг орудовать все-таки будут настоящие довоенные взломщики?
Гортензия, как всегда, накрыла роскошный стол, за который уселось десятеро гостей, но усидели они недолго. Сейф находился в другой комнате, из столовой его не было видно, а всем хотелось присутствовать при операции. Вскоре за столом остался один Тадеуш, отец Юстины, а прочие гости столпились вокруг профессионалов.
Нельзя сказать, чтобы операция прошла без сучка и задоринки, сейф и в самом деле слегка перекорежило. Умельцы, обследовав пациента, единодушно поставили диагноз – рикошет. Не от бомбежки пострадал сейф, не от прямого попадания снаряда, как крыша, несчастного просто задело осколком. Ну да ладно, была не была, попробуют открыть нормально, уж если не выйдет – автогеном вырежут часть дверцы с замком.
Наличие большого числа зрителей вдохновляло, слесари ударились в амбицию и в поте лица копались в хитром механизме до тех пор, пока тот не поддался. Зрители оживленно комментировали ход операции и не спускали глаз с ловких рук работяг. Наконец те дуэтом облегченно выдохнули и, гордые собой, настежь распахнули дверцу.
С громким криком радости бросилась Юстина к большому ящику на полке сейфа, от которого все еще несло квашеной капустой. Он оказался таким тяжелым, что Юстина не смогла одна вытащить. На помощь поспешил мужской пол и в спешке уронил тяжесть, хорошо не на ноги. Падая, шкатулка раскрылась, и все увидели вторую – поменьше. Рядом вывалился и серебряный ключик. Юстина на полу дрожащими руками отперла серебряный ларец. Толстая тетрадь в красном сафьяновом переплете оказалась на месте.
Серебряный ларчик с дневником Юстина легко подняла с пола. Гортензия задумчиво осматривала опустевшую шкатулку.
– Надо же, и в самом деле гнет идеальный. Помню, в этой бочке капуста всегда была самой вкусной. Как думаете, может, опять взяться за квашение?
– Очень хорошо, – поддержала идею Барбара, – я стану в своем кафе и бигос подавать.
– Бигос в кафе? – удивился Людвик. Заглянул в сейф и воскликнул: – О, тут еще что-то есть!
И правда, в сейфе еще много чего было: никому не нужные ценные бумаги давно не существующих довоенных польских банков, никому не нужные довоенные польские денежные банкноты, три каких-то маленьких ключика на одном колечке и порядочная пачка иностранных дензнаков, хотя и запрещенных властями, но широко ходивших в стране.
– Ну вот, надо же, – опять озадачился Людвик, беря в руки толстую пачку долларов.
Оставив в покое капустный гнет, Гортензия поспешила к мужу посмотреть, что так его обеспокоило, а увидев, тревожно огляделась. К счастью, в кабинете остались только свои. Болеслав увел в столовую очень довольных слесарей, где все трое незамедлительно начали обмывать успех. Амелька с Дареком помогали Юстине относить ларчик и дневник. От Барбары и Дороты можно было не прятаться.
– И ты еще говорил, что не интересовался сейфом, поскольку ничего интересного в нем не могло быть, – упрекнула Дорота брата, качая головой.
– Я ничего не знала, я! – вырвалось у Гортензии. – Уж он бы у меня как миленький давно занялся сейфом! Оставь это, положи обратно, ведь чужие люди в доме!
Лишь деловая женщина Барбара заговорила о главном:
– Не сочтите меня мелочной, но как думаете, чье же это будет? Не наш ли папочка спрятал деньги в сейф?
– Наш, наверное, – неуверенно ответил ее брат Людвик. – А что?
– А то, – вмешалась Дорота с достоинством, – что вы оба и должны их поделить, ваш отец оставил. А мы живем в вашей квартире и сидим на вашей шее.
– Ну что говоришь глупости! – прикрикнула на нее Барбара. – Лучше, чтобы чужие сидели?
Гортензия открыла было рот, чтобы что-то сказать, но подумала – права Барбара, и сказала совсем не то, что собиралась:
– О шеях и не упоминайте, мы одна семья, и все помогаем друг другу. И я считаю, сделаем так, как Дорота предложила, – поделимся, но сейчас спрячем. И никому не говорите, а то отберут, и хуже того, еще и в Сибирь сошлют.
– Так убери в ящик стола, – распорядилась Барбара, потому что Людвик все еще нерешительно теребил доллары в руке. – Ну что размахался ими, как знаменем? Вот разойдутся посторонние, мы и займемся разделом наследства.
– Минутку, а это ключики от чего? – Гортензия взяла связку ключей на кольце.
Барбара и Людвик пожали плечами. Барбара задумалась.
– Слушайте, ключики рядом с завещанием бабушки… Что-то такое мелькнуло в голове… Как они лежали? Вроде о чем-то… Нет, не соображу.
– Так что станем с ними делать? Не выбрасывать же? И странные какие-то, совсем не старинные.
Взяв ключи в руку, Барбара внимательно их оглядела. Небольшие, но довольно длинненькие, все разного размера. И колечко тоже странное, как литое, запаяно печаткой, напоминающей листок клевера. Все почерневшее, наверное серебряное.
– Хорошо, – сказала Барбара, – могу их взять и сохранить. Юстинка любит исторические памятки, для нее возьму.
– Ну так бери.
Юстине не терпелось скорее ознакомиться с прабабкиным дневником, поэтому, предоставив мужу одному выражать благодарность слесарям-умельцам, она поспешила домой. Людвик с Барбарой уединились в дальней комнате и приступили к разделу валюты. Гортензия занялась хозяйством.
* * *
С самого начала, с первой же страницы толстенной тетради, несчастная наследница поняла, какую трудную задачу поставила перед ней прабабка.
Панна Доминика вела свои записи аккуратно и систематически, четким, красивым почерком, яркими чернилами, прабабкин же дневник был сущим кошмаром. Юстина сразу же перестала упрекать себя за то, что только сейчас приступила к его чтению, все равно раньше бы не справилась. Что с того, что Марцыся обнаружила дневник в бочке с квашеной капустой десять лет назад? Это же произошло в день ее, Юстининой, свадьбы, потом последовало свадебное путешествие, потом родился ребенок, потом разразилась война. В тех условиях у нее просто не было возможности заняться этим кошмаром.
Это еще ничего, что прабабка Матильда писала как курица лапой. Главное, чернила она выбрала какие-то несуразные, не чернила, а отвратительная зеленоватая жидкость, совершенно выцветшая от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55