Ринусь в глубинку и буду бить по морде всех районных архитекторов подряд. Это они дают разрешение на строительство, их обязанность соблюдать не только правила безопасности, но и не забывать об эстетическом облике страны. Каждый старается в своей сфере, и эффект этих стараний я наблюдаю сейчас по пути в Варшаву…
В Варшаву я приехала в полном раздрызге. Жарища стояла неимоверная. Начала я с визита к матери, которая уже несколько пришла в себя после похорон Люцины и удивилась моему возвращению. У неё я застала Янку.
— Никому не говори про меня, — попросила я мрачно. — Хочу отдохнуть, пока никто не знает, что я вернулась. Может, неделю посижу спокойно.
Домой мы добрались в десять, открыла кран — воды нет. Нисколько, ни капельки, а в чайнике великая сушь. Потеряв человеческий облик, я облаяла Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и Дзержинского. Марек потребовал ведёрко, он принесёт воды. А откуда? Было одно ведёрко, черт его дери, да потерялось. В невменяемом состоянии я начала вытаскивать кастрюли и бутылки. Марек бесился в прихожей — должно же быть ведёрко, только вот где? Моя вина — я безалаберная. И тут зазвонил телефон. Боженка. Узнала, что я вернулась…
Не следовало брать трубку, сперва надо было решить проблему воды. Я схватила трубку по глупости. Боженка всегда звонила не вовремя. Если я жарила яичницу, спешила по делам, собиралась раз в неделю поесть чего-нибудь горячего, совала голову под кран — тотчас же звонил телефон, и можно было не сомневаться — Боженка. Время она выбирала совершенно безошибочно.
Сейчас Боженка просто побила рекорд. Вечер. Половина одиннадцатого, я только-только вошла в дом после двухмесячного отсутствия, воды нет, жарища не спадает, Марек у дверей сучит ногами, требуя кастрюли и шнурок, чтобы их связать, а она мне несёт околесицу о своём зяте. Зять и вправду фигура колоритная и веселил нас немало, но, Боже праведный, не сейчас же!!!
Я прервала её наскоком, коротко объяснила положение, успокоила Марека и позвонила Янке, вырвав её из первого сна и спустив на неё всех собак за то, что она сообщила о моем приезде. Да к тому же именно Боженке, о которой все знали — позвонит сей момент. Янка разозлилась, хоть и пыталась оправдаться: Боженка-де позвонила, извлекла её из ванны (Боженкино везение действовало безошибочно по всем телефонным номерам), начала насчёт зятя. Тут Янка не выдержала и сказала обо мне, чтобы прервать разговор. Выкинула она такой финт, правда, всего второй раз в жизни, но в моей ситуации он вполне заменил залп «катюши». Мы поссорились.
Я бы ещё это пережила, даже после той истории с полотнищем от палатки и пренебрежительного отношения к Роберту. Но Янка сразу же позвонила Боженке и пожаловалась на адский скандал, который я ей учинила. Сделала она это, правда, в форме упрёка: где это видано, звонить человеку, едва успевшему войти в дом? Боженка все поняла не так и разобиделась смертельно. Прошло несколько лет, пока вся эта неразбериха выяснилась и наши отношения наладились. А многолетняя дружба все-таки распалась.
И в это же самое время эфиром улетучивалось взаимопонимание с блондином моей жизни. По-видимому, он совершил какую-то глупость. Мне стали названивать по телефону таинственные дамы, оперируя языком, который не шёл в сравнение даже с лексиконом моего покрышечного врага. В качестве оружия дамы использовали телефон. Я окончательно взбесилась, оковы дипломатии с грохотом пали, и я устроила Мареку мощный скандал. Он-де втоптал меня в грязь, раздавал кому ни попадя мой номер телефона, а теперь даже не даёт себе труда прекратить эту мерзопакость! И вообще что это за знакомства! Заодно я высказала ему напрямик все, что о нем думаю, вполне сознавая, каковы будут последствия. Чувство справедливости я оставила для разборок наедине с собой. Что скрывать, сама ведь лезла и добровольно делала из себя идиотку, никто меня не вынуждал. А в моем возрасте пора соображать, что делаешь. Видели зенки, на что зарились. Божество, свергнутое с пьедестала, не выдержало и отправилось в голубую даль, оставив меня с разгромленной квартирой Люцины и с враньём насчёт Катыни.
А самое смешное во всей этой кутерьме с Мареком, что у меня и в мыслях не было от него избавиться. Почему бы и не признаться: напротив, мне хотелось не выпускать его из когтей, чтобы устраивать все новые скандалы. Расквитаться за четырнадцать лет долготерпения и выложить ему все его враньё. У него хватило ума сбежать и унести ноги живым.
Таким манером избавилась я от блондина моей мечты. И приступила к ликвидации Люцининой квартиры. Я понятия не имела, входило ли это вообще в мои обязанности. Квартира была кооперативная, и говорили, что моя мать могла получить её по наследству. Мать не хотела — во-первых. Во-вторых, кажется, именно это дело пытался уладить Марек, добившись лишь того, что кооператив начал ко мне цепляться. Я освободила квартиру от Люцининых вещей, прежде всего от книг, часть которых вообще мои. Помогал мне Витек, муж Малгоси, той самой, что много лет назад слетела с верхней полки в спальном вагоне. Дай Бог Витеку здоровья, не представляю, как бы я без него все одолела. При разборке шкафа на части нечистая сила оттяпала мне кусочек пальца, но аптека оказалась близко, и отрезанная часть приросла. Второй дар судьбы — тётя Ядя. Ей все пригодилось, и насчёт половины вещей у меня голова не болела. Умаялась я как последняя кляча, кое-какое барахло оставила на произвол судьбы — бегать с тяжестями через три этажа у меня не хватило сил. Мусоропровода в доме не было, а выбрасывать в окно я сочла неприличным.
Наследство своё (к счастью небольшое) Люцина забрала с собой в могилу, что далеко не всякому удаётся. Деньги у неё лежали на счетах — в злотых и в долларах, завещаний или распоряжений она не оставила. Теоретически ей наследовали сестры. Тереса охотно отказалась, но официальный отказ нужно оформлять через нотариуса, что в Канаде стоило дороже, чем все наследство. Моя мать получила лишь деньги от соцстраха на расходы по похоронам, от остального она отказалась. Я — тем более, и мне не пришлось гонять по всяким официальным местам.
А вот кооператив поблажки не дал. Я отправилась к ним вручить ключи, однако ключи у меня не взяли. Квартиру примет комиссия, все помещения надо привести в порядок и сделать ремонт, словом, сдать в идеальном состоянии, а комиссия оценит. На вопрос, кто обязан ремонтировать, заявили — тот, у кого ключи. Мне было не до дискуссий, я пожала плечами и удалилась.
Через несколько месяцев я получила уведомление, выдержанное в угрожающем тоне: от меня требовали ключи и исполнения всех обязательств, иначе, мол, дело передадут в суд. В самый раз: я отправлялась на Кубу. Меня так и подмывало прихватить ключи с собой и отправить их из Гаваны, но я подавила в себе соблазн поразвлечься — бегать по чужому городу и искать почту. Там же жарко. Я послала ключи из Варшавы заказной посылкой, присовокупив к ней письмо, по пунктам объясняющее, что, во-первых, я никогда в этой квартире не была прописана, во-вторых, никогда там не проживала, в-третьих, не являюсь наследницей умершей, в-четвёртых, истинные наследники от наследства отказываются и у них нечего отбирать, в-пятых, ключами я завладела исключительно из чувства милосердия — передавала тётке в больницу её личные вещи, в-шестых, ключи я уже дважды приносила, но администрация не пожелала их взять. В общем, их претензии не по адресу, очень прошу от меня отвалить.
Позже я от разных людей слышала: кооперативы и управления жилыми зданиями повсеместно занимаются таким вымогательством. Получают задаром квартиру и, пользуясь методами устрашения, норовят на кого-нибудь свалить стоимость ремонта. Многие якобы уступают при одной только мысли о суде. Я пришла к выводу — общество позволило себя оболванить до крайних пределов.
А вообще-то в этой неразберихе печальных событий я снова упустила хронологию.
* * *
Сперва восполню небольшое упущение.
Возвращаясь из Алжира в первый раз с тем огромным багажом, я везла кроме всего прочего и арабский лук для Люцины — не для готовки, а чтобы высадить на нашем участке. Лук, по всей видимости, подопрел, начал прорастать и вонял невыносимо. Сидела я вечером на Восточном вокзале в Париже, ждала поезд. Стемнело. Умученная до смерти, я вдруг сообразила, что делаю — проросший вонючий лук везу через пол Европы. Я расхохоталась так, что слезы потекли из глаз, и люди на меня стали оглядываться. Физиономию прикрыть было нечем, меня наверняка приняли за помешанную. Это показалось мне ещё смешней.
Позже, уже после смерти Люцины, пропал Роберт.
Вскоре после нашего возвращения домой к нему поехали Зося с Моникой, а вот когда я высылала ему частями кузов для машины, не помню, — до её отъезда или после. Во всяком случае, я высылала части летом, потому как в отпуск в Польшу приезжал Саси. Решётку радиатора, крылья и дверцу мне удалось купить в авторемонтной мастерской. Заплатила я вдвое дороже, ничего другого не оставалось, и что-то — не то крыло, не то дверца — до сих пор валяется в подвале. Остальное я сплавила в Алжир. Намеревалась отправить с уезжающими знакомыми, это было бы проще всего, однако они, смертельно напуганные собственным отъездом, отказались. Не помогали никакие объяснения — им ничего не грозит, вещи везут легально, записанные в декларацию, и пошлина за них уплачена. Арабы тоже ничего против не имели, мой сын заберёт все в аэропорте. Знакомые в панике вообще не понимали, о чем речь. И тут как раз пришёл ко мне Саси, озабоченный собственными проблемами. Он спрашивал у меня совета, как провезти купленные в Варшаве пиджаки.
— Да надень их на себя, — рассеянно посоветовала я.
— Все четыре? — испугался Саси.
— Нет. один. Ну, может, два…
И я погрузилась в проблемы кузова. Тут меня осенило — я решила всучить запчасти Саси. Он не протестовал, даже обрадовался, что, по пути в Тиарет, Роберт завезёт его в Махдию. У него всего один чемодан — пожалуйста, заберёт и два места с железками.
На всякий случай накануне я съездила в аэропорт и договорилась со старшим по смене — Саси, дескать, не везёт контрабанду, просто я посылаю запчасти сыну в Алжир и сама заплачу пошлину. Итак, все было в ажуре, обо всем договорились, все легально.
Двое контрактников летели тем же самолётом, что и Саси. Они прошли таможню, настала очередь Саси с железками. Тут же выяснилось — он, как иностранец, должен заплатить за лишний вес в долларах. Вышло более девятисот, я расстроилась — валюты при себе не было. Девушка-таможенница понимала, в чем дело, целые машины по частям летели с людьми в Африку. Поймала одного из контрактников и вырвала у него из рук паспорт и билет. Тот обалдело уставился на девушку, которая, не обращая внимания на его протесты, приписала ему мои железяки. Я помчалась платить за лишний вес в злотых. Саси терпеливо ждал. Контрактник, очень бледный, открещивался от подозрительного багажа и орал: мол, в Алжире он ни за что не отвечает. Вся заварушка продолжалась довольно долго. Как всегда, в кассу стоял хвост, Саси был последний. Пришла другая таможенница, её заинтересовало, почему араб везёт чужие запчасти. Саси разнервничался, начал говорить по-арабски и показывать пальцем на меня. Таможенница наконец подошла ко мне. Я объяснила, что договорилась со старшим по смене.
— С кем? — недоверчиво осведомилась она.
— Откуда мне знать — с кем? Такой высокий, красивый…
— У нас все красивые, — мрачно ответствовала она, но заколебалась и махнула рукой.
В суматохе на чемодан Саси никто и внимания не обратил. Пиджаки преспокойно отправились в Алжир. Железо уехало на конвейере. Я прорвалась через дежурного у дверей и полетела платить пошлину по своему собственному паспорту, когда самолёт уже набирал высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В Варшаву я приехала в полном раздрызге. Жарища стояла неимоверная. Начала я с визита к матери, которая уже несколько пришла в себя после похорон Люцины и удивилась моему возвращению. У неё я застала Янку.
— Никому не говори про меня, — попросила я мрачно. — Хочу отдохнуть, пока никто не знает, что я вернулась. Может, неделю посижу спокойно.
Домой мы добрались в десять, открыла кран — воды нет. Нисколько, ни капельки, а в чайнике великая сушь. Потеряв человеческий облик, я облаяла Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и Дзержинского. Марек потребовал ведёрко, он принесёт воды. А откуда? Было одно ведёрко, черт его дери, да потерялось. В невменяемом состоянии я начала вытаскивать кастрюли и бутылки. Марек бесился в прихожей — должно же быть ведёрко, только вот где? Моя вина — я безалаберная. И тут зазвонил телефон. Боженка. Узнала, что я вернулась…
Не следовало брать трубку, сперва надо было решить проблему воды. Я схватила трубку по глупости. Боженка всегда звонила не вовремя. Если я жарила яичницу, спешила по делам, собиралась раз в неделю поесть чего-нибудь горячего, совала голову под кран — тотчас же звонил телефон, и можно было не сомневаться — Боженка. Время она выбирала совершенно безошибочно.
Сейчас Боженка просто побила рекорд. Вечер. Половина одиннадцатого, я только-только вошла в дом после двухмесячного отсутствия, воды нет, жарища не спадает, Марек у дверей сучит ногами, требуя кастрюли и шнурок, чтобы их связать, а она мне несёт околесицу о своём зяте. Зять и вправду фигура колоритная и веселил нас немало, но, Боже праведный, не сейчас же!!!
Я прервала её наскоком, коротко объяснила положение, успокоила Марека и позвонила Янке, вырвав её из первого сна и спустив на неё всех собак за то, что она сообщила о моем приезде. Да к тому же именно Боженке, о которой все знали — позвонит сей момент. Янка разозлилась, хоть и пыталась оправдаться: Боженка-де позвонила, извлекла её из ванны (Боженкино везение действовало безошибочно по всем телефонным номерам), начала насчёт зятя. Тут Янка не выдержала и сказала обо мне, чтобы прервать разговор. Выкинула она такой финт, правда, всего второй раз в жизни, но в моей ситуации он вполне заменил залп «катюши». Мы поссорились.
Я бы ещё это пережила, даже после той истории с полотнищем от палатки и пренебрежительного отношения к Роберту. Но Янка сразу же позвонила Боженке и пожаловалась на адский скандал, который я ей учинила. Сделала она это, правда, в форме упрёка: где это видано, звонить человеку, едва успевшему войти в дом? Боженка все поняла не так и разобиделась смертельно. Прошло несколько лет, пока вся эта неразбериха выяснилась и наши отношения наладились. А многолетняя дружба все-таки распалась.
И в это же самое время эфиром улетучивалось взаимопонимание с блондином моей жизни. По-видимому, он совершил какую-то глупость. Мне стали названивать по телефону таинственные дамы, оперируя языком, который не шёл в сравнение даже с лексиконом моего покрышечного врага. В качестве оружия дамы использовали телефон. Я окончательно взбесилась, оковы дипломатии с грохотом пали, и я устроила Мареку мощный скандал. Он-де втоптал меня в грязь, раздавал кому ни попадя мой номер телефона, а теперь даже не даёт себе труда прекратить эту мерзопакость! И вообще что это за знакомства! Заодно я высказала ему напрямик все, что о нем думаю, вполне сознавая, каковы будут последствия. Чувство справедливости я оставила для разборок наедине с собой. Что скрывать, сама ведь лезла и добровольно делала из себя идиотку, никто меня не вынуждал. А в моем возрасте пора соображать, что делаешь. Видели зенки, на что зарились. Божество, свергнутое с пьедестала, не выдержало и отправилось в голубую даль, оставив меня с разгромленной квартирой Люцины и с враньём насчёт Катыни.
А самое смешное во всей этой кутерьме с Мареком, что у меня и в мыслях не было от него избавиться. Почему бы и не признаться: напротив, мне хотелось не выпускать его из когтей, чтобы устраивать все новые скандалы. Расквитаться за четырнадцать лет долготерпения и выложить ему все его враньё. У него хватило ума сбежать и унести ноги живым.
Таким манером избавилась я от блондина моей мечты. И приступила к ликвидации Люцининой квартиры. Я понятия не имела, входило ли это вообще в мои обязанности. Квартира была кооперативная, и говорили, что моя мать могла получить её по наследству. Мать не хотела — во-первых. Во-вторых, кажется, именно это дело пытался уладить Марек, добившись лишь того, что кооператив начал ко мне цепляться. Я освободила квартиру от Люцининых вещей, прежде всего от книг, часть которых вообще мои. Помогал мне Витек, муж Малгоси, той самой, что много лет назад слетела с верхней полки в спальном вагоне. Дай Бог Витеку здоровья, не представляю, как бы я без него все одолела. При разборке шкафа на части нечистая сила оттяпала мне кусочек пальца, но аптека оказалась близко, и отрезанная часть приросла. Второй дар судьбы — тётя Ядя. Ей все пригодилось, и насчёт половины вещей у меня голова не болела. Умаялась я как последняя кляча, кое-какое барахло оставила на произвол судьбы — бегать с тяжестями через три этажа у меня не хватило сил. Мусоропровода в доме не было, а выбрасывать в окно я сочла неприличным.
Наследство своё (к счастью небольшое) Люцина забрала с собой в могилу, что далеко не всякому удаётся. Деньги у неё лежали на счетах — в злотых и в долларах, завещаний или распоряжений она не оставила. Теоретически ей наследовали сестры. Тереса охотно отказалась, но официальный отказ нужно оформлять через нотариуса, что в Канаде стоило дороже, чем все наследство. Моя мать получила лишь деньги от соцстраха на расходы по похоронам, от остального она отказалась. Я — тем более, и мне не пришлось гонять по всяким официальным местам.
А вот кооператив поблажки не дал. Я отправилась к ним вручить ключи, однако ключи у меня не взяли. Квартиру примет комиссия, все помещения надо привести в порядок и сделать ремонт, словом, сдать в идеальном состоянии, а комиссия оценит. На вопрос, кто обязан ремонтировать, заявили — тот, у кого ключи. Мне было не до дискуссий, я пожала плечами и удалилась.
Через несколько месяцев я получила уведомление, выдержанное в угрожающем тоне: от меня требовали ключи и исполнения всех обязательств, иначе, мол, дело передадут в суд. В самый раз: я отправлялась на Кубу. Меня так и подмывало прихватить ключи с собой и отправить их из Гаваны, но я подавила в себе соблазн поразвлечься — бегать по чужому городу и искать почту. Там же жарко. Я послала ключи из Варшавы заказной посылкой, присовокупив к ней письмо, по пунктам объясняющее, что, во-первых, я никогда в этой квартире не была прописана, во-вторых, никогда там не проживала, в-третьих, не являюсь наследницей умершей, в-четвёртых, истинные наследники от наследства отказываются и у них нечего отбирать, в-пятых, ключами я завладела исключительно из чувства милосердия — передавала тётке в больницу её личные вещи, в-шестых, ключи я уже дважды приносила, но администрация не пожелала их взять. В общем, их претензии не по адресу, очень прошу от меня отвалить.
Позже я от разных людей слышала: кооперативы и управления жилыми зданиями повсеместно занимаются таким вымогательством. Получают задаром квартиру и, пользуясь методами устрашения, норовят на кого-нибудь свалить стоимость ремонта. Многие якобы уступают при одной только мысли о суде. Я пришла к выводу — общество позволило себя оболванить до крайних пределов.
А вообще-то в этой неразберихе печальных событий я снова упустила хронологию.
* * *
Сперва восполню небольшое упущение.
Возвращаясь из Алжира в первый раз с тем огромным багажом, я везла кроме всего прочего и арабский лук для Люцины — не для готовки, а чтобы высадить на нашем участке. Лук, по всей видимости, подопрел, начал прорастать и вонял невыносимо. Сидела я вечером на Восточном вокзале в Париже, ждала поезд. Стемнело. Умученная до смерти, я вдруг сообразила, что делаю — проросший вонючий лук везу через пол Европы. Я расхохоталась так, что слезы потекли из глаз, и люди на меня стали оглядываться. Физиономию прикрыть было нечем, меня наверняка приняли за помешанную. Это показалось мне ещё смешней.
Позже, уже после смерти Люцины, пропал Роберт.
Вскоре после нашего возвращения домой к нему поехали Зося с Моникой, а вот когда я высылала ему частями кузов для машины, не помню, — до её отъезда или после. Во всяком случае, я высылала части летом, потому как в отпуск в Польшу приезжал Саси. Решётку радиатора, крылья и дверцу мне удалось купить в авторемонтной мастерской. Заплатила я вдвое дороже, ничего другого не оставалось, и что-то — не то крыло, не то дверца — до сих пор валяется в подвале. Остальное я сплавила в Алжир. Намеревалась отправить с уезжающими знакомыми, это было бы проще всего, однако они, смертельно напуганные собственным отъездом, отказались. Не помогали никакие объяснения — им ничего не грозит, вещи везут легально, записанные в декларацию, и пошлина за них уплачена. Арабы тоже ничего против не имели, мой сын заберёт все в аэропорте. Знакомые в панике вообще не понимали, о чем речь. И тут как раз пришёл ко мне Саси, озабоченный собственными проблемами. Он спрашивал у меня совета, как провезти купленные в Варшаве пиджаки.
— Да надень их на себя, — рассеянно посоветовала я.
— Все четыре? — испугался Саси.
— Нет. один. Ну, может, два…
И я погрузилась в проблемы кузова. Тут меня осенило — я решила всучить запчасти Саси. Он не протестовал, даже обрадовался, что, по пути в Тиарет, Роберт завезёт его в Махдию. У него всего один чемодан — пожалуйста, заберёт и два места с железками.
На всякий случай накануне я съездила в аэропорт и договорилась со старшим по смене — Саси, дескать, не везёт контрабанду, просто я посылаю запчасти сыну в Алжир и сама заплачу пошлину. Итак, все было в ажуре, обо всем договорились, все легально.
Двое контрактников летели тем же самолётом, что и Саси. Они прошли таможню, настала очередь Саси с железками. Тут же выяснилось — он, как иностранец, должен заплатить за лишний вес в долларах. Вышло более девятисот, я расстроилась — валюты при себе не было. Девушка-таможенница понимала, в чем дело, целые машины по частям летели с людьми в Африку. Поймала одного из контрактников и вырвала у него из рук паспорт и билет. Тот обалдело уставился на девушку, которая, не обращая внимания на его протесты, приписала ему мои железяки. Я помчалась платить за лишний вес в злотых. Саси терпеливо ждал. Контрактник, очень бледный, открещивался от подозрительного багажа и орал: мол, в Алжире он ни за что не отвечает. Вся заварушка продолжалась довольно долго. Как всегда, в кассу стоял хвост, Саси был последний. Пришла другая таможенница, её заинтересовало, почему араб везёт чужие запчасти. Саси разнервничался, начал говорить по-арабски и показывать пальцем на меня. Таможенница наконец подошла ко мне. Я объяснила, что договорилась со старшим по смене.
— С кем? — недоверчиво осведомилась она.
— Откуда мне знать — с кем? Такой высокий, красивый…
— У нас все красивые, — мрачно ответствовала она, но заколебалась и махнула рукой.
В суматохе на чемодан Саси никто и внимания не обратил. Пиджаки преспокойно отправились в Алжир. Железо уехало на конвейере. Я прорвалась через дежурного у дверей и полетела платить пошлину по своему собственному паспорту, когда самолёт уже набирал высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44