Прав на вождение машины не имел — это казалось ему ненужным. Байдарка некогда была, но что с ней делать в Варшаве? От неё он тоже избавился. Огнестрельным оружием он пользоваться не намеревался, а потому сдал… Ах да, имел духовое ружьё. От жены избавился, от квартиры избавился, Господи Боже, от чего только этот человек не избавился?..
Ни словом не упомянула бы про его личные дела — у любого в жизни случается невезуха, — не выслушивай я изо дня в день нравоучений насчёт предусмотрительности, предвиденья, умения обезопасить себя, эффективного использования нашей системы и тому подобных глупостей. Моё легкомыслие он подавлял с силой гидравлического пресса, своих сыновей старался изолировать от моих, дабы мои не деморализовали его отпрысков. А если учесть, что один мой сын живёт сейчас на собственной вилле, а второй делает карьеру в Канаде, такой деморализации пожелать можно каждому…
Правда, некоторые основания для нотаций Марек имел, и я сама давала ему повод. Выбралась как-то на прогулку с ним и его сыновьями без масла для мотора и без денег. Для меня такие номера, как заём денег у чужой тётки в лавке, — пара пустяков. А тогда в ход пошли сбережения его детей со сберкнижек. Я им, конечно, все вернула, но идиотизма Марек не мог мне простить. Может, и вправду перенервничал, не то что я.
Все наблюдения и собственные сомнения я душила в себе с поразительной энергией — ведь он был мне позарез нужен. Его опасения насчёт заграничной поездки я понимала прекрасно. Ничто в мире не заставило бы его последовать примеру Войтека, чему трудно удивляться. Ладно, но не отказываться же мне от всего из-за его дурацкой ситуации! И потому я дипломатично убедила Марека взять взаймы четыре с половиной тысячи, ровно столько, сколько тогда обменивали. Мне менять не было нужды, я могла просто снять с чешского и немецкого счётов гонорары. Деньги не безумные, но хватило бы.
В конце концов он согласился, и мы поехали. Попали как раз в тот период, когда ГДР не разрешала вывозить свои товары. Я ехала не с целью покупки-продажи, меня это не касалось, зато сценки у границы наблюдать было забавно. На лесных полянках около стоянок выстроились ровненькие длинные ряды ношеной обуви — мужской, дамской и детской. Туристы самым очевидным образом рассчитывали — не станут же немцы снимать последнюю пару с ног. После выяснилось — снимали.
Меня интересовал закон, о котором я слышала и по которому, во-первых, весь гонорар я была обязана реализовать за границами страны, а во-вторых, на половину этой суммы имела право купить любые вещи и провезти без таможенной пошлины. Спрашивала я об этом всех встречных и поперечных, но никто не мог ответить на этот вопрос со знанием дела. Никакие пограничные проблемы до сих пор меня не волновали (возможно, потому, что ничего сверхъестественного я не возила), но тут проблема требовала выяснения.
Мы начали с Берлина. Город был абсолютно весь в строительных котлованах и состоял в основном из объездов. С раскопанными городами мне вообще неимоверно везло: Берлин, Вена, Прага. Даже в Оттаве я угодила на раскопки… В Берлине затруднения с ездой хоть компенсировались футбольным матчем.
Потратить гонорар оказалось трудно. Доступные товары импортировались исключительно из Польши, а все остальное немцы предусмотрительно припрятали так, чтобы туристы не заграбастали. Мы провели в городе двое суток, на второй день после полудня я перестала понимать, что происходит, — метрополия вымерла. Ни одной живой души на улицах. Я осталась единственным водителем и принялась использовать ситуацию. Катила, куда хотела, вопреки всем запретам, оглядывалась, где же полиция, — нету, как сквозь землю провалилась. Наконец остановилась в центре города у какого-то стеклянного павильона, решила узнать, почему полицейские сидели внутри, — их было видно через окна. Марек отправился задавать вопросы, а я, оглядевшись, убедилась: стою прямо под категорическим запретом парковки. Ни одна собака не обратила на меня внимании.
Все выяснилось: идёт футбольный матч ГДР — ФРГ, полицейские мониторы транслировали матч, сами стражи порядка прилипли к экранам, весь город засел перед телевизорами, и лишь время от времени с разных сторон доносились дружные вопли. Полностью использовав удобный случай, я изъездила Берлин вопреки всем правилам движения.
Следующая остановка — Мейсен. И место, и личные впечатления здесь оказались приятнее.
Рекомендовали нам гостиницу «У золотого льва», расположенную на малюсенькой старинной улочке, даже в запрещении ездить по ней не было необходимости — машина просто не прошла бы. В начале улочки находилась площадь. Я въехала на неё и остановилась у какого-то дома, а Марек принялся выгружать багаж. Тотчас же появились два полицейских и влепили мне штраф.
Не уверена, смогу ли описать топографию места без помощи чертежа, потому как это был идиотизм высшего класса. Въезжать на площадь полагалось как бы из правого нижнего угла, где виднелась улица, идущая дальше и снабжённая знаком «Въезд запрещён, одностороннее движение в противоположном направлении». Я туда не собиралась. С той же стороны, где и знак, около дома находилось место стоянки. С левой стороны дома начинался подъезд к «Золотому льву», а ближе, тоже налево, у стены какого-то строения, ещё одна стоянка на четыре машины, занятая. Очередная улица шла влево вдоль нижнего края площади.
Полицейские объяснили, что одним махом я нарушила два запрета. Во-первых, нет въезда на площадь с этой нижней стороны — я въехала как бы «против шерсти», а во-вторых, припарковалась у банка, где вообще запрещено останавливаться. Посему я должна заплатить десять марок и убираться восвояси.
Никогда в жизни я не ссорюсь с правоохранительными органами, а тут поссорилась. Что касается банка, не спорю — окна здания зарешечены, можно бы сообразить. Но противоположное направление движения возмутило меня до глубины души. Знак стоит в начале улицы, а не на площади! На улицу я и не пёрлась, а запрета движения на площади нет, что за безобразие?! Мне вежливо объяснили — вот именно, знак касается площади, а ехать можно только той улицей, что налево, и сюда подъезжать следует с противоположной стороны. Как раз той единственной улицей, обозначенной запретительным знаком. Ладно, а где, к чертям собачьим, стоянка гостиницы? Есть тут гостиница или нет, гром её разрази?! А стоянка вот здесь, где стоят четыре машины…
Я прекратила скандалить, заплатила десять марок и потребовала разрешить простоять здесь ещё пятнадцать минут, дабы муж успел извлечь и перенести багаж. А они пусть следят, чтобы я не вломилась в банк. И как только я с ними объяснилась, холера, ведь я не знаю немецкого!.. Сторговались на десяти минутах, по марке за минуту. Само собой, они торчали рядом, проверяли пунктуально. Гостиница находилась в нескольких шагах, Марек перенёс вещи, вернулся, и тут как раз освободилось одно из четырех занятых мест.
Я предложила: поставлю машину на место сразу — расстояние пять метров. Нет и нет, нельзя! Надо развернуться и въехать на чёртову площадь правильно. Ordnung muss sein!
— Поторопись, — сказал Марек. — Я постерегу место. Здесь припаркуются только через мой труп.
Полицейские настаивали на своём Я двинулась указанной улицей влево, прекрасно понимая, что должна объехать квартал и через какую-то улицу подальше свернуть направо, к площади. Так и сделала: свернула направо раз, потом ещё, заспешила и промахнулась, просто-напросто прозевала маленький, узкий и плохо видный поворот к площади.
Одностороннее движение втянуло меня в свой лабиринт, и ни с того ни с сего я оказалась во дворе замка. Двор большой, посередине огромное деревянное строение в очень плохом состоянии, а все отходящие от него улицы с треклятым знаком — «Одностороннее движение в обратном направлении». За исключением одной улицы, ведущей прямо в ворота замка.
У меня в глазах потемнело — полуразрушенное деревянное строение я объехала раз шесть. В отчаянии мелькнула мысль оставить машину здесь и вернуться в гостиницу пешком. Я не представляла, как отсюда выбраться, а время шло. Боже милосердный, да это же форменная ловушка!
Появились три человеческих существа: две старые тётки и старик-крестьянин. Я подъехала к ним — замаячила хоть какая-то возможность спасения. Энергично и нахально я потребовала сведений. Названием гостиницы оперировала на двух языках, «Golden Lion!» — орала я. Они поняли. К тому же знали, в чем дело с этими въездами, качали головами с сочувствием и пытались объяснить, что мне надо ехать к замку. Я не поверила. В итоге крестьянин сел рядом и пообещал вывести меня из этого чудовищного места.
И точно. Покатили к замку, объехали какие-то стены, выбрались из города, оказались на Эльбе, дав большого кругаля, вернулись к Мейсену, и наконец-то добрались до чёртовой площади.
Марек дежурил у свободного места на стоянке бледный и жестикулировал. Я помахала ему успокоительно, свернула налево, потом направо, потом ещё раз направо, после чего снова проворонила поворот к площади.
Если бы крестьянин меня не предостерёг, я ещё раз совершила бы весь тур заново. А так вовремя успела затормозить, дала задний ход и свернула…
Отсутствовала я двадцать пять минут. Марек схлопотал нервное расстройство, пытаясь понять, что со мной приключилось. Явно не авария — было бы слышно. По-видимому, я сделала какую-нибудь глупость, встретила других полицейских, поскандалила с ними, и меня арестовали. Или сломалась машина. А что ещё прикажете думать? Или вдруг я спятила и отправилась обратно в Варшаву…
Он утверждал, что пережил самые худшие двадцать минут в своей жизни. Возможно. Попозже он снял стресс — уже вечером закатил мне дикий, непристойный скандал. Я слушала в полной оторопи. Марек крыл меня на чем свет стоит за дурацкую мысль путешествовать в страны народной демократии, где он терпит сплошные убытки. Финансовые и моральные. Эти финансовые меня окончательно доконали — если что он и тратил, то мои деньги, а возврата я ведь не потребую. И какая ему разница?!. Он все время ссылался на то, что отношения со мной тяжёлые, как жёрнов на шее. Разумнее всего оставить меня здесь, самому сесть в поезд и вернуться домой! Я с ним совершенно не считаюсь, попираю его чувства, разоряю материально и завладела всем его бесценным временем!
Пришлось выслушать уйму других упрёков, всего не упомнишь. Я была убеждена — он просто помешался, а посему негодовала значительно меньше, чем следовало. В основном меня занимали тактические манёвры — не намекнуть бы ненароком на материальную часть поездки, ведь сама уговорила его взять у меня взаймы, он вовсе не хотел.
Этот скандал был уже второй. Первый состоялся на островке, когда Марек облаял меня за отсутствие хлеба. Тогда я и вправду чувствовала себя виноватой — в самом деле не привезла хлеб из Варшавы. На этот раз он заморочил меня окончательно. Скандал не имел никаких последствий. Учинил его, и амба, на следующий день равновесие восстановилось.
Мы купили японский магнитофон и какие-то мелочи. От фарфора пришлось отказаться — магазин для туристов в туристский сезон, естественно, не работал. Выехали мы из «Золотого льва» и отправились в Чехословакию.
На границе разыгралась сцена поистине уму непостижимая.
Покупки, несмотря на все запреты, мы сделали. На ногах была новая обувь, где-то попался импорт из Франции. Я купила магнитофон, Марек кое-что из трикотажных изделий, а самое главное — я приобрела электрический «сандалон». Так это именовалось: большой башмак на две ноги сразу, он же одновременно грелка. Купила я этот сандалон для Люцины, у которой за работой очень мёрзли ноги.
На границе немецкий таможенник задал вполне резонный вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Ни словом не упомянула бы про его личные дела — у любого в жизни случается невезуха, — не выслушивай я изо дня в день нравоучений насчёт предусмотрительности, предвиденья, умения обезопасить себя, эффективного использования нашей системы и тому подобных глупостей. Моё легкомыслие он подавлял с силой гидравлического пресса, своих сыновей старался изолировать от моих, дабы мои не деморализовали его отпрысков. А если учесть, что один мой сын живёт сейчас на собственной вилле, а второй делает карьеру в Канаде, такой деморализации пожелать можно каждому…
Правда, некоторые основания для нотаций Марек имел, и я сама давала ему повод. Выбралась как-то на прогулку с ним и его сыновьями без масла для мотора и без денег. Для меня такие номера, как заём денег у чужой тётки в лавке, — пара пустяков. А тогда в ход пошли сбережения его детей со сберкнижек. Я им, конечно, все вернула, но идиотизма Марек не мог мне простить. Может, и вправду перенервничал, не то что я.
Все наблюдения и собственные сомнения я душила в себе с поразительной энергией — ведь он был мне позарез нужен. Его опасения насчёт заграничной поездки я понимала прекрасно. Ничто в мире не заставило бы его последовать примеру Войтека, чему трудно удивляться. Ладно, но не отказываться же мне от всего из-за его дурацкой ситуации! И потому я дипломатично убедила Марека взять взаймы четыре с половиной тысячи, ровно столько, сколько тогда обменивали. Мне менять не было нужды, я могла просто снять с чешского и немецкого счётов гонорары. Деньги не безумные, но хватило бы.
В конце концов он согласился, и мы поехали. Попали как раз в тот период, когда ГДР не разрешала вывозить свои товары. Я ехала не с целью покупки-продажи, меня это не касалось, зато сценки у границы наблюдать было забавно. На лесных полянках около стоянок выстроились ровненькие длинные ряды ношеной обуви — мужской, дамской и детской. Туристы самым очевидным образом рассчитывали — не станут же немцы снимать последнюю пару с ног. После выяснилось — снимали.
Меня интересовал закон, о котором я слышала и по которому, во-первых, весь гонорар я была обязана реализовать за границами страны, а во-вторых, на половину этой суммы имела право купить любые вещи и провезти без таможенной пошлины. Спрашивала я об этом всех встречных и поперечных, но никто не мог ответить на этот вопрос со знанием дела. Никакие пограничные проблемы до сих пор меня не волновали (возможно, потому, что ничего сверхъестественного я не возила), но тут проблема требовала выяснения.
Мы начали с Берлина. Город был абсолютно весь в строительных котлованах и состоял в основном из объездов. С раскопанными городами мне вообще неимоверно везло: Берлин, Вена, Прага. Даже в Оттаве я угодила на раскопки… В Берлине затруднения с ездой хоть компенсировались футбольным матчем.
Потратить гонорар оказалось трудно. Доступные товары импортировались исключительно из Польши, а все остальное немцы предусмотрительно припрятали так, чтобы туристы не заграбастали. Мы провели в городе двое суток, на второй день после полудня я перестала понимать, что происходит, — метрополия вымерла. Ни одной живой души на улицах. Я осталась единственным водителем и принялась использовать ситуацию. Катила, куда хотела, вопреки всем запретам, оглядывалась, где же полиция, — нету, как сквозь землю провалилась. Наконец остановилась в центре города у какого-то стеклянного павильона, решила узнать, почему полицейские сидели внутри, — их было видно через окна. Марек отправился задавать вопросы, а я, оглядевшись, убедилась: стою прямо под категорическим запретом парковки. Ни одна собака не обратила на меня внимании.
Все выяснилось: идёт футбольный матч ГДР — ФРГ, полицейские мониторы транслировали матч, сами стражи порядка прилипли к экранам, весь город засел перед телевизорами, и лишь время от времени с разных сторон доносились дружные вопли. Полностью использовав удобный случай, я изъездила Берлин вопреки всем правилам движения.
Следующая остановка — Мейсен. И место, и личные впечатления здесь оказались приятнее.
Рекомендовали нам гостиницу «У золотого льва», расположенную на малюсенькой старинной улочке, даже в запрещении ездить по ней не было необходимости — машина просто не прошла бы. В начале улочки находилась площадь. Я въехала на неё и остановилась у какого-то дома, а Марек принялся выгружать багаж. Тотчас же появились два полицейских и влепили мне штраф.
Не уверена, смогу ли описать топографию места без помощи чертежа, потому как это был идиотизм высшего класса. Въезжать на площадь полагалось как бы из правого нижнего угла, где виднелась улица, идущая дальше и снабжённая знаком «Въезд запрещён, одностороннее движение в противоположном направлении». Я туда не собиралась. С той же стороны, где и знак, около дома находилось место стоянки. С левой стороны дома начинался подъезд к «Золотому льву», а ближе, тоже налево, у стены какого-то строения, ещё одна стоянка на четыре машины, занятая. Очередная улица шла влево вдоль нижнего края площади.
Полицейские объяснили, что одним махом я нарушила два запрета. Во-первых, нет въезда на площадь с этой нижней стороны — я въехала как бы «против шерсти», а во-вторых, припарковалась у банка, где вообще запрещено останавливаться. Посему я должна заплатить десять марок и убираться восвояси.
Никогда в жизни я не ссорюсь с правоохранительными органами, а тут поссорилась. Что касается банка, не спорю — окна здания зарешечены, можно бы сообразить. Но противоположное направление движения возмутило меня до глубины души. Знак стоит в начале улицы, а не на площади! На улицу я и не пёрлась, а запрета движения на площади нет, что за безобразие?! Мне вежливо объяснили — вот именно, знак касается площади, а ехать можно только той улицей, что налево, и сюда подъезжать следует с противоположной стороны. Как раз той единственной улицей, обозначенной запретительным знаком. Ладно, а где, к чертям собачьим, стоянка гостиницы? Есть тут гостиница или нет, гром её разрази?! А стоянка вот здесь, где стоят четыре машины…
Я прекратила скандалить, заплатила десять марок и потребовала разрешить простоять здесь ещё пятнадцать минут, дабы муж успел извлечь и перенести багаж. А они пусть следят, чтобы я не вломилась в банк. И как только я с ними объяснилась, холера, ведь я не знаю немецкого!.. Сторговались на десяти минутах, по марке за минуту. Само собой, они торчали рядом, проверяли пунктуально. Гостиница находилась в нескольких шагах, Марек перенёс вещи, вернулся, и тут как раз освободилось одно из четырех занятых мест.
Я предложила: поставлю машину на место сразу — расстояние пять метров. Нет и нет, нельзя! Надо развернуться и въехать на чёртову площадь правильно. Ordnung muss sein!
— Поторопись, — сказал Марек. — Я постерегу место. Здесь припаркуются только через мой труп.
Полицейские настаивали на своём Я двинулась указанной улицей влево, прекрасно понимая, что должна объехать квартал и через какую-то улицу подальше свернуть направо, к площади. Так и сделала: свернула направо раз, потом ещё, заспешила и промахнулась, просто-напросто прозевала маленький, узкий и плохо видный поворот к площади.
Одностороннее движение втянуло меня в свой лабиринт, и ни с того ни с сего я оказалась во дворе замка. Двор большой, посередине огромное деревянное строение в очень плохом состоянии, а все отходящие от него улицы с треклятым знаком — «Одностороннее движение в обратном направлении». За исключением одной улицы, ведущей прямо в ворота замка.
У меня в глазах потемнело — полуразрушенное деревянное строение я объехала раз шесть. В отчаянии мелькнула мысль оставить машину здесь и вернуться в гостиницу пешком. Я не представляла, как отсюда выбраться, а время шло. Боже милосердный, да это же форменная ловушка!
Появились три человеческих существа: две старые тётки и старик-крестьянин. Я подъехала к ним — замаячила хоть какая-то возможность спасения. Энергично и нахально я потребовала сведений. Названием гостиницы оперировала на двух языках, «Golden Lion!» — орала я. Они поняли. К тому же знали, в чем дело с этими въездами, качали головами с сочувствием и пытались объяснить, что мне надо ехать к замку. Я не поверила. В итоге крестьянин сел рядом и пообещал вывести меня из этого чудовищного места.
И точно. Покатили к замку, объехали какие-то стены, выбрались из города, оказались на Эльбе, дав большого кругаля, вернулись к Мейсену, и наконец-то добрались до чёртовой площади.
Марек дежурил у свободного места на стоянке бледный и жестикулировал. Я помахала ему успокоительно, свернула налево, потом направо, потом ещё раз направо, после чего снова проворонила поворот к площади.
Если бы крестьянин меня не предостерёг, я ещё раз совершила бы весь тур заново. А так вовремя успела затормозить, дала задний ход и свернула…
Отсутствовала я двадцать пять минут. Марек схлопотал нервное расстройство, пытаясь понять, что со мной приключилось. Явно не авария — было бы слышно. По-видимому, я сделала какую-нибудь глупость, встретила других полицейских, поскандалила с ними, и меня арестовали. Или сломалась машина. А что ещё прикажете думать? Или вдруг я спятила и отправилась обратно в Варшаву…
Он утверждал, что пережил самые худшие двадцать минут в своей жизни. Возможно. Попозже он снял стресс — уже вечером закатил мне дикий, непристойный скандал. Я слушала в полной оторопи. Марек крыл меня на чем свет стоит за дурацкую мысль путешествовать в страны народной демократии, где он терпит сплошные убытки. Финансовые и моральные. Эти финансовые меня окончательно доконали — если что он и тратил, то мои деньги, а возврата я ведь не потребую. И какая ему разница?!. Он все время ссылался на то, что отношения со мной тяжёлые, как жёрнов на шее. Разумнее всего оставить меня здесь, самому сесть в поезд и вернуться домой! Я с ним совершенно не считаюсь, попираю его чувства, разоряю материально и завладела всем его бесценным временем!
Пришлось выслушать уйму других упрёков, всего не упомнишь. Я была убеждена — он просто помешался, а посему негодовала значительно меньше, чем следовало. В основном меня занимали тактические манёвры — не намекнуть бы ненароком на материальную часть поездки, ведь сама уговорила его взять у меня взаймы, он вовсе не хотел.
Этот скандал был уже второй. Первый состоялся на островке, когда Марек облаял меня за отсутствие хлеба. Тогда я и вправду чувствовала себя виноватой — в самом деле не привезла хлеб из Варшавы. На этот раз он заморочил меня окончательно. Скандал не имел никаких последствий. Учинил его, и амба, на следующий день равновесие восстановилось.
Мы купили японский магнитофон и какие-то мелочи. От фарфора пришлось отказаться — магазин для туристов в туристский сезон, естественно, не работал. Выехали мы из «Золотого льва» и отправились в Чехословакию.
На границе разыгралась сцена поистине уму непостижимая.
Покупки, несмотря на все запреты, мы сделали. На ногах была новая обувь, где-то попался импорт из Франции. Я купила магнитофон, Марек кое-что из трикотажных изделий, а самое главное — я приобрела электрический «сандалон». Так это именовалось: большой башмак на две ноги сразу, он же одновременно грелка. Купила я этот сандалон для Люцины, у которой за работой очень мёрзли ноги.
На границе немецкий таможенник задал вполне резонный вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44