Лошадь была в форме, поэтому то, что он ехал в стиле «шаг вперед – два назад», слишком уж бросалось в глаза. Тогда все посчитали, что комиссия тоже на него ставила и со злости ему отомстила. Для дисквалификации поводов тогда не было, просто запретили ему ездить. Он довольно тихо сидел, пока не истратил все полученные деньги, а как у него все миллионы разошлись, стал плакаться в жилетку каждому, кто попадался ему по дороге. Он в конюшне у Рыбинского, в той самой, что и Бялас. Обида за собственные же грехи в нем давно уже расцвела пышным цветом и, может, плоды принесла, так что он все должен сказать, если ему еще и почву удобрить.
Юзя Вольский, которого мы вызвали, кроме магнитофона, пользовался и блокнотом. Я считала, что еще до утра он сможет составить собственное мнение обо всем, что я рассказываю, и так скорректировать планы, чтобы максимально продуктивно использовать положение. Он записал про Машкарского.
– А где он живет? Вы не знаете его адрес?
– Полагаю, что живет он в общаге при ипподроме. Большинство ребят там живет, и Янчак тоже. Неудивительно, что возвращаться ему не хотелось.
– Йонтек – это Сарновский? – уточнил Януш. – Почему Йонтек? Такое имя только горцы носят.
– А это кличка, просто он любит петь «Когда ели на горных вершинах шумят». Причем в трезвом виде, не по пьянке, у него даже очень красиво получается, я сама слышала.
– И он разговаривал в машине с подручным Василя, так сказать, с его представителем? А в чьей машине?
– Представителя, я же говорила. Это случилось единственный раз. И Дерчик записал номер. Василь, вероятно, счел его предметом повышенной опасности.
– Новенький Вонгровской… Вы не знаете, кто это?
– Понятия не имею, раз новенький, должно быть, еще ни разу не ездил. Ничто не мешает позвонить Вонгровской да спросить. Или можете к ней сразу же поехать, она спать ложится поздно.
– Вся проблема в том, что допросы мы должны держать в тайне. Они все так смертельно боятся, что никто из них слова не скажет. Если бы они были уверены, что им ничто не грозит, они бы очень охотно сказали, значит, надо все устраивать нетипичным образом, а это очень усложняет дело.
– Замечек их не боится, – вспомнила я. – Болек говорит, что он карате занимается. И действительно, насколько я помню, он ни разу по морде не получил, хотя к финишу всегда несется как положено, если не продался.
– Сотрудничество с мафией на совершенно добровольной основе… Он тем более может не захотеть говорить.
Зазвонил телефон. На сей раз рвались поговорить с инспектором Вольским. Видимо, я была ценной подсадкой, потому что, положив трубку, он оказал мне любезность, рассказал, о чем говорил.
– Объявился тот Карчак, знакомый Завейчика, – сказал он с явным изумлением. – Интересные дела… Насколько я знаю, это не тот тип, который добровольно пойдет в полицию, а я слышу, что он пришел сам и хочет дать показания.
– Надо это использовать, я прямо сейчас еду. Вы не могли бы мне помочь? Найти этого новенького Вонгровской…
Я с энтузиазмом объявила о своей полной готовности сотрудничать в обмен за эти сведения о Карчаке, потому что меня тоже заинтересовало его крайнее законопослушание. Из рассказа Моники я сделала вывод, что эта личность существовала на грани нарушения уголовного кодекса. Вероятно, он уехал с ипподрома вместе с Завейчиком и был последним человеком, который видел его живым. Обычно такая особа скрывается изо всех сил, и ей нужно отличаться почти святостью, чтобы не было проблем с ее поисками. А он добровольно заявился, надо же!
Сведения от Агатки Вонгровской я получила за несколько минут.
– У меня есть двое новеньких, – сказала она. – То есть в какой-то степени новеньких, они у меня три недели. Йоля Козловская и Мартинек Дальба. Мне бы хотелось, чтобы они у меня остались, работящие оба, и лошади их любят.
– А где они живут? В интернате?
– Йоля у родных, она из Варшавы, а Мартинек в общежитии. А что случилось?
Полное вранье я посчитала неэтичным.
– Если касается этих твоих двоих, то ничего не случилось. Но полиция ищет свидетелей, где только можно. Они рассчитывают на то, что новенькие еще не впутались во все интриги. О них полиция расспрашивает упрощенным способом, то есть через меня.
– Ну, если насчет свидетелей… – протянула Вонгровская и задумалась. – А нас никто не подслушивает?.. У меня такое впечатление, что Зигмусь Осика хотел бы что-то сказать, но просто не может, он будто давится. Это порядочный парень, не знаю, может быть, стоило бы как-нибудь так с ним устроить разговор, чтобы ему потом ничего плохого не сделали?
Сведения были ценные. Вонгровская прекрасно понимала положение, как и все остальные тренеры. Я подумала, что на Зигмуся Осику надо было бы натравить Монику Гонсовскую, однако ее телефона я не знала и фамилии тетки тоже. Минутку, я-то не знаю, а полиция? Я посмотрела на Януша, он спокойно сидел в кресле и, наверное, сделал свои выводы из моего разговора, потому что спокойно покивал головой.
– Кажется, тот парень, который хочет стать жокеем, Осика? И та девушка, Гонсовская, знает его с самого рождения?
– Не знаю, стоит ли тебе тратить на меня свой талант экстрасенса, – критически заметила я. – Она должна быть у своей тетки, дайте мне телефон…
– Зигмусь Осика как раз здесь, у меня сидит, – сказала мне приглушенным голосом Моника Гонсовская три минуты спустя. – Как здорово, что вы позвонили. Ведь у меня нет вашего телефона, а я все-время думаю: ведь я не знаю, что делать, может быть, вы сможете мне посоветовать. Это какой-то ужас, вы не могли бы приехать ко мне, я не хочу Зигмуся спугнуть…
– И я еще говорила, что вечер у меня будет спокойный, – прокомментировала я, положив трубку. – Вечно я в дурной час что-нибудь выскажу. Если бы они хоть сразу все со мной уговорились, не надо было бы столько раз по проклятой лестнице подниматься…
Зигмуся Осику, как оказалось, пока еще не расспрашивали на тему придерживания лошадок. Он знал про всю аферу, главным образом благодаря тому, что Машкарский выбрал его отцом-исповедником и в первую очередь выплакал ему в жилетку свою трагедию с большими подробностями. Зигмусь Осика твердо решил стать жокеем, поэтому постановил не брать никаких денег и мчать к победе. Он признался, что в последнее время ставил в кассах на себя, немного разбогател на этом, тем более сейчас ему легче будет дождаться жокейской должности, но он боится и не знает, что ему делать. К Монике Гонсовской он пришел за советом, а если уж она пригласила человека, которому можно доверять, то есть меня, то он может и мне все рассказать.
Так вот, у Дерчика были какие-то фотографии. Абсолютно никто об этом не знал. Зигмусь Осика случайно стал свидетелем того, как он показывал эти фотографии кому-то чужому, этот тип вышел из директорской конторы, и они вместе пошли в конюшни Глебовского, а там Дерчик вытащил из кармана и показал целую пачку фотографий. Потом дал тому типу одну из них, и Осика собственными ушами слышал, как Дерчик сказал: «Сотенку, а не то в ментовку!» Тип прямо посинел. Больше подслушать не удалось, потому что Осику заметили и Дерчик рявкнул: «Ты чего тут шляешься?!» Зигмусь притворился, что ищет Лейбу, он из их конюшни, но его все равно прогнали. А вообще Осика уж готов признаться, это произошло совсем не случайно, он специально вынюхивал. И ему довелось слышать, как конюх Репы велел дать лошади воды. Лошадь – это был Лавр Черского – тогда пришла последней, на ней ехал Скорек. Конюх-то – пьянь и уголовник, но Репа при этом был, не вмешивался и не смотрел, сделал вид, что не слышит. Зигмусь этого совсем не мог понять, потому что лошадь Репы в этом заезде не шла. Только потом ему пришло в голову, что Репа выкинул какой-то фортель с чужими лошадьми. И теперь Осика не знает, что с этим всем делать. Молчать боится, но и говорить боится, потому что, раз Дерчика убрали, почему бы и его не убрать, а вообще-то все вместе ему очень не нравится. Он хочет ездить и выигрывать, а не придерживать лошадей, при этом еще и жизнью рискуя, и пусть ему умные люди скажут, что теперь делать.
Моника Гонсовская слушала все это в остолбенении и ужасе. Зигмуся Осику прорвало, и он изливал душу. Есть такой Эдя Севка, он тоже хотел ездить как следует, так его на кляч сажали, потому что на хороших лошадях у Двуйницкого Замечек ездит, и вот как-то раз наконец заслужил он коня. Три недели старался как черт, за полконюшни работу делал, Двуйницкий разрешил ему поехать на Фламинго. И ему устроили… Ровкович с Вишняком. Фламинго был лучшим конем в заезде, Эдя на нем выиграл бы как пить дать, так ведь оба за ним с первой секунды следили, не давали выехать вперед, вытолкнули на большую дорожку, еще и заперли. Тогда Доминика летела к финишу как хотела. Куда ей до Фламинго, но весь заезд специально ее дожидался, и только когда она вышла на финишную прямую, за ней поехал Ровкович. За последовательность дали двадцать пять, а триплет был примерно четыре миллиона. Севка на Фламинго пришел третьим, они его еле выпустили, и он Вишняка на Чарлинке обогнал не моргнув глазом. А потом Замечек над ним издевался: «И куда ты, фраер, лезешь, тебе только коз доить, ты ничего не понимаешь, не твое дело, кому выигрывать».., такие слова говорил! Все всех боятся. С жокеями конюший Репы все фортели заранее обговаривает, только ходят слухи, что это не конюший Репы, а сам Репа.
Слухи о Репе, который якобы еще с жокейских времен правил бал в мошеннических фортелях, ходили уже очень давно. Осика только подтвердил их. Я весьма ясно почувствовала, что ведение следствия мне не по силам. Новый элемент – фотографии Дерчика, этот шантаж, Репа со своим конюшим, ломжинская мафия, таинственный человек извне, связь Замечека со всеми этими делами, Карчак – Господи помилуй, для меня это слишком! Я испугалась, справится ли с этим вся варшавская полиция!
Зигмусь Осика смотрел на меня с предсмертной тоской и отчаянно домогался инструкций касательно дальнейшего поведения. Он вылез из общаги через окно и тайно примчался сюда, но ему все время кажется, что за ним кто-то следит. Он не знает, возвращаться ли ему, не знает, как вернуться, что делать дальше, а в пять утра ему начинать работу, подводить он никого не хочет, потому что работу свою любит. Так что теперь делать?
Идея возникла у меня немедленно, может, и странная, но наверняка безвредная. Я потребовала у Моники что-нибудь вроде пончо. Пончо не было, зато пригодился плащ, точнее, накидка от дождя с капюшоном. Я одолжила также парик ее тетки естественного, то есть седого, цвета. Осике я пока велела молчать, держать нос морковкой, а в нужный момент рассказать все полиции. Нужный момент и нужное место полиция выберет сама, чтобы не подвергать его лишней опасности. А пока что он обязан следить, слушать и не подвергать опасности жизнь и здоровье.
Моника была высокая, Зигмусь Осика – небольшой, в пелерине-дождевике он выглядел как черный призрак в одеянии со шлейфом. Из-под капюшона виднелись седые локоны. Мы вывели его под руки вместе с Моникой, и я сама готова была бы поклясться, что это ее тетке стало плохо. Подозрительных фигур, прячущихся поблизости, мы не заметили, я проверила, не едет ли кто за нами. Осика вышел там, где нужно, уже без накидки и парика, и пробрался на территорию общаги, как я надеялась, без приключений.
– Ужас какой, – сказала Моника на обратном пути. – И какое отношение ко всему этому имеет Завейчик, ведь два убийства.., я ничего не понимаю. Кто-нибудь распутает это дело?
– Сегодня вышли на свет Божий всякие разные вещи, – утешила ее я. – Вы только про это никому не говорите, на всякий случай. Сейчас я сама устрою все доносы, мне страшно интересно, что из всего этого выйдет…
* * *
Спокойный вечер окончился тем, что любимый мужчина вылетел из дому, поскольку сенсацию насчет фотографий Дерчика он оценил весьма и весьма серьезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Юзя Вольский, которого мы вызвали, кроме магнитофона, пользовался и блокнотом. Я считала, что еще до утра он сможет составить собственное мнение обо всем, что я рассказываю, и так скорректировать планы, чтобы максимально продуктивно использовать положение. Он записал про Машкарского.
– А где он живет? Вы не знаете его адрес?
– Полагаю, что живет он в общаге при ипподроме. Большинство ребят там живет, и Янчак тоже. Неудивительно, что возвращаться ему не хотелось.
– Йонтек – это Сарновский? – уточнил Януш. – Почему Йонтек? Такое имя только горцы носят.
– А это кличка, просто он любит петь «Когда ели на горных вершинах шумят». Причем в трезвом виде, не по пьянке, у него даже очень красиво получается, я сама слышала.
– И он разговаривал в машине с подручным Василя, так сказать, с его представителем? А в чьей машине?
– Представителя, я же говорила. Это случилось единственный раз. И Дерчик записал номер. Василь, вероятно, счел его предметом повышенной опасности.
– Новенький Вонгровской… Вы не знаете, кто это?
– Понятия не имею, раз новенький, должно быть, еще ни разу не ездил. Ничто не мешает позвонить Вонгровской да спросить. Или можете к ней сразу же поехать, она спать ложится поздно.
– Вся проблема в том, что допросы мы должны держать в тайне. Они все так смертельно боятся, что никто из них слова не скажет. Если бы они были уверены, что им ничто не грозит, они бы очень охотно сказали, значит, надо все устраивать нетипичным образом, а это очень усложняет дело.
– Замечек их не боится, – вспомнила я. – Болек говорит, что он карате занимается. И действительно, насколько я помню, он ни разу по морде не получил, хотя к финишу всегда несется как положено, если не продался.
– Сотрудничество с мафией на совершенно добровольной основе… Он тем более может не захотеть говорить.
Зазвонил телефон. На сей раз рвались поговорить с инспектором Вольским. Видимо, я была ценной подсадкой, потому что, положив трубку, он оказал мне любезность, рассказал, о чем говорил.
– Объявился тот Карчак, знакомый Завейчика, – сказал он с явным изумлением. – Интересные дела… Насколько я знаю, это не тот тип, который добровольно пойдет в полицию, а я слышу, что он пришел сам и хочет дать показания.
– Надо это использовать, я прямо сейчас еду. Вы не могли бы мне помочь? Найти этого новенького Вонгровской…
Я с энтузиазмом объявила о своей полной готовности сотрудничать в обмен за эти сведения о Карчаке, потому что меня тоже заинтересовало его крайнее законопослушание. Из рассказа Моники я сделала вывод, что эта личность существовала на грани нарушения уголовного кодекса. Вероятно, он уехал с ипподрома вместе с Завейчиком и был последним человеком, который видел его живым. Обычно такая особа скрывается изо всех сил, и ей нужно отличаться почти святостью, чтобы не было проблем с ее поисками. А он добровольно заявился, надо же!
Сведения от Агатки Вонгровской я получила за несколько минут.
– У меня есть двое новеньких, – сказала она. – То есть в какой-то степени новеньких, они у меня три недели. Йоля Козловская и Мартинек Дальба. Мне бы хотелось, чтобы они у меня остались, работящие оба, и лошади их любят.
– А где они живут? В интернате?
– Йоля у родных, она из Варшавы, а Мартинек в общежитии. А что случилось?
Полное вранье я посчитала неэтичным.
– Если касается этих твоих двоих, то ничего не случилось. Но полиция ищет свидетелей, где только можно. Они рассчитывают на то, что новенькие еще не впутались во все интриги. О них полиция расспрашивает упрощенным способом, то есть через меня.
– Ну, если насчет свидетелей… – протянула Вонгровская и задумалась. – А нас никто не подслушивает?.. У меня такое впечатление, что Зигмусь Осика хотел бы что-то сказать, но просто не может, он будто давится. Это порядочный парень, не знаю, может быть, стоило бы как-нибудь так с ним устроить разговор, чтобы ему потом ничего плохого не сделали?
Сведения были ценные. Вонгровская прекрасно понимала положение, как и все остальные тренеры. Я подумала, что на Зигмуся Осику надо было бы натравить Монику Гонсовскую, однако ее телефона я не знала и фамилии тетки тоже. Минутку, я-то не знаю, а полиция? Я посмотрела на Януша, он спокойно сидел в кресле и, наверное, сделал свои выводы из моего разговора, потому что спокойно покивал головой.
– Кажется, тот парень, который хочет стать жокеем, Осика? И та девушка, Гонсовская, знает его с самого рождения?
– Не знаю, стоит ли тебе тратить на меня свой талант экстрасенса, – критически заметила я. – Она должна быть у своей тетки, дайте мне телефон…
– Зигмусь Осика как раз здесь, у меня сидит, – сказала мне приглушенным голосом Моника Гонсовская три минуты спустя. – Как здорово, что вы позвонили. Ведь у меня нет вашего телефона, а я все-время думаю: ведь я не знаю, что делать, может быть, вы сможете мне посоветовать. Это какой-то ужас, вы не могли бы приехать ко мне, я не хочу Зигмуся спугнуть…
– И я еще говорила, что вечер у меня будет спокойный, – прокомментировала я, положив трубку. – Вечно я в дурной час что-нибудь выскажу. Если бы они хоть сразу все со мной уговорились, не надо было бы столько раз по проклятой лестнице подниматься…
Зигмуся Осику, как оказалось, пока еще не расспрашивали на тему придерживания лошадок. Он знал про всю аферу, главным образом благодаря тому, что Машкарский выбрал его отцом-исповедником и в первую очередь выплакал ему в жилетку свою трагедию с большими подробностями. Зигмусь Осика твердо решил стать жокеем, поэтому постановил не брать никаких денег и мчать к победе. Он признался, что в последнее время ставил в кассах на себя, немного разбогател на этом, тем более сейчас ему легче будет дождаться жокейской должности, но он боится и не знает, что ему делать. К Монике Гонсовской он пришел за советом, а если уж она пригласила человека, которому можно доверять, то есть меня, то он может и мне все рассказать.
Так вот, у Дерчика были какие-то фотографии. Абсолютно никто об этом не знал. Зигмусь Осика случайно стал свидетелем того, как он показывал эти фотографии кому-то чужому, этот тип вышел из директорской конторы, и они вместе пошли в конюшни Глебовского, а там Дерчик вытащил из кармана и показал целую пачку фотографий. Потом дал тому типу одну из них, и Осика собственными ушами слышал, как Дерчик сказал: «Сотенку, а не то в ментовку!» Тип прямо посинел. Больше подслушать не удалось, потому что Осику заметили и Дерчик рявкнул: «Ты чего тут шляешься?!» Зигмусь притворился, что ищет Лейбу, он из их конюшни, но его все равно прогнали. А вообще Осика уж готов признаться, это произошло совсем не случайно, он специально вынюхивал. И ему довелось слышать, как конюх Репы велел дать лошади воды. Лошадь – это был Лавр Черского – тогда пришла последней, на ней ехал Скорек. Конюх-то – пьянь и уголовник, но Репа при этом был, не вмешивался и не смотрел, сделал вид, что не слышит. Зигмусь этого совсем не мог понять, потому что лошадь Репы в этом заезде не шла. Только потом ему пришло в голову, что Репа выкинул какой-то фортель с чужими лошадьми. И теперь Осика не знает, что с этим всем делать. Молчать боится, но и говорить боится, потому что, раз Дерчика убрали, почему бы и его не убрать, а вообще-то все вместе ему очень не нравится. Он хочет ездить и выигрывать, а не придерживать лошадей, при этом еще и жизнью рискуя, и пусть ему умные люди скажут, что теперь делать.
Моника Гонсовская слушала все это в остолбенении и ужасе. Зигмуся Осику прорвало, и он изливал душу. Есть такой Эдя Севка, он тоже хотел ездить как следует, так его на кляч сажали, потому что на хороших лошадях у Двуйницкого Замечек ездит, и вот как-то раз наконец заслужил он коня. Три недели старался как черт, за полконюшни работу делал, Двуйницкий разрешил ему поехать на Фламинго. И ему устроили… Ровкович с Вишняком. Фламинго был лучшим конем в заезде, Эдя на нем выиграл бы как пить дать, так ведь оба за ним с первой секунды следили, не давали выехать вперед, вытолкнули на большую дорожку, еще и заперли. Тогда Доминика летела к финишу как хотела. Куда ей до Фламинго, но весь заезд специально ее дожидался, и только когда она вышла на финишную прямую, за ней поехал Ровкович. За последовательность дали двадцать пять, а триплет был примерно четыре миллиона. Севка на Фламинго пришел третьим, они его еле выпустили, и он Вишняка на Чарлинке обогнал не моргнув глазом. А потом Замечек над ним издевался: «И куда ты, фраер, лезешь, тебе только коз доить, ты ничего не понимаешь, не твое дело, кому выигрывать».., такие слова говорил! Все всех боятся. С жокеями конюший Репы все фортели заранее обговаривает, только ходят слухи, что это не конюший Репы, а сам Репа.
Слухи о Репе, который якобы еще с жокейских времен правил бал в мошеннических фортелях, ходили уже очень давно. Осика только подтвердил их. Я весьма ясно почувствовала, что ведение следствия мне не по силам. Новый элемент – фотографии Дерчика, этот шантаж, Репа со своим конюшим, ломжинская мафия, таинственный человек извне, связь Замечека со всеми этими делами, Карчак – Господи помилуй, для меня это слишком! Я испугалась, справится ли с этим вся варшавская полиция!
Зигмусь Осика смотрел на меня с предсмертной тоской и отчаянно домогался инструкций касательно дальнейшего поведения. Он вылез из общаги через окно и тайно примчался сюда, но ему все время кажется, что за ним кто-то следит. Он не знает, возвращаться ли ему, не знает, как вернуться, что делать дальше, а в пять утра ему начинать работу, подводить он никого не хочет, потому что работу свою любит. Так что теперь делать?
Идея возникла у меня немедленно, может, и странная, но наверняка безвредная. Я потребовала у Моники что-нибудь вроде пончо. Пончо не было, зато пригодился плащ, точнее, накидка от дождя с капюшоном. Я одолжила также парик ее тетки естественного, то есть седого, цвета. Осике я пока велела молчать, держать нос морковкой, а в нужный момент рассказать все полиции. Нужный момент и нужное место полиция выберет сама, чтобы не подвергать его лишней опасности. А пока что он обязан следить, слушать и не подвергать опасности жизнь и здоровье.
Моника была высокая, Зигмусь Осика – небольшой, в пелерине-дождевике он выглядел как черный призрак в одеянии со шлейфом. Из-под капюшона виднелись седые локоны. Мы вывели его под руки вместе с Моникой, и я сама готова была бы поклясться, что это ее тетке стало плохо. Подозрительных фигур, прячущихся поблизости, мы не заметили, я проверила, не едет ли кто за нами. Осика вышел там, где нужно, уже без накидки и парика, и пробрался на территорию общаги, как я надеялась, без приключений.
– Ужас какой, – сказала Моника на обратном пути. – И какое отношение ко всему этому имеет Завейчик, ведь два убийства.., я ничего не понимаю. Кто-нибудь распутает это дело?
– Сегодня вышли на свет Божий всякие разные вещи, – утешила ее я. – Вы только про это никому не говорите, на всякий случай. Сейчас я сама устрою все доносы, мне страшно интересно, что из всего этого выйдет…
* * *
Спокойный вечер окончился тем, что любимый мужчина вылетел из дому, поскольку сенсацию насчет фотографий Дерчика он оценил весьма и весьма серьезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41