Хуже, чем Дерчик, он не сделает, но и положительного сальдо с ним тоже не получится.
Мария с Метей пытались рассчитаться за три последних триплета, которые они ставили в складчину. Метя заплатил за одиннадцать, Мария за двадцать шесть, они пытались докопаться, кто кому сколько должен возвращать, чтобы вышло поровну. Я вмешалась в это и установила сумму без особых проблем, потому что на таком уровне математика вполне в границах моих возможностей, а потом выразила свои сомнения по поводу ученика Мязги. Триплет на лошадей Дерчика – нас запросто может хватить кондрашка.
– Ну, теперь я тебе скажу всю правду, – объявила Мария. – Я должна была сказать тебе сразу, но забыла. Я ошиблась, и мы вовсе не заканчиваем Джубаром. Заканчиваем Теренцией.
– Да что ты говоришь? – неуверенно обрадовалась я. – А почему?
– Потому что я диктовала из программки и заглянула в седьмой заезд. В седьмом должен был быть Фавор. И я все время диктовала с Фавором, у него, как сама знаешь, номер пять. И у Теренции тоже.
– Понятно. Ты диктовала триплеты из четвертого, пятого и седьмого заездов?
– Пропустив шестой. Что-то в этом роде. Я это увидела только наверху, когда было поздно идти исправлять.
– Ну и слава Богу, в ученика Мязгу я не верю, поставлю на него максимум пару червонцев, и Аллах с ним. Дерчик, Мязга – практически одно и то же. – А откуда ты, собственно говоря, знала, что Дерчик не поедет?
Я огляделась по сторонам. Ложа опустела, все толпились внизу около касс, мы сидели вдвоем, если не считать пана Собеслава, который через несколько кресел от нас читал прессу. Я понизила голос.
– Что-то мне кажется, что от Дерчика мы радикально избавились.., навсегда.
Метя резко вздрогнул и посмотрел на меня.
– А почему?
– А потому, что он лежит в барбарисе и на очень живого не похож. По-моему, он перебрался в лучший из миров, разве что он ух очень страшно пьян, но тогда, прежде чем упасть, он получил сильные телесные повреждения.
Мария сделала движение, словно собиралась сорваться с кресла. Я ее удержала.
– Сиди, тебя там не хватало. Я уже сказала директору, и Крысь помчался, Я потом забыла проследить, но его наверняка уже забрали.
– И когда ты его видела?
– Перед заездами. Я пошла посмотреть травку.
– Ну знаешь, ты меня потрясла! А почему ты сразу… А, правда, я же опоздала! Метя…
Мы обе одновременно посмотрели на Метю. Вообще-то он был всегда розоволицым и пухлым, а теперь сделался странного синевато-зеленого цвета. Он отвернулся от нас, откинулся в кресле и уставился в окно. Мария схватилась за его пульс.
– Метя, Езус-Мария!..
– Ничего, ничего, – через силу прошептал Метя. – Ничего страшного. Меня это все тоже потрясло…
– Но ведь не любил же ты Дерчика больше собственной жизни? – с упреком спросила я. – Он тебе не брат?
– Ну знаешь!.. – возмутилась Мария.
– Знаю-знаю. Так реагируют порядочные люди и тому подобное. Я уже это проходила, и у Мети это само пройдет, если только у него с Дерчиком не было каких-то связей, про которые мы ничего не знаем. Потому я и спрашиваю. Могу принести воды. Это ты тут врач, а не я, так что командуй.
Мария держала Метю за пульс, а другой рукой разодрала ему на груди рубашку и дотронулась до грудной клетки. Метя стал помаленьку приходить в себя.
– Да не раздевай же ты меня! – категорически потребовал он в первую очередь. – Ничего со мной не происходит, это просто шок. Неужели нельзя всякие там сведения давать в форме.., форме… Ну, в форме…
– Говори в единственном числе: пока что я только одно сведение вам дала. А в какой форме тебе нужно?
– В более деликатной. Вот черт, значит, все-таки… Я замолчала. Метя что-то знал. Лицо его возвращалось к нормальному цвету, и Мария перестала его ощупывать.
– Гиена кладбищенская, – сказала она мне с упреком.
– Да ведь мы им не закапчиваем ставки! – запротестовала я. – Правда, это по ошибке так получилось, но все-таки! И потом, сейчас уже все знают, что Дерчик не едет. Кроме того, вообще-то кто такой Василь?
– Какой еще Василь? – поинтересовалась Мария.
– Тихо! – цыкнул одновременно Метя.
Меня это заинтересовало до крайности. Метя, должно быть, много знал.
– На курорте здоровье потерять, вот был бы парадокс, – добавил он ни к селу ни к городу. – А откуда у тебя… Зачем ты так вопишь?..
– Он явно в шоке, – озабоченно высказалась Мария. – Водка в буфете есть? Или коньяк?" – Коньяк, коньяк, – с энтузиазмом закивал Метя.
– Внизу есть медпункт, – напомнила я. – Хотя, вполне может быть, они сейчас заняты… Да нет, наверное, ведь «скорая» тут стоит…
– Его и так бы не на «скорой» увозили…
– А коньячок может быть у пана Собеслава или у Вальдемара.
– Да тише вы! – вдруг рассердился Метя. – От Собеслава я не хочу, от Вальдемара тоже, вот из буфета – пожалуйста. Нет никакой надобности это вообще разглашать!
Так и не поняв толком, чего не разглашать, смерти Дерчика или шокового состояния Мети, я поднялась и отправилась в буфет-Коньячок там был. Через пять минут от странностей Мети и следа не осталось. Люди стали возвращаться наверх.
Начался четвертый заезд, и Куявский на Фатиме выиграл только так, на три корпуса опередив остальных. Я выиграла последовательность, и мы начали триплет, против выигрывания которого Мария протестовала энергично и возмущенно, подчеркивая, что на трупах наживаться не собирается. Я утешала ее тем, что Дерчик, может быть, жив, ничего ведь не происходит, может быть, выиграет Мязга. Это не помогало, она по-прежнему была не в себе.
Только потом до нее наконец дошло, что она выиграла свой ошибочный триплет, и это фукс нездешней силы! Юрек, который старательно избегал ставить на Фатиму, поздравил ее, благородно заверяя, что у нее получился рекорд сезона. Зависть слабо попискивала во всей ложе, не очень ядовито, потому что против Марии никто ничего не имел и плохого ей не желали. Мы ждали, пока объявят сумму выплаты, Вальдемар уже начал выкрикивать что-то насчет ужина с шампанским, Мария постепенно смягчалась, ведь, в конце концов, она поставила это просто по ошибке, а к тому же тогда еще ничего про Дерчика не знала…
– Выплата выигрыша триплета из второго заезда один миллион двести двадцать тысяч злотых, – сообщил динамик.
– Сколько?!! – возопил Юрек после секундной тишины, не веря своим ушам.
Собственным ушам в первый момент не поверил никто. Низкая сумма выигрыша была непостижима уму, ведь первый триплет составил двенадцать миллионов, а второй, законченный фуксом, на которого никто вообще не ставил, оказался ниже в десять раз! Что за страшное мошенничество?!
Мария скорчилась в приступе хохота. Метя и Вальдемар попытались ее утешить, Юрек упорно допытывался, что это должно значить. Полковник словно заведенный повторял два слова: «Ну, знаете.., ну, знаете…» Пан Эдя утверждал, что все дело в махинациях кассиров. Пан Мариан коротко бросил: «Знали!» – и покинул ложу. Я молчала, полная ужаса, поскольку начала кое-что соображать.
Пришла пани Зося и сказала мне на ухо, что меня просит директор. На всякий случай сперва я сбегала вниз и поставила свои последовательности, а потом отправилась в ложу рядышком. Неизвестно было, не займутся ли мной основательно, и на пятый заезд я хотела поставить заранее.
Рядом с директором сидел у стола тип, которого я знала в лицо.
– Я понимаю, что вы тут очень заняты, – сказал он вежливо. – Позвольте представиться, старший комиссар полиции Ярковский. Могу я получить ваши анкетные данные, потому что нам потом придется разговаривать, а сейчас я бы не хотел вам мешать.
– Езус-Мария, – сказала я остолбенело, потому что до сих пор принимала его за обычного игрока, и сообщила ему фамилию, адрес и телефон. – Речь пойдет о Дерчике? Мы можем сразу начать, если хотите. До старта у нас еще время есть.
– Ради Бога! Во сколько вы туда пошли?
– Пять минут первого. С часами на руке. Он не задавал мне идиотских вопросов насчет того, откуда я знаю, что было пять минут первого и почему я так следила за временем. Он самым обычным голосом спросил меня, с какой целью я отправилась в заросли. Я объяснила, что из пристрастия к травкам всякого рода, потом задумалась и предложила ему нанести мне визит. Никто не поймет, о чем я говорю, и никто мне не поверит, если не увидит моей квартиры, где бзик на почве засушенной растительности бросается в глаза и все объясняет. Он может прийти хоть завтра, ну, в понедельник – все, что у меня в доме стоит, находится в состоянии полного иссушения, и это исключает приготовление потемкинских деревень в течение двух дней.
Приглашение он принял, заверил меня, что кто-нибудь нанесет мне визит, и спросил, что я о происшедшем думаю.
– Даже не знаю, что и думать, – осторожно сказала я. – Я не вполне уверена в том, что именно я там видела. Труп или результат белой горячки?
– Первое. А вы не проверили?
– Трудно было подойти близко. И между нами говоря, он довольно-таки малопривлекательно выглядел.
– А вы никого другого не видели?
– Живой души вокруг не было. От чего он умер?
От перепоя?
Директор посмотрел на меня таким взглядом, что я стала волноваться за свой абонемент на ипподром. Того и гляди отберет…
– Мне кажется, это я вам могу рассказать, потому что слухи и так разойдутся, – сказал старший комиссар Ярковский. – Он был убит. По-простому это называется «перелом шеи», и сам себе он такого причинить не мог. У вас есть какая-нибудь идея в этой ситуации?
– Я вижу три возможности, – ответила я не задумываясь. – Тренер, букмекеры или какой-нибудь игрок. Разочарованная барышня, наверное, отпадает? А что касается игроков, так вернее всего это лысая макака.
Директор, невзирая на хладнокровие, слегка вздрогнул, а старший комиссар явно заинтересовался.
– А что такое лысая макака?
– Один такой. Я понятия не имею, кто это, вроде как иностранец, румын, венгр, югослав – ну, что-то в этом роде. В любом случае, из стран бывшего соцлагеря. Три раза его уже два директора отсюда вышибали, в третий раз весьма успешно, но он совсем недавно мелькнул у меня перед глазами за сеткой, на той трибуне. У него сговор с тренером Дерчика, он играл по сведениям из конюшни, нагло, дерзко и на дикие миллионы. Большой и лысый, а больше я о нем ничего не знаю.
– Выигрывал?
– Более или менее: один раз из трех, но и так это лучше, чем все эти олухи из толпы. Зато много…
Старший комиссар с директором обменялись взглядами, и я поняла, что у них будет много интересных тем для разговора. Директору мое отношение к лысой обезьяне было хорошо известно, поскольку именно я обратила на него внимание директора. Можно, конечно, играть в сговоре с тренером, но есть границы, хоть капельку такта можно было бы и проявить…
– Почему? – спросил старший комиссар.
– Что – почему?
– Почему кто-либо из названных вами подозреваемых должен был бы его убить?
– Да все по одной и той же причине. Потому что он никуда не годился. О том, чтобы он выиграл заезд, можно было бы вообще не говорить, он не мог прийти первым, даже если его пропускали, а уж фаворитом он никогда в жизни не был. Больше всего на эту тему вам мог бы сказать тот, кто выиграл второй триплет.
– Интересно. А из чего вы сделали такой вывод?
– У вас вообще есть какое-нибудь представление об этих бегах?
– Есть. Я тут бываю.
– И что? Вы не слышали выплату? Она вам ни о чем не говорит?
– Не хочу быть невежливым, но я предпочел бы услышать, что она говорит вам.
– Первый триплет, от Эйфории, был фуксовым, двенадцать миллионов. Второй Триплет оказался еще большим фуксом, потому что он начинался с Флориана, а кончился Фатимой, на них должен был ехать Дерчик; и в программке напечатано, что Дерчик, а уж с Дерчиком никто нипочем не стал бы о них рук марать, на этих лошадей вообще никто не ставил! Триплет должен был быть по крайней мере такой же, а он упал десятикратно, до миллиона двухсот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Мария с Метей пытались рассчитаться за три последних триплета, которые они ставили в складчину. Метя заплатил за одиннадцать, Мария за двадцать шесть, они пытались докопаться, кто кому сколько должен возвращать, чтобы вышло поровну. Я вмешалась в это и установила сумму без особых проблем, потому что на таком уровне математика вполне в границах моих возможностей, а потом выразила свои сомнения по поводу ученика Мязги. Триплет на лошадей Дерчика – нас запросто может хватить кондрашка.
– Ну, теперь я тебе скажу всю правду, – объявила Мария. – Я должна была сказать тебе сразу, но забыла. Я ошиблась, и мы вовсе не заканчиваем Джубаром. Заканчиваем Теренцией.
– Да что ты говоришь? – неуверенно обрадовалась я. – А почему?
– Потому что я диктовала из программки и заглянула в седьмой заезд. В седьмом должен был быть Фавор. И я все время диктовала с Фавором, у него, как сама знаешь, номер пять. И у Теренции тоже.
– Понятно. Ты диктовала триплеты из четвертого, пятого и седьмого заездов?
– Пропустив шестой. Что-то в этом роде. Я это увидела только наверху, когда было поздно идти исправлять.
– Ну и слава Богу, в ученика Мязгу я не верю, поставлю на него максимум пару червонцев, и Аллах с ним. Дерчик, Мязга – практически одно и то же. – А откуда ты, собственно говоря, знала, что Дерчик не поедет?
Я огляделась по сторонам. Ложа опустела, все толпились внизу около касс, мы сидели вдвоем, если не считать пана Собеслава, который через несколько кресел от нас читал прессу. Я понизила голос.
– Что-то мне кажется, что от Дерчика мы радикально избавились.., навсегда.
Метя резко вздрогнул и посмотрел на меня.
– А почему?
– А потому, что он лежит в барбарисе и на очень живого не похож. По-моему, он перебрался в лучший из миров, разве что он ух очень страшно пьян, но тогда, прежде чем упасть, он получил сильные телесные повреждения.
Мария сделала движение, словно собиралась сорваться с кресла. Я ее удержала.
– Сиди, тебя там не хватало. Я уже сказала директору, и Крысь помчался, Я потом забыла проследить, но его наверняка уже забрали.
– И когда ты его видела?
– Перед заездами. Я пошла посмотреть травку.
– Ну знаешь, ты меня потрясла! А почему ты сразу… А, правда, я же опоздала! Метя…
Мы обе одновременно посмотрели на Метю. Вообще-то он был всегда розоволицым и пухлым, а теперь сделался странного синевато-зеленого цвета. Он отвернулся от нас, откинулся в кресле и уставился в окно. Мария схватилась за его пульс.
– Метя, Езус-Мария!..
– Ничего, ничего, – через силу прошептал Метя. – Ничего страшного. Меня это все тоже потрясло…
– Но ведь не любил же ты Дерчика больше собственной жизни? – с упреком спросила я. – Он тебе не брат?
– Ну знаешь!.. – возмутилась Мария.
– Знаю-знаю. Так реагируют порядочные люди и тому подобное. Я уже это проходила, и у Мети это само пройдет, если только у него с Дерчиком не было каких-то связей, про которые мы ничего не знаем. Потому я и спрашиваю. Могу принести воды. Это ты тут врач, а не я, так что командуй.
Мария держала Метю за пульс, а другой рукой разодрала ему на груди рубашку и дотронулась до грудной клетки. Метя стал помаленьку приходить в себя.
– Да не раздевай же ты меня! – категорически потребовал он в первую очередь. – Ничего со мной не происходит, это просто шок. Неужели нельзя всякие там сведения давать в форме.., форме… Ну, в форме…
– Говори в единственном числе: пока что я только одно сведение вам дала. А в какой форме тебе нужно?
– В более деликатной. Вот черт, значит, все-таки… Я замолчала. Метя что-то знал. Лицо его возвращалось к нормальному цвету, и Мария перестала его ощупывать.
– Гиена кладбищенская, – сказала она мне с упреком.
– Да ведь мы им не закапчиваем ставки! – запротестовала я. – Правда, это по ошибке так получилось, но все-таки! И потом, сейчас уже все знают, что Дерчик не едет. Кроме того, вообще-то кто такой Василь?
– Какой еще Василь? – поинтересовалась Мария.
– Тихо! – цыкнул одновременно Метя.
Меня это заинтересовало до крайности. Метя, должно быть, много знал.
– На курорте здоровье потерять, вот был бы парадокс, – добавил он ни к селу ни к городу. – А откуда у тебя… Зачем ты так вопишь?..
– Он явно в шоке, – озабоченно высказалась Мария. – Водка в буфете есть? Или коньяк?" – Коньяк, коньяк, – с энтузиазмом закивал Метя.
– Внизу есть медпункт, – напомнила я. – Хотя, вполне может быть, они сейчас заняты… Да нет, наверное, ведь «скорая» тут стоит…
– Его и так бы не на «скорой» увозили…
– А коньячок может быть у пана Собеслава или у Вальдемара.
– Да тише вы! – вдруг рассердился Метя. – От Собеслава я не хочу, от Вальдемара тоже, вот из буфета – пожалуйста. Нет никакой надобности это вообще разглашать!
Так и не поняв толком, чего не разглашать, смерти Дерчика или шокового состояния Мети, я поднялась и отправилась в буфет-Коньячок там был. Через пять минут от странностей Мети и следа не осталось. Люди стали возвращаться наверх.
Начался четвертый заезд, и Куявский на Фатиме выиграл только так, на три корпуса опередив остальных. Я выиграла последовательность, и мы начали триплет, против выигрывания которого Мария протестовала энергично и возмущенно, подчеркивая, что на трупах наживаться не собирается. Я утешала ее тем, что Дерчик, может быть, жив, ничего ведь не происходит, может быть, выиграет Мязга. Это не помогало, она по-прежнему была не в себе.
Только потом до нее наконец дошло, что она выиграла свой ошибочный триплет, и это фукс нездешней силы! Юрек, который старательно избегал ставить на Фатиму, поздравил ее, благородно заверяя, что у нее получился рекорд сезона. Зависть слабо попискивала во всей ложе, не очень ядовито, потому что против Марии никто ничего не имел и плохого ей не желали. Мы ждали, пока объявят сумму выплаты, Вальдемар уже начал выкрикивать что-то насчет ужина с шампанским, Мария постепенно смягчалась, ведь, в конце концов, она поставила это просто по ошибке, а к тому же тогда еще ничего про Дерчика не знала…
– Выплата выигрыша триплета из второго заезда один миллион двести двадцать тысяч злотых, – сообщил динамик.
– Сколько?!! – возопил Юрек после секундной тишины, не веря своим ушам.
Собственным ушам в первый момент не поверил никто. Низкая сумма выигрыша была непостижима уму, ведь первый триплет составил двенадцать миллионов, а второй, законченный фуксом, на которого никто вообще не ставил, оказался ниже в десять раз! Что за страшное мошенничество?!
Мария скорчилась в приступе хохота. Метя и Вальдемар попытались ее утешить, Юрек упорно допытывался, что это должно значить. Полковник словно заведенный повторял два слова: «Ну, знаете.., ну, знаете…» Пан Эдя утверждал, что все дело в махинациях кассиров. Пан Мариан коротко бросил: «Знали!» – и покинул ложу. Я молчала, полная ужаса, поскольку начала кое-что соображать.
Пришла пани Зося и сказала мне на ухо, что меня просит директор. На всякий случай сперва я сбегала вниз и поставила свои последовательности, а потом отправилась в ложу рядышком. Неизвестно было, не займутся ли мной основательно, и на пятый заезд я хотела поставить заранее.
Рядом с директором сидел у стола тип, которого я знала в лицо.
– Я понимаю, что вы тут очень заняты, – сказал он вежливо. – Позвольте представиться, старший комиссар полиции Ярковский. Могу я получить ваши анкетные данные, потому что нам потом придется разговаривать, а сейчас я бы не хотел вам мешать.
– Езус-Мария, – сказала я остолбенело, потому что до сих пор принимала его за обычного игрока, и сообщила ему фамилию, адрес и телефон. – Речь пойдет о Дерчике? Мы можем сразу начать, если хотите. До старта у нас еще время есть.
– Ради Бога! Во сколько вы туда пошли?
– Пять минут первого. С часами на руке. Он не задавал мне идиотских вопросов насчет того, откуда я знаю, что было пять минут первого и почему я так следила за временем. Он самым обычным голосом спросил меня, с какой целью я отправилась в заросли. Я объяснила, что из пристрастия к травкам всякого рода, потом задумалась и предложила ему нанести мне визит. Никто не поймет, о чем я говорю, и никто мне не поверит, если не увидит моей квартиры, где бзик на почве засушенной растительности бросается в глаза и все объясняет. Он может прийти хоть завтра, ну, в понедельник – все, что у меня в доме стоит, находится в состоянии полного иссушения, и это исключает приготовление потемкинских деревень в течение двух дней.
Приглашение он принял, заверил меня, что кто-нибудь нанесет мне визит, и спросил, что я о происшедшем думаю.
– Даже не знаю, что и думать, – осторожно сказала я. – Я не вполне уверена в том, что именно я там видела. Труп или результат белой горячки?
– Первое. А вы не проверили?
– Трудно было подойти близко. И между нами говоря, он довольно-таки малопривлекательно выглядел.
– А вы никого другого не видели?
– Живой души вокруг не было. От чего он умер?
От перепоя?
Директор посмотрел на меня таким взглядом, что я стала волноваться за свой абонемент на ипподром. Того и гляди отберет…
– Мне кажется, это я вам могу рассказать, потому что слухи и так разойдутся, – сказал старший комиссар Ярковский. – Он был убит. По-простому это называется «перелом шеи», и сам себе он такого причинить не мог. У вас есть какая-нибудь идея в этой ситуации?
– Я вижу три возможности, – ответила я не задумываясь. – Тренер, букмекеры или какой-нибудь игрок. Разочарованная барышня, наверное, отпадает? А что касается игроков, так вернее всего это лысая макака.
Директор, невзирая на хладнокровие, слегка вздрогнул, а старший комиссар явно заинтересовался.
– А что такое лысая макака?
– Один такой. Я понятия не имею, кто это, вроде как иностранец, румын, венгр, югослав – ну, что-то в этом роде. В любом случае, из стран бывшего соцлагеря. Три раза его уже два директора отсюда вышибали, в третий раз весьма успешно, но он совсем недавно мелькнул у меня перед глазами за сеткой, на той трибуне. У него сговор с тренером Дерчика, он играл по сведениям из конюшни, нагло, дерзко и на дикие миллионы. Большой и лысый, а больше я о нем ничего не знаю.
– Выигрывал?
– Более или менее: один раз из трех, но и так это лучше, чем все эти олухи из толпы. Зато много…
Старший комиссар с директором обменялись взглядами, и я поняла, что у них будет много интересных тем для разговора. Директору мое отношение к лысой обезьяне было хорошо известно, поскольку именно я обратила на него внимание директора. Можно, конечно, играть в сговоре с тренером, но есть границы, хоть капельку такта можно было бы и проявить…
– Почему? – спросил старший комиссар.
– Что – почему?
– Почему кто-либо из названных вами подозреваемых должен был бы его убить?
– Да все по одной и той же причине. Потому что он никуда не годился. О том, чтобы он выиграл заезд, можно было бы вообще не говорить, он не мог прийти первым, даже если его пропускали, а уж фаворитом он никогда в жизни не был. Больше всего на эту тему вам мог бы сказать тот, кто выиграл второй триплет.
– Интересно. А из чего вы сделали такой вывод?
– У вас вообще есть какое-нибудь представление об этих бегах?
– Есть. Я тут бываю.
– И что? Вы не слышали выплату? Она вам ни о чем не говорит?
– Не хочу быть невежливым, но я предпочел бы услышать, что она говорит вам.
– Первый триплет, от Эйфории, был фуксовым, двенадцать миллионов. Второй Триплет оказался еще большим фуксом, потому что он начинался с Флориана, а кончился Фатимой, на них должен был ехать Дерчик; и в программке напечатано, что Дерчик, а уж с Дерчиком никто нипочем не стал бы о них рук марать, на этих лошадей вообще никто не ставил! Триплет должен был быть по крайней мере такой же, а он упал десятикратно, до миллиона двухсот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41