Быть может, мы когда-нибудь вернемся на Малакандру и вместо балета о злоключениях Регоса посмотрим спектакль о необычном любовном треугольнике – два какаду и капитан Грэм Френч, великий Торговец со Звезд.
Завершающим штрихом нашего пребывания, на Малакандре явилась экскурсия в пещерный город у северного полюса. Это частью природное, частью рукотворное образование; тут первопоселенцы устроили главную базу, и тут они обитали несколько веков, пока их организмы не адаптировались к знойному малакандрийскому климату. Мы осмотрели весь комплекс с группой туристов, поахали и повосхищались во всех положенных местах, а затем вылезли на поверхность через какую-то дыру, довольно далеко от стоянки аэрокаров. Это был последний аттракцион: туристам предлагалось отправиться туда на ослах. К моему изумлению, никто не отказался; а Шандра – та была в полном восторге! Я потрусил за ней, размышляя, отчего это каждому хочется взгромоздиться на спину небольшого серого животного с длинными ушами и совершить тур по тропинке, продуваемой всеми ветрами и палимой солнцем. Ослы, конечно, редкость; немногие колонисты берут их с собой, справедливо считая, что в их компании хватит двуногих ослов. По всем параметрам осла не сравнишь ни с лошадью, ни с верблюдом, ни с шабном или черным единорогом; осел не может похвастать ни силой, ни изяществом, ни послушанием – особенно бессмертный осел, проживший не один век и закосневший в своем упрямстве. Отчего же люди так благосклонны к ослам? Редкость? Экзотика? Да, но все же не такая, как крокодилы! И к тому же их нельзя есть…
Мы приблизились к стоянке мобилей, и восторженный визг прервал мои раздумья. Тут были дети. – вероятно, их привезли на экскурсию в древний пещерный замок, дабы вселить в них чувство патриотизма и гордости достижениями предков. На Малакандре детей встретишь не часто, как и в других развитых мирах, где принят ограничительный кодекс. Но в обществе бессмертных тоже бывают грустные эпизоды и фатальные случайности, так что на любой из старых планет давно отработан механизм восполнения этих естественных убытков. Для всех категорий граждан (кроме, разумеется, деклассированных) властями выдаются лицензии, разрешающие произвести потомство; их приходится ждать, временами две, три или четыре сотни лет, но человек богатый может приобрести внеочередную лицензию, хоть стоит она целое состояние. Я думаю, что это справедливо; ведь на эти деньги кормят деклассированных, пресекая их стремление к мятежам и беспорядкам. Процент детей на Малакандре невелик; это мир со стабильным населением, где на шесть тысяч взрослых приходится один ребенок. До сих пор мы не встречались с ними, и мне казалось непривычным и очень странным видеть целую толпу детишек – двадцать пар огромных карих глаз, что уставились на меня и Шандру с жадным интересом. Кто-то – быть может, воспитатель – сказал им, что эти чужаки с белой кожей – знаменитый капитан Френч и его супруга, принцесса Киллашандра; ну, вы понимаете, что за этим последовало. Нас окружили плотным кольцом, послышался шелест автоматических фотокамер (а их у всякого мальчишки и всякой девчонки оказалось по паре штук на брата), и мы мгновенно были запечатлены во всех возможных ракурсах, в профиль, в фас и даже со спины. Потом нас атаковали с просьбами об автографах; пришлось надписать каждый снимок, в том числе тот, где я гордо восседаю на осле, вцепившись в его редкую жесткую гриву.
Пожалуй, я предпочел бы общество ослов этой шумной разбойной компании; ослы, прожив немало столетий, если не накопили мудрости, то хотя бы притерпелись к своему положению и ведут себя со спокойным достоинством. Дети – иное дело; намой взгляд, они слишком бесцеремонные и любопытные, и с ними я чувствую себя как-то неуверенно. Не то чтобы я их боялся – я видел детей на пограничных планетах, и я не забыл, сколько их было на Земле в медиевальную эпоху, – но дети всегда вселяют в меня тревожное ощущение, сходное с чувством вины. Я вспоминаю малышку Пенни, мою дочь, которую я покинул, и это чувство вины становится все сильнее и сильнее…
Но Шандра ни в чем не была перед ними виновата, скорей наоборот: ведь ее раннее детство, пока на Мерфи не случился хаос, прошло среди таких же ребятишек, а значит, они напоминали ей о счастливых и спокойных временах. Во многом она сама походила на ребенка – своей непосредственностью, чистотой и страстью, с которой она стремилась познать окружающий мир, и даже своими шутливыми угрозами искусать меня, когда я отпускал повод своих дидактических рассуждений. Дети были для Шандры вполне подходящей компанией; они висли на ней, а она любовалась их смуглыми мордашками и что-то ворковала, не забывая надписывать свои фотографии. Рай, да и только! Мадонна в окружении темнокожих шустрых херувимов! Но я сомневался, что это мой Рай – слишком он был шумным и суетливым, а я – сторонник тишины.
Как хорошо, что на космическом корабле нельзя заводить детей! – мелькнула мысль. А вслед за ней другая: хорошо ли?..
* * *
Я рассчитал своих агентов и помощников, мы дали последние интервью, закатили прощальный банкет, а затем перебрались на корабль. Малаканд-ра плыла под нами в золоте своих пустынь, в оранжевых красках степей и лесов, в сочной синеве океанов; кое-где над планетой грудились облака, блистали редкие ледники над высочайшими из пиков, а в безмерной дали, за этим пестрым разноцветным шаром, окутанным голубоватой дымкой атмосферы, пылало яростное солнце. Ресницы Шандры дрожали, а щеки были влажными, когда я включил ионный двигатель; здесь, в этом мире, пусть непохожем на Рай, пусть не самом лучшем из возможных миров, она оставляла так много! Память о первых радостях и победах, о верной Файт и коварной мадам Удонго, воспоминания о стремительной скачке средь опаленных солнцем трав, о ласковой океанской волне, о маленьких уютных отелях Кафры, о древней Фот-сване, ее улицах, домах и парках, фонтанах и дворцах… Я утешил свою прекрасную леди, сказав, что список местных чудес еще не исчерпан, и нас ожидает впереди самое величественное и прекрасное из зрелищ. То была Лурга, газовый гигант, объятый ледяным кольцом, круживший во тьме и холоде на самых дальних подступах к системе Малакандры. Мы направились к ней, чтобы загрузиться рабочим веществом для МИДов и главного ионного двигателя. Мы прошли над блистающими серебристыми обручами, выбросив огромный невод, в котором скапливались ледяные обломки; одни были размером с кулак, другие – с приличный валун, а третьи напоминали угловатый, изъеденный трещинами айсберг или крохотную планетку стометрового диаметра. Их приходилось дробить перед загрузкой в резервуары, а потом плавить и очищать, прогоняя через фильтр – космический лед обычно загрязнен аммиаком и другими примесями, и если его не очистить, стенки дюз покрываются нагаром. Нередко я исследую “мусор”, который скапливается в фильтровальных отстойниках, но до сих пор я не нашел там ничего ценного: ни золотых самородков, ни платины, ни бриллиантов, ни загадочных обломков инопланетных кораблей. Впрочем, я не теряю надежды; вдруг в каком-нибудь ледяном обломке меня поджидает письмо от братьев по разуму с точными координатами Рая? Было бы так интересно выяснить, совпадают ли наши мнения на этот счет…
Но раскопки “мусора” – занятие прозаическое, а вид гигантской планеты, окруженной ледяным кольцом, великолепен; он ужасает, изумляет, повергает в прах и внушает самые высокие чувства. Например, о вечном и бесконечном, о ничтожестве человека и могуществе космических сил, о романтике дальних странствий, позволяющих увидеть подобные чудеса, и о неисчислимом их количестве, обо всем том, что еще предстоит отыскать и узреть. Во всяком случае, огромный зеленоватый диск Лурги, опоясанный ледяным ожерельем, висевший на наших экранах, будил во мне именно такие ощущения, вселяя трепет перед величием и необъятностью Вселенной. Но я видел такие каруины множество раз, а для Шандрыони были новыми, и значит, она трепетала несравненно сильней. Казалось, вид Лурги притягивает ее, восхищает и в то же время будит страх; она побледнела, стиснула щеки ладонями, но не отвела взгляда от экранов. Шандра – храбрая девушка, и я не понимал, что ее так пугает. Ведь она не боялась, когда мы вышли в открытый космос! Нет, не боялась! Совсем наоборот – зрелище звездного неба так пленило Шандру, что я не мог уговорить ее вернуться на корабль… Что же ее пугает теперь?..
Прошел час, и сомнения мои разрешились. Глядя на экран, на сверкающую серебристую арку и диск планеты, маячивший под ней занесенным кулаком, она пробормотала:
– Какая огромная… какая чудовищно огромная… Если б она упала на Мерфи, Грэм, от нас бы не осталось ничего… Даже горсти праха! Молча кивнув, я направился к пульту и приказал сворачивать сеть. Потом ожили маневренные двигатели, “Цирцея” вздрогнула и повернула, одновременно всплывая над ледяным кольцом. Гигантский газовый мир остался на юге, отделенный пламенем, бившим из раскаленных дюз; север, передняя часть корабля, был теперь обращен к звездам, и при виде этих далеких мирных огоньков Шандра успокоилась. Затем включился главный двигатель, и мы стартовали к Солярису.
Часть III
СОЛЯРИС
ГЛАВА 15
Я – прагматик. Мы, спейстрейдеры, все прагматики. Нельзя заниматься торговлей, не будучи прагматиком; это дело не для романтически настроенных людей, поскольку требует строгого учета и контроля. Вы можете мне возразить, что Регос, к примеру, был романтиком, но я вам отвечу, что это глубокое заблуждение. Вы ошибаетесь, считая, что лишь романтики способны мстить;, как раз самую страшную месть свершает человек с холодным, трезвым рассудком, представляющий, что надо делать, как и когда. Регос был именно таким, и я не сомневаюсь, что все у него было рассчитано и обдумано тридцать три раза. Я знаю это, потому что я сам таков. Если бы мне пришлось мстить за Шандру – так, как Регос мстил за Сдину Бетин, – я тоже просчитал бы все возможные варианты и отыскал лучший способ добраться до горла обидчика. Клянусь Черными Дырами! Только не дай мне Бог попасть fi такую ситуацию – ведь я человек мирный и не люблю кровопролития, особенно в планетарных масштабах. Впрочем, мой прагматизм не мешает мне разыскивать Рай. Эти поиски – моя единственная романтическая слабость, но если как следует разобраться, то причины ее самые прагматические. Я полагаю, что Рай – реальный Рай, а не загробный – должен существовать сейчас или осуществиться в будущем. Почему бы и нет? Вы только подумайте: люди переселились во множество звездных систем, люди практически бессмертны, и все они, само собой, стремятся к счастью. А что есть счастье, как не райская жизнь? Так неужели где-то, на какой-то из сотен планет им не удастся осуществить свою мечту? Но не так, как на Транае, и не так, как на Тритоне, а иным способом, более подходящим для капитана Френча, спейстрейдера?
Я не говорил с Шандрой на эту тему, я считал это преждевременным. Быть может, я просто боялся ее вопросов, и главного из них – что я буду делать, добравшись в этот свой Парадиз? Действительно, проблема! Увы, пока неразрешимая… Положим, в Раю нет Закона Конфискации и никто не посягнет на мой корабль… Ну и как же мне быть? Остаться там навсегда? Или на время? Или убраться поскорей, чтоб не мучил соблазн? Улететь, зная, что я нашел-таки Рай и потерял его по собственной воле?
У меня нет ответа на этот вопрос, и потому мысль о Рае одновременно притягивает и страшит меня. Но если отбросить эмоции, я думаю, что главной движущей силой моих поисков является любопытство. Мне кажется, что я не остался бы там, но было бы интересно взглянуть на это местечко. Представляете – Рай в соответствии с персональными склонностями и мечтами Грэма Френча, спейстрейдера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Завершающим штрихом нашего пребывания, на Малакандре явилась экскурсия в пещерный город у северного полюса. Это частью природное, частью рукотворное образование; тут первопоселенцы устроили главную базу, и тут они обитали несколько веков, пока их организмы не адаптировались к знойному малакандрийскому климату. Мы осмотрели весь комплекс с группой туристов, поахали и повосхищались во всех положенных местах, а затем вылезли на поверхность через какую-то дыру, довольно далеко от стоянки аэрокаров. Это был последний аттракцион: туристам предлагалось отправиться туда на ослах. К моему изумлению, никто не отказался; а Шандра – та была в полном восторге! Я потрусил за ней, размышляя, отчего это каждому хочется взгромоздиться на спину небольшого серого животного с длинными ушами и совершить тур по тропинке, продуваемой всеми ветрами и палимой солнцем. Ослы, конечно, редкость; немногие колонисты берут их с собой, справедливо считая, что в их компании хватит двуногих ослов. По всем параметрам осла не сравнишь ни с лошадью, ни с верблюдом, ни с шабном или черным единорогом; осел не может похвастать ни силой, ни изяществом, ни послушанием – особенно бессмертный осел, проживший не один век и закосневший в своем упрямстве. Отчего же люди так благосклонны к ослам? Редкость? Экзотика? Да, но все же не такая, как крокодилы! И к тому же их нельзя есть…
Мы приблизились к стоянке мобилей, и восторженный визг прервал мои раздумья. Тут были дети. – вероятно, их привезли на экскурсию в древний пещерный замок, дабы вселить в них чувство патриотизма и гордости достижениями предков. На Малакандре детей встретишь не часто, как и в других развитых мирах, где принят ограничительный кодекс. Но в обществе бессмертных тоже бывают грустные эпизоды и фатальные случайности, так что на любой из старых планет давно отработан механизм восполнения этих естественных убытков. Для всех категорий граждан (кроме, разумеется, деклассированных) властями выдаются лицензии, разрешающие произвести потомство; их приходится ждать, временами две, три или четыре сотни лет, но человек богатый может приобрести внеочередную лицензию, хоть стоит она целое состояние. Я думаю, что это справедливо; ведь на эти деньги кормят деклассированных, пресекая их стремление к мятежам и беспорядкам. Процент детей на Малакандре невелик; это мир со стабильным населением, где на шесть тысяч взрослых приходится один ребенок. До сих пор мы не встречались с ними, и мне казалось непривычным и очень странным видеть целую толпу детишек – двадцать пар огромных карих глаз, что уставились на меня и Шандру с жадным интересом. Кто-то – быть может, воспитатель – сказал им, что эти чужаки с белой кожей – знаменитый капитан Френч и его супруга, принцесса Киллашандра; ну, вы понимаете, что за этим последовало. Нас окружили плотным кольцом, послышался шелест автоматических фотокамер (а их у всякого мальчишки и всякой девчонки оказалось по паре штук на брата), и мы мгновенно были запечатлены во всех возможных ракурсах, в профиль, в фас и даже со спины. Потом нас атаковали с просьбами об автографах; пришлось надписать каждый снимок, в том числе тот, где я гордо восседаю на осле, вцепившись в его редкую жесткую гриву.
Пожалуй, я предпочел бы общество ослов этой шумной разбойной компании; ослы, прожив немало столетий, если не накопили мудрости, то хотя бы притерпелись к своему положению и ведут себя со спокойным достоинством. Дети – иное дело; намой взгляд, они слишком бесцеремонные и любопытные, и с ними я чувствую себя как-то неуверенно. Не то чтобы я их боялся – я видел детей на пограничных планетах, и я не забыл, сколько их было на Земле в медиевальную эпоху, – но дети всегда вселяют в меня тревожное ощущение, сходное с чувством вины. Я вспоминаю малышку Пенни, мою дочь, которую я покинул, и это чувство вины становится все сильнее и сильнее…
Но Шандра ни в чем не была перед ними виновата, скорей наоборот: ведь ее раннее детство, пока на Мерфи не случился хаос, прошло среди таких же ребятишек, а значит, они напоминали ей о счастливых и спокойных временах. Во многом она сама походила на ребенка – своей непосредственностью, чистотой и страстью, с которой она стремилась познать окружающий мир, и даже своими шутливыми угрозами искусать меня, когда я отпускал повод своих дидактических рассуждений. Дети были для Шандры вполне подходящей компанией; они висли на ней, а она любовалась их смуглыми мордашками и что-то ворковала, не забывая надписывать свои фотографии. Рай, да и только! Мадонна в окружении темнокожих шустрых херувимов! Но я сомневался, что это мой Рай – слишком он был шумным и суетливым, а я – сторонник тишины.
Как хорошо, что на космическом корабле нельзя заводить детей! – мелькнула мысль. А вслед за ней другая: хорошо ли?..
* * *
Я рассчитал своих агентов и помощников, мы дали последние интервью, закатили прощальный банкет, а затем перебрались на корабль. Малаканд-ра плыла под нами в золоте своих пустынь, в оранжевых красках степей и лесов, в сочной синеве океанов; кое-где над планетой грудились облака, блистали редкие ледники над высочайшими из пиков, а в безмерной дали, за этим пестрым разноцветным шаром, окутанным голубоватой дымкой атмосферы, пылало яростное солнце. Ресницы Шандры дрожали, а щеки были влажными, когда я включил ионный двигатель; здесь, в этом мире, пусть непохожем на Рай, пусть не самом лучшем из возможных миров, она оставляла так много! Память о первых радостях и победах, о верной Файт и коварной мадам Удонго, воспоминания о стремительной скачке средь опаленных солнцем трав, о ласковой океанской волне, о маленьких уютных отелях Кафры, о древней Фот-сване, ее улицах, домах и парках, фонтанах и дворцах… Я утешил свою прекрасную леди, сказав, что список местных чудес еще не исчерпан, и нас ожидает впереди самое величественное и прекрасное из зрелищ. То была Лурга, газовый гигант, объятый ледяным кольцом, круживший во тьме и холоде на самых дальних подступах к системе Малакандры. Мы направились к ней, чтобы загрузиться рабочим веществом для МИДов и главного ионного двигателя. Мы прошли над блистающими серебристыми обручами, выбросив огромный невод, в котором скапливались ледяные обломки; одни были размером с кулак, другие – с приличный валун, а третьи напоминали угловатый, изъеденный трещинами айсберг или крохотную планетку стометрового диаметра. Их приходилось дробить перед загрузкой в резервуары, а потом плавить и очищать, прогоняя через фильтр – космический лед обычно загрязнен аммиаком и другими примесями, и если его не очистить, стенки дюз покрываются нагаром. Нередко я исследую “мусор”, который скапливается в фильтровальных отстойниках, но до сих пор я не нашел там ничего ценного: ни золотых самородков, ни платины, ни бриллиантов, ни загадочных обломков инопланетных кораблей. Впрочем, я не теряю надежды; вдруг в каком-нибудь ледяном обломке меня поджидает письмо от братьев по разуму с точными координатами Рая? Было бы так интересно выяснить, совпадают ли наши мнения на этот счет…
Но раскопки “мусора” – занятие прозаическое, а вид гигантской планеты, окруженной ледяным кольцом, великолепен; он ужасает, изумляет, повергает в прах и внушает самые высокие чувства. Например, о вечном и бесконечном, о ничтожестве человека и могуществе космических сил, о романтике дальних странствий, позволяющих увидеть подобные чудеса, и о неисчислимом их количестве, обо всем том, что еще предстоит отыскать и узреть. Во всяком случае, огромный зеленоватый диск Лурги, опоясанный ледяным ожерельем, висевший на наших экранах, будил во мне именно такие ощущения, вселяя трепет перед величием и необъятностью Вселенной. Но я видел такие каруины множество раз, а для Шандрыони были новыми, и значит, она трепетала несравненно сильней. Казалось, вид Лурги притягивает ее, восхищает и в то же время будит страх; она побледнела, стиснула щеки ладонями, но не отвела взгляда от экранов. Шандра – храбрая девушка, и я не понимал, что ее так пугает. Ведь она не боялась, когда мы вышли в открытый космос! Нет, не боялась! Совсем наоборот – зрелище звездного неба так пленило Шандру, что я не мог уговорить ее вернуться на корабль… Что же ее пугает теперь?..
Прошел час, и сомнения мои разрешились. Глядя на экран, на сверкающую серебристую арку и диск планеты, маячивший под ней занесенным кулаком, она пробормотала:
– Какая огромная… какая чудовищно огромная… Если б она упала на Мерфи, Грэм, от нас бы не осталось ничего… Даже горсти праха! Молча кивнув, я направился к пульту и приказал сворачивать сеть. Потом ожили маневренные двигатели, “Цирцея” вздрогнула и повернула, одновременно всплывая над ледяным кольцом. Гигантский газовый мир остался на юге, отделенный пламенем, бившим из раскаленных дюз; север, передняя часть корабля, был теперь обращен к звездам, и при виде этих далеких мирных огоньков Шандра успокоилась. Затем включился главный двигатель, и мы стартовали к Солярису.
Часть III
СОЛЯРИС
ГЛАВА 15
Я – прагматик. Мы, спейстрейдеры, все прагматики. Нельзя заниматься торговлей, не будучи прагматиком; это дело не для романтически настроенных людей, поскольку требует строгого учета и контроля. Вы можете мне возразить, что Регос, к примеру, был романтиком, но я вам отвечу, что это глубокое заблуждение. Вы ошибаетесь, считая, что лишь романтики способны мстить;, как раз самую страшную месть свершает человек с холодным, трезвым рассудком, представляющий, что надо делать, как и когда. Регос был именно таким, и я не сомневаюсь, что все у него было рассчитано и обдумано тридцать три раза. Я знаю это, потому что я сам таков. Если бы мне пришлось мстить за Шандру – так, как Регос мстил за Сдину Бетин, – я тоже просчитал бы все возможные варианты и отыскал лучший способ добраться до горла обидчика. Клянусь Черными Дырами! Только не дай мне Бог попасть fi такую ситуацию – ведь я человек мирный и не люблю кровопролития, особенно в планетарных масштабах. Впрочем, мой прагматизм не мешает мне разыскивать Рай. Эти поиски – моя единственная романтическая слабость, но если как следует разобраться, то причины ее самые прагматические. Я полагаю, что Рай – реальный Рай, а не загробный – должен существовать сейчас или осуществиться в будущем. Почему бы и нет? Вы только подумайте: люди переселились во множество звездных систем, люди практически бессмертны, и все они, само собой, стремятся к счастью. А что есть счастье, как не райская жизнь? Так неужели где-то, на какой-то из сотен планет им не удастся осуществить свою мечту? Но не так, как на Транае, и не так, как на Тритоне, а иным способом, более подходящим для капитана Френча, спейстрейдера?
Я не говорил с Шандрой на эту тему, я считал это преждевременным. Быть может, я просто боялся ее вопросов, и главного из них – что я буду делать, добравшись в этот свой Парадиз? Действительно, проблема! Увы, пока неразрешимая… Положим, в Раю нет Закона Конфискации и никто не посягнет на мой корабль… Ну и как же мне быть? Остаться там навсегда? Или на время? Или убраться поскорей, чтоб не мучил соблазн? Улететь, зная, что я нашел-таки Рай и потерял его по собственной воле?
У меня нет ответа на этот вопрос, и потому мысль о Рае одновременно притягивает и страшит меня. Но если отбросить эмоции, я думаю, что главной движущей силой моих поисков является любопытство. Мне кажется, что я не остался бы там, но было бы интересно взглянуть на это местечко. Представляете – Рай в соответствии с персональными склонностями и мечтами Грэма Френча, спейстрейдера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61