Он смотрел молча, только подбородок его чуть-чуть подрагивал. Но когда он заговорил, голос у него был ровный.
– Там, конечно, ничего не было? – произнес он, ткнув рукой с палкой в направлении сейфа.
– Да, – сказал я, решив, что прилипшая к задней стенке двадцатипятирублевка вряд ли его интересует. Но, в свою очередь, спросил:
– А что ваш брат там хранил?
– Деньги, – помедлив, ответил Черкизов и добавил уже решительней: – Только деньги, он не любил связываться со сберкассами.
– А... много? – поинтересовался я.
– Не знаю, – развел руками Арсений Федорович, и в этот момент мы с ним встретились глазами. И по его глазам я понял, что он знает, что я знаю, кем был его брат. Мы играли в гляделки не больше секунд двух-трех, после чего Черкизов повернулся и пошел в первую комнату.
Остановившись на ковре посреди гостиной, он медленно оглядел все вокруг. Подошел к финской стенке, раскрыл одну пару створок и почти сразу закрыл обратно. Отворил дверцы платяного шкафа, с полминуты изучал его содержимое, провел рукой по висящим на вешалках рубашкам и костюмам. Мне показалось, что все это он делает как-то не так, как должен делать человек на его месте. Что на самом деле не волнует его, целы ли костюмы покойного. Да скорей всего и не знает он, сколько их там было! Он, казалось мне, уже видел то, ради чего пришел сюда, и сейчас только доигрывает взятую на себя роль. Надо думать, его интересовал сейф.
Черкизов закрыл шкаф, подошел к дивану и опустился на него. Небрежно перебрал журналы на столике, заглянул на его нижнюю полку, сунул туда руку и извлек, как мне сперва подумалось, толстую большую книгу в кожаном переплете.
– Вот они... – каким-то потеплевшим голосом произнес он, раскрыл книгу, и я увидел, что это не книга, а альбом с фотографиями. Черкизов перевернул пару картонных страниц и вдруг позвал:
– Подойдите, пожалуйста!
Мы приблизились и заглянули через его плечо. Ничего необычного. Пожелтевший снимок, на котором двух мальчиков лет шести в одинаковых матросках обнимает за плечи красивая молодая женщина.
– Невозможно отличить, кто где, правда? – с улыбкой спросил Черкизов, а я не к месту подумал, что один из этих симпатичных малышей станет вором в законе. Кстати, мне еще не известно, кем станет второй.
– А это наша мама, – продолжал Арсений Федорович.
– Ее чуть ли не единственный снимок, – голос его дрогнул, и он резко захлопнул альбом. – Она очень рано умерла.
Черкизов встал, постоял молча, касаясь альбома двумя пальцами, и не попросил, а, скорее, констатировал:
– Вы позволите мне его забрать... Это память.
Признаюсь, я слегка замешался, но Панькин выручил:
– Не положено, – развел он руками. – Пройдет полгода – хоть все забирайте.
– Ну что ж, – неожиданно легко согласился Черкизов. – На нет суда нет.
– Ага, – подтвердил Панькин. – Да вы не волнуйтесь, здесь целее будет.
* * *
Над моим столом была приколота записка:
“Тебя искал председатель ЖСК “Луч” Кадомцев Елизар Петрович. Оставил телефон, просил связаться. Де Скин”.
Самого “Де Скина” нигде поблизости не было, а жаль. Я нуждался хоть в какой-нибудь предварительной информации. Впрочем, мне тут же пришло в голову, где я могу ею разжиться.
Для начала меня на мой звонок заливисто облаяли через дверь. Потом женский голос поинтересовался: “Кто?” Я назвался, мне открыли, и передо мной предстала давешняя голубоглазая шатенка в длинном, до полу, белом махровом халате. Вокруг нее очень живописно скакал черный как смоль стриженый пудель. Она стояла на пороге и удивленно рассматривала меня.
– Здравствуйте, Марина Львовна, – сказал я. – Вы меня пустите или вам сейчас неудобно?
– Удобно. – Дверь открылась шире. – Только я не понимаю, как это вы меня так быстро нашли? Я ведь вчера не представилась... Ах да! – засмеялась она. – Вы же участковый!..
– Дедуктивный метод здесь совершенно ни при чем, – заметил я, проходя в прихожую. – Просто вчера, когда голосовали за ваш обмен, назвали фамилию, имя, отчество и даже номер квартиры.
– Вот оно что, – протянула она, как мне показалось, разочарованно. – Ну, все равно, проходите. Не знаю только, зачем я могла понадобиться участковому? Потому что живу здесь без прописки? – это уже было добавлено кокетливо.
– Да живите, где хотите, – махнул я рукой. – Тем более что вы ведь, кажется, совершили наконец свой родственный обмен? Поздравляю. Только почему все-таки с третьей попытки?
Мы прошли в комнату и уселись в низенькие кресла у журнального столика. Она пододвинула мне пепельницу.
– Если хотите курить – пожалуйста. Кофе?
– С удовольствием.
Через несколько минут она принесла с кухни поднос, на котором дымились две чашки кофе, стояли сахарница и вазочка с печеньем.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, – сказал я, закурив сигарету и пригубив горячий кофе. – Почему с третьей попытки?
– Я же вам еще вчера объяснила. Тут натуральная мафия, У них на учете каждая квартира, которая может освободиться в перспективе. Это же валюта! А бабушка у меня старенькая и очень больная.
– Вы что хотите сказать – они взятки берут?
– Разумеется! Только не деньгами.
– А чем? Борзыми щенками?
– Вроде того. Козленко, например, за то время, что заместительствует, две книжки выпустил – он критик театральный. И дочь его, поразительно бездарную девку, в аспирантуре оставили. У нас, если кто активно изображает деятельность в правлении, то, значит, чего-то ему нужно: квартиру или там диссертацию.
– А что нужно Елизару Петровичу?
– Черт его знает, – впервые задумалась она. – Как будто все у него есть. Доктор технических наук, дача в Апрелевке, квартира четырехкомнатная... Я там не была, но рассказывают, у него миллионная коллекция старинных икон. Разве что... Год назад он пробил однокомнатную дочке директора торга. Наши повозмущались, да скоро перестали, когда всех пайщиков прикрепили к столу заказов. Болтают, что сам Елизар Петрович теперь без балычка или семужки не сидит.
– Откуда у вас такая бездна информации? – поинтересовался я.
– Так ведь я тут с самого рождения живу. А дом-то стеклянный, все насквозь видно, – засмеялась она. Я допил кофе и поднялся:
– Спасибо. Вы мне позволите обращаться к вам за справками?
– Бога ради, – ответила она и вдруг сдвинула брови, спохватилась: – А, собственно говоря, зачем вы приходили?
– За чем приходил – то и получил. Теперь буду знать, что поделывает местная мафия, – ответил я. И, вспомнив дежурного, по отделению капитана Калистратова, заметил уже в дверях: – Мафию вы не видали...
* * *
Елизар Петрович Кадомцев принимал гостя в своем кабинете. И хотя гость был всего лишь участковый инспектор, ему оказывали максимум внимания. Предлагали липтоновский чай, французский коньяк, но гость от всего отказывался и только по сторонам головой вертел: все стены в комнате были завешаны великолепными иконами.
– Воров не боитесь? – спросил я.
– Боюсь, – честно ответил Кадомцев. – Человек, владеющий собственностью, всегда уязвимей нищего: ему есть что терять. Что ж мне их теперь, в речку выкинуть? Это они сейчас подорожали, а когда я их собирал, никто не интересовался. Вот эту Неопалимую Купину я лет тридцать назад выменял на бутылку водки. А сейчас она стоит тысяч тридцать – шестнадцатый век!
– Водка тоже подорожала, – заметил я.
– Да, – скорбно изломал густые седые брови Елизар Петрович и вдруг сказал ни к селу ни к городу: – Как вы думаете, сколько эта... э... Скачкова! Сколько эта Скачкова заплатила Байдакову за фиктивный брак? Какие сейчас расценки?
– А вы уверены, что брак обязательно фиктивный?
– А вы – нет?
Я вспомнил грязную, захламленную квартиру Витьки, в которой не было ни следа присутствия женщины, и вынужден был признаться, что тоже уверен. После чего сказал:
– Насколько я понимаю, вы меня пригласили, чтобы я помог вам доказать эту самую фиктивность. Если так, то хочу предупредить сразу: это не входит в мои обязанности.
– Вы очень проницательны, – произнес он, пристально меня рассматривая. – Мне кажется, мы с вами поладим. Я думаю, нашей бухгалтерии не составит труда выписать вам премию. Рублей пятьсот вас устроит?
– Нет, – вздохнул я. – Боюсь, Елизар Петрович, вы меня неверно поняли. Никаких премий мне не надо. Мне не деньги нужны, а время. Поэтому я вам не могу обещать быстрых результатов.
– Но вы это сделаете? – спросил приунывший было, но затем воспрянувший председатель.
– Постараюсь, – ответил я. В конце концов, такой ответ меня ни к чему не обязывал.
– Ну и отлично, ну и ладушки! – заулыбался Елизар Петрович. – А то ведь посудите сами, в каком мы дурацком положении: Байдаков в тюрьме, увидеться с ним нам нельзя. А эта дамочка, можете не сомневаться, уже завтра въедет в квартиру – и мы ее потеряем! Я квартиру имею в виду, – пояснил он. И продолжал: – Подумать только: три недели, как прописана в Москве, а уже на тебе – роскошная двухкомнатная! Это при том, что у нас огромная очередь нуждающихся! Вы меня понимаете?
Я кивал, что да, понимаю. Хотя, как ни старался, не мог найти в своей душе и капли сочувствия к попавшему в “дурацкое положение” председателю. Особенно в свете ретроспекций голубоглазой Марины. Откровенно говоря, мне совершенно не хотелось заниматься этим склочным делом, таскать из огня каштаны для правления кооператива “Луч”. И уж тем более я не желал заниматься этим в порядке частной инициативы. Поэтому сказал:
– Вот что. Вы напишите официальное заявление нашему начальнику отделения с просьбой помочь. И если он распорядится...
Авось Голубко не захочет лезть в это дело. Но председатель мой неожиданно повеселел. Интересно, подумал я, он уже знает, кому отдаст эту квартиру?
– Чудненько, чудненько, – пел он. – Нет, теперь я вас так просто не отпущу ни за что! – Лев тряхнул своей седой гривой и, не вставая с кресла, открыл бар. В глазах зарябило от сверкающих бутылок. Здесь были джин, виски, коньяк, шампанское, еще какие-то вина в глубине, но не они привлекли мое внимание. На отдельной полочке стояли рюмки с бокалами. И среди них, в первом ряду, оттеснив назад хрустальную посуду, красовались чешские стаканы со старинными автомобилями на боку. Ровно пять штук.
Остаток дня прошел в рядовых дурацких хлопотах. Я ругался с главным инженером РЭУ по поводу незапертого подвала. Навещал Сережку Косоглазова по кличке Заяц, которого застал дома на диване с газетой в руках, что радовало и огорчало одновременно: с одной стороны, Сережка ничем предосудительным не занимался, с другой – на работу устраиваться тоже не торопился. С гражданином Косоглазовым была на этот предмет проведена соответствующая беседа. Потом я вел прием граждан – две склоки в коммуналках, одна драка между разведенными мужем и женой, одно слезное заявление с просьбой хоть что-нибудь сделать с внуком пятнадцати лет, который через день дома не ночует. Потом... потом я инструктировал дружинников... Нет, сначала я созванивался с райэнерго насчет фонаря возле стеклянного дома, а уже потом занимался с дружинниками – и все это время посреди бесконечных этих забот у меня перед глазами нет-нет да и вставали эти чертовы стаканы.
Случайность? Или не случайность? И только к вечеру, устав до свинцовой тяжести в скулах, решил: ну их к черту, пускай будет случайность! Потому что все равно прокуратура считает дело “чистым”. Потому что даже Валиулин не хочет в него лезть и им заниматься. Потому что, в конце концов, и впрямь кровь убитого вора в законе Черкизова не вопиет ко мне об отмщении, а Витька Байдаков тоже не вызывает симпатий. Так что плюнуть, растереть и забыть.
Но плюнуть оказалось не так-то просто. Когда уже в потемках я добрел до отделения, дежурный, увидев меня, сказал:
– Зайди к начальнику, он тебя искал. Через пять минут я узнал, что недооценил энергичного председателя стеклянного дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26