Я приоткрыл второй глаз и увидел сначала женщину в белом халате за столом, а потом мужчину в коричневом костюме, который сидел на табуретке у меня в ногах, уперев руки в свои расставленные колени, и озабоченно меня разглядывал. У него было круглое лицо с ямочками на щеках и на подбородке, которые смешно двигались все сразу, когда он начинал говорить. Он сказал:
– Я капитан Корнеев из райуправления. Вы видели, кто вас ударил?
Я отрицательно покачал головой. Лучше б мне было этого не делать! В затылке у меня был чугунный шар величиной с небольшой арбуз, и он немедленно дал о себе знать.
– А почему ваша жена позвонила в милицию и сказала, что вас убили? – продолжал он расспрашивать, и теперь я уловил в его тоне признаки подозрительности. – Вас нашли милиционеры из патрульной машины. Она что, заранее знала, что вас могут ударить?
Услышав про “жену”, я скосился на Марину, но, увидев ее широко раскрытые глаза и губы бантиком, понял, что сейчас не время поднимать этот вопрос. Потом я перевел глаза на Корнеева. “Дружок, – подумалось мне, – я, конечно, сильно ударенный, но не настолько, как тебе кажется. Ты же, конечно, уже расспросил Марину и узнал, что звонила она по моему указанию. Так что это не очень-то благородно с твоей стороны мучить полумертвого человека глупыми проверками”. И я решил не расходовать силы зря, вместо ответа спросив сам:
– “Москвич” нашли?
– “Москвич” стоял у подъезда, – ответил Корнеев, явно недовольный моим поведением. Но все-таки снизошел и объяснил: – Он краденый, со вчерашнего вечера в розыске. Они приехали на нем?
Но я снова решил не потакать его въедливости, тем более что язык у меня еле ворочался. Во-первых, кто на чем приехал, он опять-таки наверняка уже знал от Марины, во-вторых, это дело было ему не по зубам. Мне, впрочем, как оказалось, тоже. Мысли беспорядочно прыгали в голове, натыкались на чугунный шар и болезненно отскакивали. “Москвич” ворованный. Это профессионалы. Здорово они меня заманили. И отпечатков на руле наверняка не будет. Идиот. Нат Пинкертон чертов! Так мне и надо!
– Запишите телефон, – просипел я, не узнавая своего голоса.
Корнеев с готовностью вытащил блокнот, и я продиктовал ему телефон Валиулина. Подумал и добавил телефон дежурного по МУРу. Потом назвал адрес Шкута, он его тоже записал и уставился на меня в своем подозрительном ожидании. Мне даже стало жаль его – все-таки коллега. Но себя было жальче, поэтому я выдавал в телеграфном стиле:
– Позвоните. Пусть поедут. Труп.
После чего я решил, что и с него, и с меня хватит, прикрыл глаза, хотел сделать вид, что отключаюсь, и отключился на самом деле.
Домой меня уже в темноте привезла Марина. Из травмпункта я вырвался под расписку, да и то только после рентгена моей черепушки и под наблюдение “жены”. Уже в машине она объяснила свою хитрость тем, что иначе ее бы не допустили к моему бездыханному телу, а она непременно должна была быть рядом, так как, по ее словам, ощущала за меня ответственность. В чем эта ответственность состояла, я так и не понял, ибо, кроме опрометчивого предложения подвезти меня сегодня утром, никакой исторической вины на ней не лежало. Но мне было приятно. Давным-давно никто не испытывал за меня никакой ответственности.
От машины до квартиры я нес себя, как хрустальную вазочку. Марина очень трогательно придерживала передо мной двери. Оказавшись дома, я с облегчением опустился в старое дедовское кресло и вдруг почувствовал, что хочу есть. Это был хороший признак, и я сообщил о нем Марине. Да, согласилась она, жрать охота. В ассортименте у меня имелись лишь все те же пельмени, правда, на этот раз предусмотрительно размороженные. Марина капризно дернула носиком, но вздохнула и сказала философски, что день, который начался черт-те как, вполне может для контраста закончиться таким пресным ужином. Поев, я ощутил легкое головокружение и вынужден был извиниться перед дамой и прилечь. Дама присела на кровать рядом со мной, вгляделась и произнесла жалостливо:
– Какой бледненький! Как вас оставить-то, даже не знаю.
– А вы не оставляйте, – сказал я нахально и взял ее руку в свою.
– Бледненький, но шустренький, – ехидно ухмыльнулась она, но руку не отобрала.
Это воодушевляло, но одновременно внушало опасения, смогу ли я, если что, в нынешнем своем состоянии быть на высоте. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, насмешливо улыбаясь, и эти улыбки подвигли меня на то, чтобы сжать ее руку чуть сильнее.
– Больной, – сказала Марина, делая строгое лицо, но носик дернулся и выдал ее с головой, – больной, не забывайтесь! Вам нельзя делать резких движений.
– Хорошо, – согласился я, – будем делать плавные. – И потянул ее к себе.
– Ну ладно, – вздохнув, сдалась она. – Вы сегодня герой, вы пострадали, а пострадавшему герою женщина отказать не вправе. Я поцелую вас, так и быть. В лоб.
Я не стал спорить, а когда она склонилась надо мной, одной рукой обнял ее, а другой нашарил на стене выключатель. Она таки действительно поцеловала меня в лоб. Но потом губы ее сами собой скользнули ниже, встретившись с моими. И тут мы окончательно разобрались с местоимениями и перешли на “ты”.
12
Звонок начал звенеть еще во сне. Каким-то неведомым, свойственным снам образом он вписался в сюжет того, что мне снилось, и поэтому я, даже проснувшись, лежал с закрытыми глазами, пытаясь сам себя уговорить, что все еще сплю. Но он, подлец, звенел, трезвонил, заливался, переходя на треск и хрип, и пришлось все-таки признать его реальностью. Марина ушла под утро, и я шатался, как сомнамбула, стараясь попасть в рукава халата и слепо шаря босыми ступнями по полу в поисках тапочек.
Передо мной на пороге стоял Валиулин. В одной руке он держал одинокую гвоздику, в другой – яблоко.
– Вот, – сказал он, протягивая мне и то и другое, – приехал навестить больного.
Я хотел было сказать ему в ответ, что я о нем думаю, но только безнадежно махнул рукой и поплелся обратно в комнату. Выполняя свой моральный долг, Валиулин, вероятно, поднял бы меня и со смертного одра.
Забившись обратно под одеяло, я слушал, как он по-хозяйски гремит посудой на кухне, наливает воду в чайник, чиркает спичками, и с поразительным спокойствием размышлял о том, что сказал бы Валера, узнай он о моей находке в квартире Черкизова. То есть даже не о самой находке, а о том, что я ее скрыл. В сущности, это было самым настоящим должностным преступлением. И чем бы я его ни оправдывал, в данном случае валиулинский моральный долг состоял бы, наверное, в том, чтобы сделать мне козью морду. В полном объеме.
– Где у тебя кофе? – крикнул Валиулин. Я рассеянно ответил. Может, все-таки сказать ему? Как говорится, лучше поздно, чем никому... Ну сказать, конечно, так просто теперь не скажешь, а под каким-нибудь предлогом пойти туда еще раз с понятыми, дальше проявить недюжинную интуицию, обнаружить пакет в альбоме... Еще и благодарность, глядишь, схлопочу. Вопрос: как это отразится на судьбе Витьки Байдакова? Ответ: скорее всего, никак. Им про Черкизова известно, что он мог держать “общак”. Решат, что вкладыши хранились у него, а сами книжки – у кого-то другого. И будут радоваться, что лишили мафию такого солидного куша, станут это вставлять во все отчеты...
Я вдруг поймал себя на том, что думаю: “будут”, “станут”. Будут и станут Валиулин со Степанидой, а я, значит, не буду и не стану? Вопрос: на кой черт мне все это надо? Ответ: ни на кой. Просто я почему-то решил, что это выйдет чересчур жестоко, если Витьку, хоть и отнюдь не безгрешного, расстреляют за то, чего он не совершал.
“Почему-то решил!” Строишь из себя благородного Ланселота? А может, все проще? А может, ты простенько, примитивненько завелся? Обнаружил эти краны-стаканы (черт, почему они все время рифмуются?), потом нашел вкладыши и теперь стопроцентно убежден, что убийца не Байдаков, а тебе никто не хочет верить. И ты завелся. Тебе надо во что бы то ни стало доказать, что ты прав! Так?
Бог его знает... Что мне известно доподлинно, так это то, что вчера я уже получил хорошенько по башке. А если мои игры дойдут до начальства, к этому прибавятся крупные служебные неприятности. Вот сейчас выйти на кухню и сказать Валиулину: “Мне соседи Черкизова сообщили, что у него некоторое время назад подозрительно стучали в пол. Вдруг там тайник? Надо бы сходить посмотреть...” Я вышел на кухню, и Валиулин сказал мне, разливая дымящийся кофе по чашкам:
– Ну, давай излагай, как ты на него вышел.
– На кого? – не понял я.
– Как на кого? На этого Шкута! Давай, давай, не скромничай! У него в квартире было в обшей сложности четырнадцать разных предметов, находящихся в розыске. И все по нашим семнадцати кражам! Два видеомагнитофона, норковая шуба, бриллиантовая брошка, – начал перечислять Валиулин. – Но самое главное – спи-со-чек! Двадцать шесть адресов – и против семнадцати уже стоят крестики! Ты понял? Мы нашли наводчика!
– Сказка, – пробормотал я, глядя на ликующего Валиулина.
– Ты опять чем-то недоволен? – подозрительно спросил он.
Я промолчал. Что-то здесь было не так, но моя бедная покалеченная голова никак не могла уловить, что именно. Слишком все просто – действительно, как в сказке. Я искал живого Шкута по одному делу, а нашел мертвого и совсем по другому. Бывают такие совпадения? Все бывает... Но чаще всего совпадения – это непознанная закономерность. А если по-простому, без выкрутасов – недостаток информации.
Я вдруг решил повременить с выдачей Валиулину черкизовских вкладышей. Я сказал, поднимаясь:
– Хочу туда съездить, поглядеть своими глазами.
– Поезжай, – недоуменно пожал плечами он, всем своим видом показывая, что не понимает, зачем мне это нужно. – Группа там еще работает. Ты именинник. Имеешь право.
Кажется, мне прозрачно намекали, что хоть я и герой дня, но все-таки всего лишь участковый и должен знать свое место.
– Спасибо, Валера, – сказал я прочувствованно. На этот раз на площадке перед квартирой Шкута горел яркий свет. “Надо было убить человека, чтоб вкрутили лампочку”, – подумал я. Толкнул незапертую дверь и вошел.
Стул, к которому вчера был привязан труп, все еще стоял на том же месте, но сейчас его занимал живой и даже жизнерадостный Невмянов. Увидев меня, Шурик вскочил и пошел навстречу.
– Прибыл на экскурсию? – расплылся он в ухмылке, протягивая руку.
“И ты туда же”, – хмуро подумал я. А Невмянов продолжал, ткнув пальцем в стул:
– Ну-с, начало осмотра здесь. Труп был привязан к спинке бельевыми веревками...
– Его пытали? – перебил я.
– По-видимому. Надевали на голову полиэтиленовый мешок. А когда начинал задыхаться, снимали. И снова надевали.
– А один раз позабыли снять... – пробормотал я.
– Ага. Узнали, что было надо.
– Или наоборот, не смогли узнать, – заметил я, оглядываясь вокруг. Шкаф раскрыт, ящики стола выдвинуты, пара оперативников копается у книжных полок. – Это вы тут навели порядочек или до вас постарались?
– Мы, – откликнулся Шурик. – Начальство приказало рыть носом, вот и роем.
– Значит, они здесь ничего не искали? – уточнил я.
– Во всяком случае, внешне это не отразилось, – пожал он плечами.
– А где вы обнаружили все эти... вешдоки по кражам?
– Что где. Крупные вещи – видео, дубленку, норковую шубу – в кладовке. Цацки в столе.
– А список?
– Тоже в столе. В центральном ящике.
– Что, прямо сверху валялся?
– Ну, не сверху. Так, среди других бумажек.
– На видеомагнитофонах пальцев нет? – продолжал я расспрашивать.
Невмянов отрицательно покачал головой.
– Даже самого Шкута?
– Никаких. Вообще в квартире есть его отпечатки, но других нет. Видимо, работали в перчатках.
– А... этот список. Он был от руки?
– Нет, напечатан. Скорее всего, вон там, – Невмянов показал подбородком в угол, где на отдельном столике стоял японский компьютер с русской клавиатурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Я капитан Корнеев из райуправления. Вы видели, кто вас ударил?
Я отрицательно покачал головой. Лучше б мне было этого не делать! В затылке у меня был чугунный шар величиной с небольшой арбуз, и он немедленно дал о себе знать.
– А почему ваша жена позвонила в милицию и сказала, что вас убили? – продолжал он расспрашивать, и теперь я уловил в его тоне признаки подозрительности. – Вас нашли милиционеры из патрульной машины. Она что, заранее знала, что вас могут ударить?
Услышав про “жену”, я скосился на Марину, но, увидев ее широко раскрытые глаза и губы бантиком, понял, что сейчас не время поднимать этот вопрос. Потом я перевел глаза на Корнеева. “Дружок, – подумалось мне, – я, конечно, сильно ударенный, но не настолько, как тебе кажется. Ты же, конечно, уже расспросил Марину и узнал, что звонила она по моему указанию. Так что это не очень-то благородно с твоей стороны мучить полумертвого человека глупыми проверками”. И я решил не расходовать силы зря, вместо ответа спросив сам:
– “Москвич” нашли?
– “Москвич” стоял у подъезда, – ответил Корнеев, явно недовольный моим поведением. Но все-таки снизошел и объяснил: – Он краденый, со вчерашнего вечера в розыске. Они приехали на нем?
Но я снова решил не потакать его въедливости, тем более что язык у меня еле ворочался. Во-первых, кто на чем приехал, он опять-таки наверняка уже знал от Марины, во-вторых, это дело было ему не по зубам. Мне, впрочем, как оказалось, тоже. Мысли беспорядочно прыгали в голове, натыкались на чугунный шар и болезненно отскакивали. “Москвич” ворованный. Это профессионалы. Здорово они меня заманили. И отпечатков на руле наверняка не будет. Идиот. Нат Пинкертон чертов! Так мне и надо!
– Запишите телефон, – просипел я, не узнавая своего голоса.
Корнеев с готовностью вытащил блокнот, и я продиктовал ему телефон Валиулина. Подумал и добавил телефон дежурного по МУРу. Потом назвал адрес Шкута, он его тоже записал и уставился на меня в своем подозрительном ожидании. Мне даже стало жаль его – все-таки коллега. Но себя было жальче, поэтому я выдавал в телеграфном стиле:
– Позвоните. Пусть поедут. Труп.
После чего я решил, что и с него, и с меня хватит, прикрыл глаза, хотел сделать вид, что отключаюсь, и отключился на самом деле.
Домой меня уже в темноте привезла Марина. Из травмпункта я вырвался под расписку, да и то только после рентгена моей черепушки и под наблюдение “жены”. Уже в машине она объяснила свою хитрость тем, что иначе ее бы не допустили к моему бездыханному телу, а она непременно должна была быть рядом, так как, по ее словам, ощущала за меня ответственность. В чем эта ответственность состояла, я так и не понял, ибо, кроме опрометчивого предложения подвезти меня сегодня утром, никакой исторической вины на ней не лежало. Но мне было приятно. Давным-давно никто не испытывал за меня никакой ответственности.
От машины до квартиры я нес себя, как хрустальную вазочку. Марина очень трогательно придерживала передо мной двери. Оказавшись дома, я с облегчением опустился в старое дедовское кресло и вдруг почувствовал, что хочу есть. Это был хороший признак, и я сообщил о нем Марине. Да, согласилась она, жрать охота. В ассортименте у меня имелись лишь все те же пельмени, правда, на этот раз предусмотрительно размороженные. Марина капризно дернула носиком, но вздохнула и сказала философски, что день, который начался черт-те как, вполне может для контраста закончиться таким пресным ужином. Поев, я ощутил легкое головокружение и вынужден был извиниться перед дамой и прилечь. Дама присела на кровать рядом со мной, вгляделась и произнесла жалостливо:
– Какой бледненький! Как вас оставить-то, даже не знаю.
– А вы не оставляйте, – сказал я нахально и взял ее руку в свою.
– Бледненький, но шустренький, – ехидно ухмыльнулась она, но руку не отобрала.
Это воодушевляло, но одновременно внушало опасения, смогу ли я, если что, в нынешнем своем состоянии быть на высоте. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, насмешливо улыбаясь, и эти улыбки подвигли меня на то, чтобы сжать ее руку чуть сильнее.
– Больной, – сказала Марина, делая строгое лицо, но носик дернулся и выдал ее с головой, – больной, не забывайтесь! Вам нельзя делать резких движений.
– Хорошо, – согласился я, – будем делать плавные. – И потянул ее к себе.
– Ну ладно, – вздохнув, сдалась она. – Вы сегодня герой, вы пострадали, а пострадавшему герою женщина отказать не вправе. Я поцелую вас, так и быть. В лоб.
Я не стал спорить, а когда она склонилась надо мной, одной рукой обнял ее, а другой нашарил на стене выключатель. Она таки действительно поцеловала меня в лоб. Но потом губы ее сами собой скользнули ниже, встретившись с моими. И тут мы окончательно разобрались с местоимениями и перешли на “ты”.
12
Звонок начал звенеть еще во сне. Каким-то неведомым, свойственным снам образом он вписался в сюжет того, что мне снилось, и поэтому я, даже проснувшись, лежал с закрытыми глазами, пытаясь сам себя уговорить, что все еще сплю. Но он, подлец, звенел, трезвонил, заливался, переходя на треск и хрип, и пришлось все-таки признать его реальностью. Марина ушла под утро, и я шатался, как сомнамбула, стараясь попасть в рукава халата и слепо шаря босыми ступнями по полу в поисках тапочек.
Передо мной на пороге стоял Валиулин. В одной руке он держал одинокую гвоздику, в другой – яблоко.
– Вот, – сказал он, протягивая мне и то и другое, – приехал навестить больного.
Я хотел было сказать ему в ответ, что я о нем думаю, но только безнадежно махнул рукой и поплелся обратно в комнату. Выполняя свой моральный долг, Валиулин, вероятно, поднял бы меня и со смертного одра.
Забившись обратно под одеяло, я слушал, как он по-хозяйски гремит посудой на кухне, наливает воду в чайник, чиркает спичками, и с поразительным спокойствием размышлял о том, что сказал бы Валера, узнай он о моей находке в квартире Черкизова. То есть даже не о самой находке, а о том, что я ее скрыл. В сущности, это было самым настоящим должностным преступлением. И чем бы я его ни оправдывал, в данном случае валиулинский моральный долг состоял бы, наверное, в том, чтобы сделать мне козью морду. В полном объеме.
– Где у тебя кофе? – крикнул Валиулин. Я рассеянно ответил. Может, все-таки сказать ему? Как говорится, лучше поздно, чем никому... Ну сказать, конечно, так просто теперь не скажешь, а под каким-нибудь предлогом пойти туда еще раз с понятыми, дальше проявить недюжинную интуицию, обнаружить пакет в альбоме... Еще и благодарность, глядишь, схлопочу. Вопрос: как это отразится на судьбе Витьки Байдакова? Ответ: скорее всего, никак. Им про Черкизова известно, что он мог держать “общак”. Решат, что вкладыши хранились у него, а сами книжки – у кого-то другого. И будут радоваться, что лишили мафию такого солидного куша, станут это вставлять во все отчеты...
Я вдруг поймал себя на том, что думаю: “будут”, “станут”. Будут и станут Валиулин со Степанидой, а я, значит, не буду и не стану? Вопрос: на кой черт мне все это надо? Ответ: ни на кой. Просто я почему-то решил, что это выйдет чересчур жестоко, если Витьку, хоть и отнюдь не безгрешного, расстреляют за то, чего он не совершал.
“Почему-то решил!” Строишь из себя благородного Ланселота? А может, все проще? А может, ты простенько, примитивненько завелся? Обнаружил эти краны-стаканы (черт, почему они все время рифмуются?), потом нашел вкладыши и теперь стопроцентно убежден, что убийца не Байдаков, а тебе никто не хочет верить. И ты завелся. Тебе надо во что бы то ни стало доказать, что ты прав! Так?
Бог его знает... Что мне известно доподлинно, так это то, что вчера я уже получил хорошенько по башке. А если мои игры дойдут до начальства, к этому прибавятся крупные служебные неприятности. Вот сейчас выйти на кухню и сказать Валиулину: “Мне соседи Черкизова сообщили, что у него некоторое время назад подозрительно стучали в пол. Вдруг там тайник? Надо бы сходить посмотреть...” Я вышел на кухню, и Валиулин сказал мне, разливая дымящийся кофе по чашкам:
– Ну, давай излагай, как ты на него вышел.
– На кого? – не понял я.
– Как на кого? На этого Шкута! Давай, давай, не скромничай! У него в квартире было в обшей сложности четырнадцать разных предметов, находящихся в розыске. И все по нашим семнадцати кражам! Два видеомагнитофона, норковая шуба, бриллиантовая брошка, – начал перечислять Валиулин. – Но самое главное – спи-со-чек! Двадцать шесть адресов – и против семнадцати уже стоят крестики! Ты понял? Мы нашли наводчика!
– Сказка, – пробормотал я, глядя на ликующего Валиулина.
– Ты опять чем-то недоволен? – подозрительно спросил он.
Я промолчал. Что-то здесь было не так, но моя бедная покалеченная голова никак не могла уловить, что именно. Слишком все просто – действительно, как в сказке. Я искал живого Шкута по одному делу, а нашел мертвого и совсем по другому. Бывают такие совпадения? Все бывает... Но чаще всего совпадения – это непознанная закономерность. А если по-простому, без выкрутасов – недостаток информации.
Я вдруг решил повременить с выдачей Валиулину черкизовских вкладышей. Я сказал, поднимаясь:
– Хочу туда съездить, поглядеть своими глазами.
– Поезжай, – недоуменно пожал плечами он, всем своим видом показывая, что не понимает, зачем мне это нужно. – Группа там еще работает. Ты именинник. Имеешь право.
Кажется, мне прозрачно намекали, что хоть я и герой дня, но все-таки всего лишь участковый и должен знать свое место.
– Спасибо, Валера, – сказал я прочувствованно. На этот раз на площадке перед квартирой Шкута горел яркий свет. “Надо было убить человека, чтоб вкрутили лампочку”, – подумал я. Толкнул незапертую дверь и вошел.
Стул, к которому вчера был привязан труп, все еще стоял на том же месте, но сейчас его занимал живой и даже жизнерадостный Невмянов. Увидев меня, Шурик вскочил и пошел навстречу.
– Прибыл на экскурсию? – расплылся он в ухмылке, протягивая руку.
“И ты туда же”, – хмуро подумал я. А Невмянов продолжал, ткнув пальцем в стул:
– Ну-с, начало осмотра здесь. Труп был привязан к спинке бельевыми веревками...
– Его пытали? – перебил я.
– По-видимому. Надевали на голову полиэтиленовый мешок. А когда начинал задыхаться, снимали. И снова надевали.
– А один раз позабыли снять... – пробормотал я.
– Ага. Узнали, что было надо.
– Или наоборот, не смогли узнать, – заметил я, оглядываясь вокруг. Шкаф раскрыт, ящики стола выдвинуты, пара оперативников копается у книжных полок. – Это вы тут навели порядочек или до вас постарались?
– Мы, – откликнулся Шурик. – Начальство приказало рыть носом, вот и роем.
– Значит, они здесь ничего не искали? – уточнил я.
– Во всяком случае, внешне это не отразилось, – пожал он плечами.
– А где вы обнаружили все эти... вешдоки по кражам?
– Что где. Крупные вещи – видео, дубленку, норковую шубу – в кладовке. Цацки в столе.
– А список?
– Тоже в столе. В центральном ящике.
– Что, прямо сверху валялся?
– Ну, не сверху. Так, среди других бумажек.
– На видеомагнитофонах пальцев нет? – продолжал я расспрашивать.
Невмянов отрицательно покачал головой.
– Даже самого Шкута?
– Никаких. Вообще в квартире есть его отпечатки, но других нет. Видимо, работали в перчатках.
– А... этот список. Он был от руки?
– Нет, напечатан. Скорее всего, вон там, – Невмянов показал подбородком в угол, где на отдельном столике стоял японский компьютер с русской клавиатурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26