– Там, за загородкой, установлен газовый нагреватель. Отверните переключатель на пол-оборота по часовой стрелке и ждите около двух минут. Он начнет нагреваться, и к тому времени, когда вы уже вымоетесь, там будет тепло и приятно.
– Благодарю.
Гейл вышла из кухни. Сандерс протянул Трису стакан с ромом и пригубил из своего.
– Чем еще могу помочь?
– Ничего не надо. Дайте покой своим костям. Сандерс сел за стол и стал наблюдать, как Трис зажег плиту, налил масла на сковородку и бросил в нее мясо, посыпав его приправами. Когда он удостоверился, что мясо жарится как надо, он отвернулся от плиты и взглянул на Сандерса.
– И что за мысль пришла вам в голову?
– Что? – Сандерс сперва не понял, о чем идет речь.
– Да с этой акулой. Чего вы добивались?
Сандерс с тоской подумал: “Боже, когда это кончится?”
– Ничего. Обычная глупость. Я понял это. – Он надеялся, что быстрое признание закончит эту тему.
– Полагаю, в этом было нечто большее, – сказал Трис. – Наверняка вы думали, что совершаете что-то героическое.
Сандерс покраснел, потому что Трис был прав. Да, он знал, что поступает глупо, импульсивно, рискованно, но по-мальчишески гордился тем, что ранил акулу. Хотя он в этом и не признавался, но даже фантазировал о том, в какую форму облечет эту историю, когда будет рассказывать ее друзьям.
– Это довольно естественно, – сказал Трис. – Большинству людей хочется доказать что-то самим себе, и когда они совершают нечто, думая, что это произведет эффект, то сами начинают верить в необходимость или героизм своего поступка. Ошибка заключается в том, что на самом деле вам нравится совершать поступки просто для того, чтобы доказать себе, что вы это можете.
Хотя в голосе Триса не было и намека на укоризну, Сандерс смутился.
– Иногда, наверное, так и бывает.
– К чему я веду... – Трис помолчал. – Ваши эмоции и ощущения усиливаются, когда вы поступаете верно, когда знаете, что этот поступок следует совершить, и отдаете себе отчет в своих действиях, – вот тогда-то вы действуете мужественно. Жизнь изобилует случайностями, когда можно принести боль себе или еще кому-то. – Трис отпил из стакана. – В ближайшие несколько дней у вас появится больше шансов причинить боль себе, чем у большинства мужчин за всю их жизнь. Познавать явления и правильно поступать – вот то, что делает жизнь осмысленной, облегчает человеку его существование. Когда я был молод, некому было рассказывать мне об этом. Я все познавал сам. Пришлось совершить уйму ошибок, чтобы научиться отличать гусиное дерьмо от золота. Сколько вам лет?
– Тридцать семь.
– Немало, но до могилы еще далеко. Вы могли бы начать сейчас и последующие сорок лет изучать море, и у вас не было бы недостатка в объектах исследований. Существует лишь один минус в процессе познания – оно таит в себе источник унижения. Чем больше вы познаете, тем яснее понимаете, как скудны ваши знания. – Трис опустошил свой стакан и встал, чтобы снова налить в него. – Так или иначе, все говорит за то, что это сумасшествие – совершать какие-то поступки только для того, чтобы доказать, что ты можешь их сделать. Чем больше познаешь, тем чаще обнаруживаешь, что совершаешь поступки, которые тебе и не снились.
Сандерс кивнул. Он не мог понять, то ли на самом деле изменилось отношение Триса к нему, то ли изменилась его собственная интерпретация отношения Триса к нему. Удивительно, но он почувствовал себя польщенным и сказал:
– Благодарю вас.
Казалось, Триса смутила эта реплика. Он щелкнул пальцами и воскликнул:
– Баллоны! Я почти забыл о них. Лучше запустить этого монстра сейчас, а то он будет кудахтать здесь всю ночь.
Сандерс вышел за Трисом из дома и стоял рядом, пока тот запускал компрессор и подсоединял к нему два баллона.
Когда они вернулись в кухню, Гейл готовила себе питье. У нее были голые ноги, и на ней был хлопчатобумажный халатик. Сандерс поцеловал ее в шею; от нее пахло мылом.
– От тебя хорошо пахнет, – сказал он.
– Я хорошо себя чувствую, плохо только моим пазухам.
– Головная боль? – спросил Трис.
– Нет, это не голова. Вот здесь. – Она указала на области над глазами. – Я чувствую, что они чем-то забиты. Больно до них дотронуться.
– Так. С ними жестоко обращались. Завтра нырять будет Адам. А вы можете понежиться на солнце.
Трис перевернул мясо на сковородке, наклонился к ящику под раковиной и вынул оттуда целый ассортимент овощей: фасоль, огурцы, кабачок, лук и помидоры. Он покрошил все в большую миску, добавил соус и перемешал вилкой.
Мясо было темно-розовое, почти пурпурное и имело специфический вкус.
– Вы храните это мясо здесь? – спросила Гейл, окуная кусочек мяса в соус.
– Не знаю. А что?
– Мне просто любопытно.
– Оно вам нравится?
– Оно... имеет интересный вкус.
– Это ведь не говядина, знаете?
– Вот как? – медленно произнесла Гейл. – Что же это?
– Козлятина. – Трис отрезал кусок мяса, положил его в рот и с удовольствием стал жевать.
– О!
В желудке у Гейл что-то перевернулось, и она взглянула на Сандерса. Он как раз собирался откусить кусочек мяса, но теперь вилка застыла в нескольких дюймах от его рта. Он увидел, что она смотрит на него, и, задержав дыхание, взял мясо в рот и проглотил его целиком.
После ужина Трис положил свою тарелку в раковину и сказал:
– Я собираюсь прогуляться; возможно, наведаюсь к Кевину ненадолго. Можете меня не ждать.
– Нам нужно что-то сделать? – спросила Гейл.
– Нет, наслаждайтесь друг другом. – Он вытер руки о штаны и взял бутылку рома из шкафчика. – Кевин пьет пальмовое вино домашнего изготовления. Обжигает внутренности быстрее, чем морская медуза. – Он окликнул собаку, спавшую под столом: – Пошли.
Собака вскочила на ноги, потянулась, зевнула и вышла за Трисом через кухонную дверь.
Когда калитка была закрыта и звуки шагов Триса замерли вдали, Сандерс произнес:
– Неплохо с его стороны.
– Что?
– Оставить нас наедине.
Он протянул руку через стол, чтобы взять ее руку в свою. Гейл не выдернула свою руку, но и не ответила на его прикосновение.
– Трис был женат, – проговорила она и затем рассказала ему историю, которую поведал ей Коффин.
Пока Сандерс слушал, он вспомнил свою беседу с Трисом и понял: то, что казалось ему дружеским советом, было искренней, сердечной заботой. Трис пытался увести его от того отношения к жизни, которое когда-то избрал для себя сам и которое навсегда лишило его надежды на радость. Поняв это, Сандерс почувствовал холодный страх, никак не связанный со страстью к приключениям.
– Я люблю тебя, – сказал он.
Она кивнула. На ее глаза навернулись слезы.
– Пошли спать.
Он поднялся и составил посуду в раковину, затем вернулся и повел Гейл в спальню.
Впервые ему не удалось ее возбудить. Через некоторое время он перестал пытаться и спросил:
– В чем дело?
– Сожалею... Я не могу. – Она отвернулась от него и прижалась к стене.
Сандерс долго лежал без сна, прислушиваясь к звуку работающего компрессора на улице. Постепенно ее дыхание стало ровнее и глубже, и вскоре она крепко спала.
Сексуальный порыв Сандерса не был простым желанием: он чувствовал, что ему необходимо выразить свою любовь к Гейл, успокоить, оберечь ее. Но она его не хотела, по крайней мере, не нуждалась в том, что он хотел дать ей, и Сандерс вдруг почувствовал себя обиженным на Триса. Трис не рассказывал им о жене, даже не предполагал, что они знают о его личной жизни, но каким-то образом он, его прошлое, его неизбывная печаль встали между ними. Сандерс понимал, что его досада ни на чем не основана, но не мог подавить ее.
Наконец он заснул. Он не проснулся, когда в тишину ночи ворвались новые звуки – шум автомобильного двигателя, шелест покрышек по гравию.
* * *
Лишь ветер разбудил его утром – ветер, свистящий сквозь занавеску и хлопающий ставнями, дующий с моря и набирающий силу, переваливая через скалы.
Трис сидел в кухне, просматривая старые газеты. Сандерс не стал спрашивать, не нашел ли он там чего-нибудь новенького; отныне он знал, что Трис говорит только тогда, когда у него возникает в этом надобность. Поэтому все, что он счел нужным произнести, щелкнув по стеклу барометра, было:
– Вы оказались правы.
– Да. Дует весьма сильно. Но здесь хуже, чем внизу. С нами все будет в порядке.
Сандерс взглянул на часы: половина седьмого.
– Когда вы хотите выйти?
– Через полчаса или сорок минут. Если ваша девушка хочет поесть, лучше уже разбудить ее.
– Хорошо, – Сандерс все же не смог удержаться от любопытства. – Что нового?
– Ничего особенного, ничего, что привело бы нас к чему-нибудь значительному. Дневники... Боже, если слушать россказни этих матросов, так подумаешь, что на каждом корабле был по крайней мере чертов Форт-Нокс!
Путешествие вдоль южного берега оказалось нелегким. “Корсар” шлепался о бушующие волны, кренясь и содрогаясь, оставляя за собой пенный шлейф; струи воды захлестывали нос и били в стекла иллюминаторов. Собака, безуспешно пытавшаяся устоять на носу, улеглась в сухом уголке и взвывала всякий раз, когда ее тело ударялось о качающуюся палубу.
Дэвид и Гейл стояли в кокпите рядом с Трисом, удерживаясь за надстройку.
– Мы сможем нырять? – усомнился Сандерс.
– Конечно. Это всего двадцать узлов, но мы встанем на якорь с подветренной стороны рифа и пойдем на дно.
– Что будет, если якорь не удержится?
– Тогда “Апельсиновая роща” станет владельцем новехонького кораблекрушения.
Когда они оказались в створе “Апельсиновой рощи”, Трис направил лодку к берегу. Волны обрушивались на риф и разбивались о него на пенистые языки.
Сандерс ожидал, что, как всегда, Трис аккуратно будет выбирать путь среди рифов. Вместо этого он отходил от рифов в сторону моря на несколько секунд, изучал течения и характер волн, а затем прибавлял скорость и проскакивал через первый же просвет между рифами.
– Держитесь крепче, – предупредил Трис, – она собирается брыкаться.
Лодка дернулась в сторону линии рифов. Попав на вершину волны, корма накренилась вправо; Трис круто закрутил руль вправо, и лодка выпрямилась. Он ввел лодку назад в течение пары секунд, затем добавил обороты и ринулся ко второму рифу.
К тому времени когда они прошли все рифы и плыли с относительно спокойной подветренной стороны, Сандерс ощутил, как пот струйками стекает с его висков под ворот водолазного костюма.
– Береговой вал, – сказал Трис. Он заметил, что одной рукой Гейл все еще цепляется за ручку на консоли, и похлопал по ней: – Все в порядке.
Она ослабила руку и неуверенно усмехнулась:
– Ура!
– Я должен был предупредить вас. Это – единственный способ пройти мимо этих сволочных рифов при таком состоянии моря. Если правильно рассчитать время, остается глубина, достаточная, чтобы пройти над скалами. Но если вы пытаетесь проложить путь между рифами, волны обязательно начнут швырять судно о рифы.
Им не пришлось болтаться в ленивой зыби, дожидаясь Коффина. Увидев лодку сквозь рифы, он перескочил низкую линию волнореза и поплыл к ним.
– Извини, что опоздали, – сказал Трис, втаскивая Коффина в лодку. – Нас немного постукало.
– Представляю. Якорь на подветренной стороне?
– Да. Не хочешь ли промокнуть сегодня? У девушки что-то с головой не в порядке.
– Мне бы хотелось.
Трис повернул лодку в направлении рифов. Коффин прошел вперед и осмотрел якорные цепи.
– Левый борт и правый борт? – спросил он.
– Да, с помощью милосердного Христа. Я буду кричать.
Трис прогнал лодку через две первых линии рифов, затем замедлил ход, приблизившись к третьей линии. Лодку беспорядочно бросало вверх и вниз, и Коффин, используя толстые коричневые пальцы ног как стабилизаторы, сгибал и разгибал колени, чтобы погасить удары движущейся лодки, удерживаясь на носу.
Наблюдая, как Коффин сохраняет равновесие, Сандерс улыбнулся и покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39