- Никогда не слышал ничего подобного, - скептически произнес Алан. - Если бы он был в моем ведении, я был бы встревожен. Просто с самого начала с этим подразделением все было не как обычно, верно?
Теперь полковник повернулся в его сторону.
- Прошу отказаться от снисходительного тона по отношению к нам.
- Вы меня не так поняли. Я просто высказал свое соображение.
- Принимаем к сведению ваше соображение. Если он выпьет эту порцию и нальет еще, я буду обеспокоен.
- Прекрасно. Тем более, что это не единственное, о чем нам следует беспокоиться. Что вы думаете о моем собеседовании с ним?
Движение на одном из мониторов привлекло всеобщее внимание, и они вновь стали внимательно следить за экраном.
Бьюкенен со стаканом в руке вышел из кухонного отсека.
На отдельном черно-белом экране он появился в жилой комнате, тяжело опустился на диван, положил ноги на кофейный столик, откинулся на спинку и потерся лбом о покрытый бисеринками влаги стакан.
- Да, видно, у него действительно болит голова, - заметил Алан.
- Или он просто устал от стресса и от переезда, вступила в разговор женщина.
- Еще одно томографическое обследование покажет, что делается у него в голове, - заявил Алан. Женщина повернулась к нему.
- Вы хотите, конечно, сказать - у него в мозгу. Не в мыслях.
- Именно. Это я и имел в виду. Я спросил вас, что вы думаете о собеседовании.
- Его объяснение по поводу паспорта кажется обоснованным, - произнес майор. - На его месте я, возможно, не бросил бы паспорт, но не исключено, что именно поэтому я и не на его месте. У меня нет его актерского дарования. Подпорченный водой паспорт, который удостоверял бы его личность, не ставя под удар источник, откуда был получен, прибавил бы правдоподобия версии о гибели владельца.
- Но ведь паспорт так и не нашли, - возразил Алан.
- Случайное стечение обстоятельств.
- Я так не думаю. Но давайте отложим разговор на эту тему, - отступил Алан. - Что скажете об открытке?
- И это объяснение звучит вполне резонно, - отозвался майор.
- Наш разговор начинает походить на игру с эхом, - сказал Алан. - А я начинаю терять терпение. Если вам надо его отмазать, то зачем здесь нужен я? У меня жена и дети, которые уже забыли, как я выгляжу.
- Отмазать? - вмешался полковник, и голос его зазвенел, как сталь при ударе о кремень. - Это вы начинаете выводить из терпения меня. Лицо, которое мы наблюдаем на этих мониторах, лицо, которое вы имели честь допросить, вне всякого сомнения, является самым лучшим секретным агентом из тех, кем я когда-либо имел честь руководить. Он прожил дольше, перевоплощался чаще, выстоял среди более серьезных опасностей и выполнил больше важнейших заданий, чем любой другой секретный агент, о котором мне когда-либо доводилось слышать. Он единственный в своем роде, и лишь с величайшим сожалением я вынужден рассматривать вопрос о его ликвидации.
Так, подумал Алан, вот оно. Наконец-то мы добрались до сути. Он жестом показал на охранников.
- Вы уверены, что стоит обсуждать при всех такое серьезное дело?
- Они надежны, - бросил полковник.
- Точно так же, как и Бьюкенен.
- Никто не ставит под вопрос лояльность Бьюкенена.
Он не виноват в том, что был скомпрометирован. Не было абсолютно никакой возможности предвидеть, что кто-то, кого он знал по Кувейту и Ираку, вдруг войдет в ресторан в Канкуне, где он обрабатывал ту парочку наркодельцов. Самый страшный кошмар для секретного агента - это столкновение двух его воплощений. И уж никак невозможно было предсказать, что этот Бейли окажется таким настырным и соберет улики, показывающие Бьюкенена в трех разных воплощениях. Черт бы побрал эти фотографии! Если бы только этот сукин сын не принялся щелкать направо и налево.
Особенно тебя рядышком с Бьюкененом, подумал Алан.
Следующие слова полковника оказались ответом на обвиняющий взгляд Алана.
- Признаю, что была допущена ошибка. Именно поэтому я и послал вас допросить его. Никогда больше не позволю себе вступить с ним в прямой контакт. Но что сделано, то сделано, а ошибаться могут ведь и ваши люди. Если бы в Форт-Лодердейле у нас было время, я вызвал бы одну из моих собственных групп слежения. А так пришлось полагаться на вас... Ваши люди заверили меня, что нашли номер Бейли в гостинице и конфисковали все фотографии.
- У меня была такая же информация, - сказал Алан.
- Информация оказалась неверной. Никаких фотографий Бьюкенена со мной не было обнаружено, А самого Бейли не успели допросить: спрятанная в сумке для пикника бомба была взорвана.
- Так нам было приказано, - настойчивым тоном произнес Алан. - Локационный передатчик в стенке сумки должен был вывести группу на Бейли, когда Бьюкенен передаст деньги. Потом взрывное устройство С-4, также размещенное в стенках сумки, должно быть приведено в действие с помощью дистанционного управления. И проблема Бейли перестанет существовать.
- Вы упрощаете дело, чтобы оправдать неудачу. Был конкретный приказ: подождать на тот случай, если у Бейли назначена встреча с этой женщиной-фотографом, которая помогала ему. И С-4 было выбрано потому, что давало удобную возможность позаботиться о них обоих.
- На тот случай, если они встретятся, - подчеркнул Алан. - А вдруг Бейли уже расплатился с ней и не собирался больше встречаться? Или вдруг Бейли взял бы деньги и бросил сумку?
- Значит, вы признаете, что ваши люди не выполнили приказ и вступили в дело преждевременно.
Алан промолчал.
- Так что же? - спросил полковник.
- Дело в том, что никто не ослушался приказа. Бомба взорвалась самопроизвольно.
- Самопроизвольно?
- Собиравший бомбу эксперт думал, что установил дистанционный взрыватель на частоту, которая в данном районе не применялась. Собственно, привести в действие ее должны были две различные, редко используемые радиочастоты, одна приведет ее в боевую готовность, а другая взорвет. Но вы посмотрите, сколько всяких судов в Форт-Лодердейле. Сколько радиоаппаратов двусторонней связи. По-видимому, там вообще нет редко используемых частот.
- Черт возьми, - возмутился полковник. - Ведь бомба могла взорваться в руках у Бьюкенена прежде, чем он передал бы сумку Бейли.
- Не понимаю, почему это должно вас беспокоить. Вы ведь только что говорили о возможной ликвидации Бьюкенена.
Полковник был, казалось, озадачен. Потом он вдруг понял, в чем дело.
- Ликвидировать не значит физически уничтожить. Что с вами такое? Не думаете же вы, в самом деле, что я прикажу убить одного из своих людей, офицера, служившего мне верой и правдой много лет?
- Его верность осталась недоказанной. - Алан показал на один из многочисленных телеэкранов, где Бьюкенен в черно-белом изображении сидел на диване - глаза закрыты, лицо встревоженное, запотевший стакан с разбавленным виски прижат к собравшемуся в складки лбу. - Я не убежден, что в разговоре со мной он сказал правду.
- Вы имеете в виду паспорт?
- Нет, я не о паспорте. Об открытке. Именно она меня беспокоит. Думаю, он что-то утаил. Думаю, он мне солгал.
- Зачем бы ему это делать?
- Точно не знаю. Вы сами признали, что он работал секретным агентом под множеством имен и прикрытий какое-то невероятно длительное время. В Мексике он был сильно травмирован физически. Очевидно, у него до сих пор болит голова. Может, он вот-вот начнет разваливаться на части. Где-то болтаются фотографии, на которых вы фигурируете вместе с ним, и мы не можем их найти. Наконец, есть женщина, которая видела Бейли с Бьюкененом и вас с Бьюкененом. Масса неувязок. Если Бьюкенен скомпрометирован, если он сломается, то нам, очевидно, никак не нужен еще один Хазенфус.
Алан имел в виду бывшего морского пехотинца Юджина Хазенфуса, сбитого в 1986 году над территорией марксистской Никарагуа, когда он перебрасывал оружие мятежникам-контрас", которых поддерживали Соединенные Штаты. Будучи допрошен никарагуанскими властями, Хазенфуса впутал в это дело ЦРУ и вызвал политический скандал, из которого стало ясно, что в Никарагуа ведется тайная воина, направляемая Белым домом. Так как Хазенфус был завербован через посредников, то ЦРУ смогло легко откреститься от какой бы то ни было связи с ним. Тем не менее, уже одно то, что к ЦРУ было привлечено внимание конгресса и средств массовой информации, оказалось чревато крупными неприятностями.
- Бьюкенен никогда не стал бы болтать, - ответил полковник. - Никогда не нанес бы ущерба нашей безопасности.
- Вероятно, то же самое кто-то говорил и о Хазенфусе во время его вербовки.
- До этого дело никогда не дойдет, - стоял на своем полковник. - Я принял решение. Перевожу Бьюкенена в резерв. Будем выводить его из игры потихонечку, чтобы он не испытал шока при "пересадке". А может, он согласится стать инструктором по боевой подготовке. Как бы то ни было, дни секретной работы для него закончились.
- Завтра, после того как он пройдет вновь томографическое обследование...
- К чему вы клоните? - насторожился полковник.
- Я хотел бы, чтобы ему ввели амитал натрия, а потом допросили его насчет той открытки, - пояснил Алан.
- Нет.
- Нет, - повторил полковник. - Он мой агент, и я знаю, как он отреагирует на такой метод допроса. Он сочтет, что находится под угрозой, что его оскорбили и предала. Вот тогда мы и получим проблему. Самый быстрый способ сделать человека нелояльным - это обращаться с ним так, как если бы он был таковым.
- Тогда я настаиваю, чтобы его хотя бы держали под наблюдением. Что-то в нем мне не нравится. И все еще не дает покоя та открытка.
- Держать под наблюдением? - Полковник пожал плечами и повернулся лицом к телемониторам, к черно-белой картинке, где Бьюкенен сидел, устало откинувшись на спинку дивана, и глаза его были крепко зажмурены, как при сильной головной боли, а ко лбу он прижимал стакан с виски. - С этим у меня нет проблем. Собственно говоря, именно этим мы и занимаемся.
8
Отстраненный от работы, но еще не знающий этого Бьюкенен не отдавал себе отчета в том, что его называли его настоящим именем, когда человек в спортивном пиджаке в коричневую клетку допрашивал его накануне вечером. Но как только тот обратил его внимание на это обстоятельство, как только Бьюкенен понял, что находится в подвешенном состоянии, он пришел в крайнее смущение из-за этого имени. Он так основательно вживался в свои роли, что за прошедшие восемь лет редко думал о себе как о Бьюкенене. Это было бы несовместимо с его многочисленными перевоплощениями. Он не просто притворялся этими людьми. Он ими был. Должен был быть. Малейшее выпадение из образа могло стоить ему жизни. По большей части ему так хорошо удавалось изгнать имя Бьюкенен из своего сознания, что, если бы кто-то предпринял попытку испытать его, неожиданно выкрикнув это имя у него за спиной, он бы не обернулся. Привычка была бы не властна над ним. Это имя воспринималось бы как принадлежащее кому-то другому.
Но сейчас, когда называвший себя Аланом мужчина вез его на обследование, Бьюкенен внутренне корчился каждый раз, как сопровождающий произносил это имя, а делалось это часто и, по всей видимости, намеренно. Бьюкенен чувствовал при этом то же, что и тогда, когда впервые пригласил девушку на танец, или когда впервые услышал свой голос в магнитофонной записи, или когда впервые занимался любовью. Но сомнения и восторг, пережитые им тогда, рождали в нем положительные чувства, тогда как смущение от того, что к нему обращаются "Бьюкенен", перерастало во что-то негативное, что-то похожее на страх. Он чувствовал себя незащищенным, уязвимым, ощущал угрозу для себя. Не называй меня так. Если кое-кто узнает, кто я такой на самом деле, мне можно будет заказывать гроб.
В городе Фэрфаксе, штат Вирджиния, в частной клинике, курируемой, по всей вероятности, руководителями Бьюкенена, ему опять стало не по себе, и он внутренне ежился, потому что проводивший обследование врач упорно называл его настоящим именем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87