Как вы себя чувствуете, мистер Бьюкенен? Голова еще болит, мистер Бьюкенен? Мне надо провести с вами несколько тестов, мистер Бьюкенен. Отличные реакции, мистер Бьюкенен. Моя медсестра проводит вас вниз, на томографию, мистер Бьюкенен.
Черт, они не потрудились дать мне даже минимального прикрытия, думал Бьюкенен. Назвали бы хоть Джоном Доу, на худой конец. Даже без подтверждающих документов. Для того чтобы провести медицинское обследование, подошла бы любая фамилия. Так нет, на медицинской карте, которую держит в руках врач, стоит мое настоящее имя. Понятно, что они должны оберегать псевдоним Дона Колтона. Но мне и не обязательно было им пользоваться. Я мог бы взять любое имя. А так, когда моя настоящая фамилия стоит на бланке обследования, кто угодно может путем сравнения "увязать" меня с Виктором Грантом через его томографию.
Врач закончил рассматривать снимок и повернулся к нему.
- Хорошие новости. Площадь повреждения значительно сократилась, мистер Бьюкенен.
Если он хоть еще один раз меня так назовет, я не знаю, что с ним сделаю.
- И нет ничего, что указывало бы на неврологическое поражение. Дрожь в правой руке у вас прекратилась. Я склонен думать, что этот симптом был связан с раной плеча.
- А головная боль?
- После контузии головная боль может мучить еще очень долго. Она меня не беспокоит.
- Понятно, ведь болит-то не у вас.
Врач никак не реагировал на эту потугу сострить.
- Я могу выписать вам что-нибудь обезболивающее, если хотите.
- Что-нибудь с этикеткой, где написано: "Воздержитесь от вождения автомобиля и работы с тяжелыми механизмами на время лечения данным препаратом"?
- Правильно.
- Спасибо, но я лучше продолжу принимать аспирин, - возразил Бьюкенен.
- Как хотите. Приходите снова через неделю, скажем, второго ноября, и я обследую вас повторно. До тех пор будьте осторожны. Не стукнитесь еще раз головой. Если будут проблемы, дайте мне знать.
Проблемы? Таких проблем, как у меня, тебе не решить.
9
Вот та самая открытка, которую я никогда не собиралась посылать.
10
- Вы не хотите сказать мне, что происходит? - спросил Бьюкенен, когда они ехали по шоссе Литтл Ривер, на обратном пути из Фэрфакса в Александрию. День стоял пасмурный, конец октября, и ветровое стекло было усеяно брызгами моросящего осеннего дождя.
Называющий себя Аланом человек взглянул на него, потом снова уставился перед собой, следя за уличным движением. Теперь он включил "дворники".
- Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
- Почему меня расконспирировали?
Изморось перешла в настоящий дождь, и Алан включил обогрев ветрового стекла.
- Расконспирировали? Почему вы так думаете?
Бьюкенен пристально смотрел на него.
Человек по имени Алан включил передние фары.
- Не осталось уже почти ничего, - заметил Бьюкенен, - чем вы могли бы заняться и уклониться от ответа на вопрос. Что вы собираетесь делать теперь? Включите рацию и будете прыгать с одной станции на другую или приткнетесь к бровке и начнете менять масло?
- О чем вы говорите, Бьюкенен?
- Об этом самом. О моем имени. Впервые за восемь лет люди употребляют его открыто. Меня намеренно компрометируют. Почему?
- Я говорил вам вчера вечером. Вам пора отдохнуть.
- Это не оправдывает нарушения основных правил.
- Бросьте, у доктора есть допуск.
- В таком нарушении не было никакой необходимости, - настаивал Бьюкенен. Ему совершенно необязательно знать, кто я такой, чтобы исследовать томографический снимок. И он упомянул рану на плече, хотя не осматривал это плечо, и я ему об этом не говорил. Что еще ему сказали такого, о чем ему знать было не обязательно? Может, о том, как я получил эту рану?
- Разумеется, нет.
- Ну конечно. Еще бы. Меня не просто отправляют отдохнуть. Я не просто в запаснике. Меня выводят из игры. Я прав?
Человек по имени Алан перешел на полосу обгона.
- Я задал вам вопрос. Меня выводят из игры, так?
- Ничто не длится вечно, Бьюкенен.
- Перестаньте называть меня так.
- А как еще мне вас называть? Что вы, черт побери, о себе воображаете?
Голова у Бьюкенена раскалывалась. Ответить ему было нечего.
- Агент с вашим талантом и опытом мог бы принести массу пользы в качестве наставника, - сказал Алан.
Бьюкенен молчал.
- Вы что, намеревались всю жизнь работать секретным агентом?
- Никогда об этом не думал.
- Ну да, - поднял брови Алан. - Что-то не верится.
- Я сказал это в буквальном смысле. Я действительно никогда об этом не думал. Никогда не думал дальше того, что я делал и кем я был во время каждого конкретного задания. Если, работая в условиях секретности, начинаешь планировать свой выход на пенсию, то неизбежно делаешь ошибки. Забываешь, кем ты должен быть. Выходишь из роли. А это самый верный способ не дожить до пресловутой пенсии.
- Ну, так подумайте об этом сейчас.
Голова у Бьюкенена болела все сильнее и сильнее.
- Почему со мной так поступают? Я ничего не запорол. В том, что случилось, нет никакой моей вины. Я все отлично залатал. Операция не сорвалась.
- Но могла сорваться, не так ли?
- Даже если и так, то все равно не по моей вине.
- Мы не обсуждаем, кто и в чем виноват. Мы говорим о том, что случилось или не случилось, и что почти случилось. Может, просто кончилось ваше везение. В конце концов, вам уже тридцать два. А в нашей игре такой возраст считается уже преклонным. Восемь лет? Да это просто чудо, что вы еще живы. Пора отойти в сторону.
- То, что я еще жив, доказывает, насколько я хорош. Я не заслуживаю такого отношения.
Дождь усилился, забарабанил по крыше автомобиля. "Дворники" на ветровом стекле задвигались чаще.
- Вы когда-нибудь видели свое досье?
Превозмогая боль, Бьюкенен покачал головой.
- Хотите посмотреть?
- Нет.
- Ваш психологический портрет многое проясняет.
- Мне это неинтересно.
- У вас так называемый "диссоциативный тип личности".
- Говорю вам, это мне неинтересно.
Алан вновь перестроился в другой ряд и не снижал скорости, несмотря на дождь.
- Хоть я и не психолог, но ваше досье мне понятно. Вы не нравитесь самому себе и делаете все возможное, чтобы не заглядывать внутрь своего "я". Вы отождествляете себя с людьми и предметами, которые вас окружают. Вы перевоплощаетесь. Вы... диссоциируетссь.
Бьюкенен смотрел, нахмурившись, перед собой, на расплывчатое за завесой дождя уличное движение.
- В обычном обществе такое состояние было бы минусом, - продолжал Алан. Но те, кто вас обучал, поняли, какое сокровище у них в руках, когда их компьютер в ответ на запрос остановил свой выбор на вас. В средней школе вы уже проявляли талант - или, лучше было бы сказать, неодолимую тягу - к лицедейству. В Беннинге и Брэгге ваши спецназовские командиры давали блестящие отзывы о вашем боевом искусстве. Учитывая вашу уникальную наклонность, для завершения вашей подготовки оставалось только пройти еще более специальное обучение на Ферме.
- Не хочу больше ничего слушать, - отрезал Бьюкенен.
- Вы идеальный секретный агент. Неудивительно, что вы могли за восемь лет сыграть столько ролей и что ваши начальники считали вас способным делать это без риска сломаться. Да, черт побери, вы уже сломались раньше. Работа секретного агента была для вас способом лечения. Вы так сильно себя ненавидели, что были готовы на все, на любые страдания ради возможности не быть самим собой.
Бьюкенен невозмутимо протянул руку и схватил Алана за правый локоть.
- Эй, вы что? - воскликнул тот.
Средним пальцем Бьюкенен нащупал нужный нерв.
- Эй, - повторил Алан.
Бьюкенен надавил.
Алан закричал. Он дернулся от боли, машина вильнула, задние колеса занесло на мокром скользком асфальте сначала в одну сторону, потом в другую. Позади них и на полосе обгона другие водители с перепугу тоже начали вилять и сигналить.
- А теперь вот что, - произнес Бьюкенен. - Вы либо заткнетесь, либо узнаете на собственной шкуре, каково потерять управление автомобилем при скорости пятьдесят пять миль в час.
Лицо Алана приобрело цвет бетона. От страшной боли челюсть его отвисла. Лоб покрылся бисеринками пота от усилий выровнять машину.
Он кивнул.
- Прекрасно, - сказал Бьюкенен. - Я знал, что мы сможем договориться. Отпустив локоть Алана, он сел прямо и стал смотреть вперед.
Алан что-то пробормотал.
- Что? - спросил Бьюкенен.
- Ничего.
- Я так и думал.
Но Бьюкенен понял, что сказал Алан.
Это из-за брата.
11
- Что он делает сейчас? - спросил человек, называющий себя Аланом, когда вошел в квартиру, которая находилась над квартирой Бьюкенена.
- Ничего, - ответил майор Патнэм. - Он пил кофе ил пластиковой чашки и следил за телемониторами. Он опять был в штатском.
- Ну он же должен что-то делать. - Алан окинул взглядом квартиру. Полковник и капитан Уэллер отсутствовали.
- Нет, - сказал майор Патнэм. - Он не делает ничего. Когда он вошел, я думал, что он нальет себе чего-нибудь выпить, сходит в туалет, почитает журнал, посмотрит телевизор, займется гимнастикой или еще чем-нибудь. Но он только дошел до дивана. Вон он сидит. Именно это он и делает после вашего ухода. То есть ничего.
Алан подошел к мониторам. Потирая правый локоть в том месте, где все еще болел защемленный Бьюкененом нерв, он хмуро смотрел на черно-белое изображение сидящего на диване Бьюкенена.
- Ч-черт.
Бьюкенен сидел, вытянувшись совершенно неподвижно, с застывшим выражением лица, пристально глядя на стоявший напротив стул.
- Черт, - повторил Алан. - Он в кататоническом ступоре. Полковник знает об этом?
- Я звонил ему.
- И что же?
- Мне приказано продолжать наблюдение. О чем вы с ним говорили? Когда он вошел, вид у него был какой-то странный.
- Это от того, о чем мы не говорили.
- Не понимаю.
- О его брате.
- Черт побери, вы же знаете, что это запрещенная тема!
- Я хотел его испытать.
- Ну, реакции от него вы определенно добились.
- Да, но это не та реакция, какую я хотел получить.
12
Бьюкенену пришла на память притча об осле между двумя охапками сена. Осел стоял точно посередине между ними. И та и другая были одинаковой величины и пахли одинаково чудесно. Лишенный какого бы то ни было основания предпочесть одну охапку другой, осел сдох от голода.
В реальном мире подобная ситуация была бы просто невозможной, потому что охапки никогда не могли бы быть в точности одинаковыми, а осел никогда не мог бы находиться точно посередине между ними, так что притча была лишь теоретической иллюстрацией к проблеме свободной воли. Способность выбирать, которую большинство людей принимали как нечто данное, зависела от определенных условий, отсутствие которых могло лишить человека мотивации, - и Бьюкенен чувствовал, что оказался сейчас именно в такой ситуации.
Его брат.
Бьюкенен настолько основательно работал над тем, чтобы стереть это из памяти, что последние восемь лет ему удалось совершенно отключиться от того поворотного события, которое определяло его поведение. За все это время он не подумал о нем ни разу. В редкие моменты слабости ему, вконец измученному, случалось среди ночи вдруг ощутить, как этот притаившийся в темной глубине его подсознания кошмар начинает подкрадываться, готовиться к прыжку. Тогда он собирал всю свою силу воли и ставил мысленный заслон отрицания, отказа принять неприемлемое.
Даже сейчас, лишенный своих оборонительных средств, засвеченный и неохраняемый, он еще сберег достаточную степень отторжения, так что память могла поймать его в ловушку лишь частично, лишь в принципе, но не в деталях.
Его брат.
Его чудесный брат.
Двенадцати лет.
Милый Томми.
Он умер.
И убил его он.
Бьюкенен почувствовал себя так, будто его сковало льдом. Он не мог пошевельнуться. Он сидел на диване, а его ноги, спина, руки онемели, все тело его окоченело, словно парализованное. Он все так же смотрел на стоящий перед ним стул, не видя его и лишь едва сознавая ход времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87