Он сразу же понял и еще одну вещь. Эти кассеты нужны Драммонду не только для того, чтобы получать удовольствие от подглядывания.
Слово "шантаж" вспыхнуло у него в мозгу, и в ту же секунду он вздрогнул, увидев на экране Марию Томес. То есть он подумал, что это Мария Томес. Полной уверенности не было. Только после внимательного изучения изображения он сможет сказать, что это определенно Мария Томес, а не Хуана в ее роли. В зеленоватом кадре был, по всей вероятности, тот самый солярий в кормовой части яхты. Съемка велась сверху вниз, как если бы камера была запрятана высоко в стене или под приподнятым помостом. Цифры на дисплее показывали, что съемка велась в тридцать семь минут второго ночи. На звуковой дорожке было много помех, но все же Бьюкенен слышал где-то в отдалении танцевальную музыку и женский смех.
Мария Томес в элегантном, сильно декольтированном вечернем платье стояла спиной к камере, опираясь на кормовой поручень, и, видимо, любовалась пенным следом, который тянулся за яхтой. С ней кто-то заговорил по-испански, и она обернулась. В кадр вошел высокий, стройный мужчина, с виду - латиноамериканец, с худощавым лицом и ястребиным носом, в смокинге. Он опять заговорил. На этот раз Мария Томес ответила. Качество звука улучшилось - вероятно, потому что Драммонд воспользовался блоком дистанционного управления и отрегулировал микрофон направленного действия, спрятанный где-то в солярии.
- Нет, мне не холодно, - сказала Мария Томес по-испански.
Камера дала увеличение, когда мужчина приблизился к ней.
13
- Боже мой, - еле выговорила Холли. Она смотрела видеозапись, и на нее накатывала дурнота. - Какой кошмар.
Потрясенный увиденным, Бьюкенен положил кассету в пластиковый мешочек, который нашел в комнате, и заклеил его. Преодолевая боль в одеревеневших от напряжения мышцах, он сделал копию с видеозаписи, но в остальном оставил все в том же виде, в каком нашел. Потом запер за собой дверь и крадучись вернулся на главную палубу. Голова у него болела не переставая все время, пока он спускался по якорной цепи, отвязывал маску и ласты и плыл обратно к берегу, на этот раз на спине, держа мешочек с кассетой над водой.
Пленка кончилась, а Холли еще продолжала смотреть на экран с выражением ужаса и отвращения на лице.
- Чтоб ему в аду гореть.
То, что она увидела на экране (аппаратуру Бьюкенен взял напрокат), было сценой изнасилования и убийства Марии Томес. Возможно, последовательность была обратной - убийство и потом изнасилование, если этот термин применим к осквернению трупа. Изнасилование подразумевает преодоление чьей-то воли, тогда как труп не может возразить против чего бы то ни было - именно это последнее, то есть абсолютное отсутствие сопротивления, и могло как раз привлекать того высокого, худощавого мужчину с ястребиным носом.
Мужчина подошел вплотную к Марие Томес и опять спросил, не холодно ли ей. Потом обнял ее за плечи, будто бы желая согреть. Мария Томес сняла с себя его руку. Мужчина опять полез к ней, и она начала сопротивляться. "Ну-ну, - пьяно бормотал мужчина, - не будь холодна со мной. Я это запрещаю". Он хохотнул и, крепко схватив ее за локти и прижав к поручню, стал целовать ее лицо и шею, подбираясь к холмикам грудей, выступавшим из низко вырезанного платья, а она извивалась у пего в руках, отворачивала лицо то в одну, то в другую сторону я пыталась оттолкнуть его. "Будь со мной потеплее, - сказал он по-испански. Будь потеплее. Я-то теплый. Чувствуешь?" Он опять хохотнул. Когда она стала отпихивать его, он засмеялся и встряхнул ее. Когда она закатила ему пощечину, он ответил ударом кулака. Она плюнула ему в лицо. "Puta", - сказал он и нанес ей страшный удар снизу, который бросил ее вверх и назад.
Потом она осела вниз. Пока Мария падала, он попытался схватить ее, поймал за лиф платья, дернул, разорвал, обнажив ее груди. Когда она ударилась затылком о палубу, он кинулся на нее и продолжал рвать, обнажая ее живот, низ живота, бедра, колени. Теперь он сорвал с нее кружевное белье. На секунду остановился. Камера показала обнаженную Марию Томес, которая неподвижно лежала навзничь на палубе на разорванном платье, раскинутом, словно сломанные крылья. Паралич мужчины длился еще мгновение. Вдруг он расстегнул пояс, спустил брюки и набросился на нее. Его дыхание стало быстрым и хриплым. Его ягодицы работали, словно насос. Потом он застонал, обмяк и тихонько засмеялся: "А теперь тебе тепло?" Она не ответила. Он толкнул ее. Она не двигалась. Он снова ударил ее по лицу. Когда она и на этот раз осталась неподвижной, он стал на колени, схватился руками за ее лицо, сжал щеки, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, и его дыхание стало еще более хриплым. Он быстро поднялся с колен, застегнул брюки, украдкой огляделся вокруг, поставил Марию Томес на ноги.
И с выражением лица, в котором страх сочетался с отвращением, швырнул ее за борт.
Пока Холли в смятении продолжала смотреть на заполненный искорками электростатических помех экран, Бьюкенен прошел мимо нее и выключил видеоплейер и телевизор. Только тогда Холли пошевелилась. Она опустила глаза и покачала головой. Бьюкенен тяжело опустился в кресло.
- Она была мертва? - тихо спросила Холли. - Когда он бросил ее в воду.
- Я не знаю. - Бьюкенен помолчал. - Он мог сломать ей шею, когда ударил. Она могла получить смертельное сотрясение, когда ударилась головой о палубу. Она могла задохнуться, пока он давил на нее сверху. Но точно так же она могла быть в шоке, в обмороке, могла быть еще жива, когда он швырнул ее в воду. Этот сукин сын даже не взял на себя труд удостовериться. Ему было без разницы, жива она или нет. Он заботился лишь о собственной персоне. Использовал се. Потом выбросил. Словно мешок с мусором.
В комнате было темно. Они долго сидели молча.
- Ну, и что же было потом? - с горечью спросила Холли. - Как ты думаешь?
- Тот, кто убил ее, вероятно, рассчитывал, что ему удастся убедить других в том, что она упала с яхты. Он, конечно, был пьян, и это должно было повлиять на его способность рассуждать. Из-за самонадеянности он мог сказать, что видел, как она упала. Но могло быть и так, что какая-то часть сознания подсказала ему, что надо вернуться в каюту, привести себя в порядок и казаться таким же озадаченным и сбитым с толку, как и все остальные, когда станет известно об исчезновении Марии Томес. Тогда он мог бы сделать вполне правдоподобное предположение, что она выпила лишнего, потеряла равновесие и свалилась за борт.
- Мешало только то, что Алистер Драммонд знал правду.
Бьюкенен кивнул.
- Он все это видел на мониторе в своей секретной комнате видеослежения. А кассета с записью изнасилования и убийства, конечно, намного лучше, чем оральный секс, гомосексуализм и наркотики, когда хочешь шантажировать кого-нибудь из мексиканского правительства. Драммонд, должно быть, пребывал в восторге. Представляю себе, как он пошел к убийце, сказал тому, что у него на пленке, и организовал прикрытие в обмен на определенные услуги. На первой стадии трудностей не должно было возникнуть. Драммонду стоило лишь приказать пилоту увести вертолет с яхты на материк. Тогда Драммонд мог бы сказать своим гостям, что Мария Томес улетела, не дожидаясь конца круиза. У них не было бы причины заподозрить, что случилось что-то иное.
- Но вот после этого...
- Да, после этого надо было думать. На Драммонда, должно быть, снизошло наитие, когда ему пришла в голову мысль о Хуане. Вероятно, Мария Томес когда-нибудь рассказывала ему, какой хитрый способ она придумала, чтобы избегать участия во всяких скучных светских мероприятиях, - посылала вместо себя Хуану. А может, Драммонд узнал об этом как-то иначе. Важно, что узнал. Ему не пришлось бы говорить Хуане ничего компрометирующего. Надо было только объяснить, что Мария Томес пожелала остаться в абсолютном уединении, и предложить Хуане неотразимый гонорар за то, что в течение какого-то длительного времени она будет появляться в роли Марии.
- Как сложно и в то же время как просто, - сказала Холли. - Если бы это не было так отвратительно, я назвала бы это гениальным.
- Но что нужно Драммонду от того человека, которого он шантажирует? размышлял вслух Бьюкенен. - Явно не деньги. Драммонд так богат, что одни деньги вряд ли могут быть для него стимулом, особенно такая сравнительно небольшая сумма, которую ему выплатит пусть даже состоятельный мексиканский политический деятель. Ты журналистка. Можешь сказать, кто там на видеопленке?
Холли покачала головой.
- Я не специализируюсь по Мексике. И не смогла бы отличить одного тамошнего политика от другого.
- Но мы можем это узнать. - Бьюкенен встал.
-Как?
- Мы едем обратно в Майами. - В его голосе слышался металл. - Потом летим в Мехико.
14
- Говорит Лютик. - Крепко сжимая трубку, женщина с хрипловатым голосом произнесла присвоенное ей кодовое наименование.
На другом конце провода заспанный мужской голос звучал немного раздраженно.
- Который час? Господи, без малого пять утра. Я лег только час назад.
- Извините. Раньше я никак не могла позвонить.
- Вас разыскивают повсюду. - Человек сказал, что его зовут Алан, хотя это, вероятно, вымышленное имя.
- Именно этого я и боялась. Можно говорить бед опаски?
- Этот звонок передается с другого телефона, - объяснил Алан. - Оба аппарата соединены через скремблеры. Зачем вы мне позвонили? Я ведь сказал вам, что только в самом крайнем случае можно пользоваться этим номером.
- Я с Гномом. - Женщина употребила кодовое слово, о котором они заранее условились.
- Да. Я так и предполагал.
- Вы должны понять. Он говорил правду. То, что он делает, не затрагивает... - Она тактично воздержалась от упоминая "Виски с содовой".
- К такому же выводу пришел и я. Считаю, что он действительно хочет выйти из игры. Это его начальству нужны новые подтверждения.
- Но как?..
- Сейчас уже поздновато задавать этот вопрос,- буркнул Алан. - Вы теперь часть проблемы, в конце концов. Если бы вы держались подальше от него...
- Но в Вашингтоне он пришел ко мне!
- Это ничего не меняет. Вы вместе. Вы виновны в соучастии. Его начальство считает, что вы оба нарушили договоренность о том; чтобы не раскрывать их деятельность.
- Но это не имеет никакого отношения к их деятельности. Как мне втолковать им это? Позвонить, что ли? Дайте мне номер телефона, по которому надо позвонить, и я...
- Нет, - резко прервал ее Алан. - Вы только хуже сделаете. Они могут моментально определить, откуда вы звоните. Вы таким образом приведете их к себе.
- Тогда что же мне делать?
- Порвите контакты с Гномом, - посоветовал Алан. - Залягте на дно. Ждите, пока я не скажу вам, что можно выходить на поверхность.
- Но это может занять месяцы.
- Конечно.
- Черт побери, не надо было мне вас слушать. Когда вы ко мне обратились с тем предложением, надо было сказать, что меня это не интересует.
- Да, но вы не могли этого сделать. Материал был слишком хорош, чтобы упустить его.
- А теперь из-за этого меня могут убить.
- Этого не случится, если вы будете осторожны. Если перестанете делать ошибки. Еще есть возможность спасти положение.
- Сукин вы сын, - в сердцах сказала она. - Вы еще думаете об этом материале.
- Я думаю, не обратиться ли мне к другому журналисту, которому может быть интересно написать материал о вас. Это привлечет к вам такое внимание, что они не смогут и пальцем шевельнуть, чтобы вас ликвидировать. Я мог бы приобщить к делу и вас. Вдвоем мы все еще в состоянии получить то, что хотим.
- То есть - что вы хотите. А я хочу всего лишь нормальной жизни. Что бы это ни значило. Господи, я уже больше ни в чем не уверена.
- Об этом раньше надо было думать, до того как вы приняли мою информацию, - бросил Алан. - Но, повторяю, если вы будете осторожны, если будете делать то, что я вам скажу, то думаю, что в конце концов смогу безболезненно ввести вас в дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Слово "шантаж" вспыхнуло у него в мозгу, и в ту же секунду он вздрогнул, увидев на экране Марию Томес. То есть он подумал, что это Мария Томес. Полной уверенности не было. Только после внимательного изучения изображения он сможет сказать, что это определенно Мария Томес, а не Хуана в ее роли. В зеленоватом кадре был, по всей вероятности, тот самый солярий в кормовой части яхты. Съемка велась сверху вниз, как если бы камера была запрятана высоко в стене или под приподнятым помостом. Цифры на дисплее показывали, что съемка велась в тридцать семь минут второго ночи. На звуковой дорожке было много помех, но все же Бьюкенен слышал где-то в отдалении танцевальную музыку и женский смех.
Мария Томес в элегантном, сильно декольтированном вечернем платье стояла спиной к камере, опираясь на кормовой поручень, и, видимо, любовалась пенным следом, который тянулся за яхтой. С ней кто-то заговорил по-испански, и она обернулась. В кадр вошел высокий, стройный мужчина, с виду - латиноамериканец, с худощавым лицом и ястребиным носом, в смокинге. Он опять заговорил. На этот раз Мария Томес ответила. Качество звука улучшилось - вероятно, потому что Драммонд воспользовался блоком дистанционного управления и отрегулировал микрофон направленного действия, спрятанный где-то в солярии.
- Нет, мне не холодно, - сказала Мария Томес по-испански.
Камера дала увеличение, когда мужчина приблизился к ней.
13
- Боже мой, - еле выговорила Холли. Она смотрела видеозапись, и на нее накатывала дурнота. - Какой кошмар.
Потрясенный увиденным, Бьюкенен положил кассету в пластиковый мешочек, который нашел в комнате, и заклеил его. Преодолевая боль в одеревеневших от напряжения мышцах, он сделал копию с видеозаписи, но в остальном оставил все в том же виде, в каком нашел. Потом запер за собой дверь и крадучись вернулся на главную палубу. Голова у него болела не переставая все время, пока он спускался по якорной цепи, отвязывал маску и ласты и плыл обратно к берегу, на этот раз на спине, держа мешочек с кассетой над водой.
Пленка кончилась, а Холли еще продолжала смотреть на экран с выражением ужаса и отвращения на лице.
- Чтоб ему в аду гореть.
То, что она увидела на экране (аппаратуру Бьюкенен взял напрокат), было сценой изнасилования и убийства Марии Томес. Возможно, последовательность была обратной - убийство и потом изнасилование, если этот термин применим к осквернению трупа. Изнасилование подразумевает преодоление чьей-то воли, тогда как труп не может возразить против чего бы то ни было - именно это последнее, то есть абсолютное отсутствие сопротивления, и могло как раз привлекать того высокого, худощавого мужчину с ястребиным носом.
Мужчина подошел вплотную к Марие Томес и опять спросил, не холодно ли ей. Потом обнял ее за плечи, будто бы желая согреть. Мария Томес сняла с себя его руку. Мужчина опять полез к ней, и она начала сопротивляться. "Ну-ну, - пьяно бормотал мужчина, - не будь холодна со мной. Я это запрещаю". Он хохотнул и, крепко схватив ее за локти и прижав к поручню, стал целовать ее лицо и шею, подбираясь к холмикам грудей, выступавшим из низко вырезанного платья, а она извивалась у пего в руках, отворачивала лицо то в одну, то в другую сторону я пыталась оттолкнуть его. "Будь со мной потеплее, - сказал он по-испански. Будь потеплее. Я-то теплый. Чувствуешь?" Он опять хохотнул. Когда она стала отпихивать его, он засмеялся и встряхнул ее. Когда она закатила ему пощечину, он ответил ударом кулака. Она плюнула ему в лицо. "Puta", - сказал он и нанес ей страшный удар снизу, который бросил ее вверх и назад.
Потом она осела вниз. Пока Мария падала, он попытался схватить ее, поймал за лиф платья, дернул, разорвал, обнажив ее груди. Когда она ударилась затылком о палубу, он кинулся на нее и продолжал рвать, обнажая ее живот, низ живота, бедра, колени. Теперь он сорвал с нее кружевное белье. На секунду остановился. Камера показала обнаженную Марию Томес, которая неподвижно лежала навзничь на палубе на разорванном платье, раскинутом, словно сломанные крылья. Паралич мужчины длился еще мгновение. Вдруг он расстегнул пояс, спустил брюки и набросился на нее. Его дыхание стало быстрым и хриплым. Его ягодицы работали, словно насос. Потом он застонал, обмяк и тихонько засмеялся: "А теперь тебе тепло?" Она не ответила. Он толкнул ее. Она не двигалась. Он снова ударил ее по лицу. Когда она и на этот раз осталась неподвижной, он стал на колени, схватился руками за ее лицо, сжал щеки, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, и его дыхание стало еще более хриплым. Он быстро поднялся с колен, застегнул брюки, украдкой огляделся вокруг, поставил Марию Томес на ноги.
И с выражением лица, в котором страх сочетался с отвращением, швырнул ее за борт.
Пока Холли в смятении продолжала смотреть на заполненный искорками электростатических помех экран, Бьюкенен прошел мимо нее и выключил видеоплейер и телевизор. Только тогда Холли пошевелилась. Она опустила глаза и покачала головой. Бьюкенен тяжело опустился в кресло.
- Она была мертва? - тихо спросила Холли. - Когда он бросил ее в воду.
- Я не знаю. - Бьюкенен помолчал. - Он мог сломать ей шею, когда ударил. Она могла получить смертельное сотрясение, когда ударилась головой о палубу. Она могла задохнуться, пока он давил на нее сверху. Но точно так же она могла быть в шоке, в обмороке, могла быть еще жива, когда он швырнул ее в воду. Этот сукин сын даже не взял на себя труд удостовериться. Ему было без разницы, жива она или нет. Он заботился лишь о собственной персоне. Использовал се. Потом выбросил. Словно мешок с мусором.
В комнате было темно. Они долго сидели молча.
- Ну, и что же было потом? - с горечью спросила Холли. - Как ты думаешь?
- Тот, кто убил ее, вероятно, рассчитывал, что ему удастся убедить других в том, что она упала с яхты. Он, конечно, был пьян, и это должно было повлиять на его способность рассуждать. Из-за самонадеянности он мог сказать, что видел, как она упала. Но могло быть и так, что какая-то часть сознания подсказала ему, что надо вернуться в каюту, привести себя в порядок и казаться таким же озадаченным и сбитым с толку, как и все остальные, когда станет известно об исчезновении Марии Томес. Тогда он мог бы сделать вполне правдоподобное предположение, что она выпила лишнего, потеряла равновесие и свалилась за борт.
- Мешало только то, что Алистер Драммонд знал правду.
Бьюкенен кивнул.
- Он все это видел на мониторе в своей секретной комнате видеослежения. А кассета с записью изнасилования и убийства, конечно, намного лучше, чем оральный секс, гомосексуализм и наркотики, когда хочешь шантажировать кого-нибудь из мексиканского правительства. Драммонд, должно быть, пребывал в восторге. Представляю себе, как он пошел к убийце, сказал тому, что у него на пленке, и организовал прикрытие в обмен на определенные услуги. На первой стадии трудностей не должно было возникнуть. Драммонду стоило лишь приказать пилоту увести вертолет с яхты на материк. Тогда Драммонд мог бы сказать своим гостям, что Мария Томес улетела, не дожидаясь конца круиза. У них не было бы причины заподозрить, что случилось что-то иное.
- Но вот после этого...
- Да, после этого надо было думать. На Драммонда, должно быть, снизошло наитие, когда ему пришла в голову мысль о Хуане. Вероятно, Мария Томес когда-нибудь рассказывала ему, какой хитрый способ она придумала, чтобы избегать участия во всяких скучных светских мероприятиях, - посылала вместо себя Хуану. А может, Драммонд узнал об этом как-то иначе. Важно, что узнал. Ему не пришлось бы говорить Хуане ничего компрометирующего. Надо было только объяснить, что Мария Томес пожелала остаться в абсолютном уединении, и предложить Хуане неотразимый гонорар за то, что в течение какого-то длительного времени она будет появляться в роли Марии.
- Как сложно и в то же время как просто, - сказала Холли. - Если бы это не было так отвратительно, я назвала бы это гениальным.
- Но что нужно Драммонду от того человека, которого он шантажирует? размышлял вслух Бьюкенен. - Явно не деньги. Драммонд так богат, что одни деньги вряд ли могут быть для него стимулом, особенно такая сравнительно небольшая сумма, которую ему выплатит пусть даже состоятельный мексиканский политический деятель. Ты журналистка. Можешь сказать, кто там на видеопленке?
Холли покачала головой.
- Я не специализируюсь по Мексике. И не смогла бы отличить одного тамошнего политика от другого.
- Но мы можем это узнать. - Бьюкенен встал.
-Как?
- Мы едем обратно в Майами. - В его голосе слышался металл. - Потом летим в Мехико.
14
- Говорит Лютик. - Крепко сжимая трубку, женщина с хрипловатым голосом произнесла присвоенное ей кодовое наименование.
На другом конце провода заспанный мужской голос звучал немного раздраженно.
- Который час? Господи, без малого пять утра. Я лег только час назад.
- Извините. Раньше я никак не могла позвонить.
- Вас разыскивают повсюду. - Человек сказал, что его зовут Алан, хотя это, вероятно, вымышленное имя.
- Именно этого я и боялась. Можно говорить бед опаски?
- Этот звонок передается с другого телефона, - объяснил Алан. - Оба аппарата соединены через скремблеры. Зачем вы мне позвонили? Я ведь сказал вам, что только в самом крайнем случае можно пользоваться этим номером.
- Я с Гномом. - Женщина употребила кодовое слово, о котором они заранее условились.
- Да. Я так и предполагал.
- Вы должны понять. Он говорил правду. То, что он делает, не затрагивает... - Она тактично воздержалась от упоминая "Виски с содовой".
- К такому же выводу пришел и я. Считаю, что он действительно хочет выйти из игры. Это его начальству нужны новые подтверждения.
- Но как?..
- Сейчас уже поздновато задавать этот вопрос,- буркнул Алан. - Вы теперь часть проблемы, в конце концов. Если бы вы держались подальше от него...
- Но в Вашингтоне он пришел ко мне!
- Это ничего не меняет. Вы вместе. Вы виновны в соучастии. Его начальство считает, что вы оба нарушили договоренность о том; чтобы не раскрывать их деятельность.
- Но это не имеет никакого отношения к их деятельности. Как мне втолковать им это? Позвонить, что ли? Дайте мне номер телефона, по которому надо позвонить, и я...
- Нет, - резко прервал ее Алан. - Вы только хуже сделаете. Они могут моментально определить, откуда вы звоните. Вы таким образом приведете их к себе.
- Тогда что же мне делать?
- Порвите контакты с Гномом, - посоветовал Алан. - Залягте на дно. Ждите, пока я не скажу вам, что можно выходить на поверхность.
- Но это может занять месяцы.
- Конечно.
- Черт побери, не надо было мне вас слушать. Когда вы ко мне обратились с тем предложением, надо было сказать, что меня это не интересует.
- Да, но вы не могли этого сделать. Материал был слишком хорош, чтобы упустить его.
- А теперь из-за этого меня могут убить.
- Этого не случится, если вы будете осторожны. Если перестанете делать ошибки. Еще есть возможность спасти положение.
- Сукин вы сын, - в сердцах сказала она. - Вы еще думаете об этом материале.
- Я думаю, не обратиться ли мне к другому журналисту, которому может быть интересно написать материал о вас. Это привлечет к вам такое внимание, что они не смогут и пальцем шевельнуть, чтобы вас ликвидировать. Я мог бы приобщить к делу и вас. Вдвоем мы все еще в состоянии получить то, что хотим.
- То есть - что вы хотите. А я хочу всего лишь нормальной жизни. Что бы это ни значило. Господи, я уже больше ни в чем не уверена.
- Об этом раньше надо было думать, до того как вы приняли мою информацию, - бросил Алан. - Но, повторяю, если вы будете осторожны, если будете делать то, что я вам скажу, то думаю, что в конце концов смогу безболезненно ввести вас в дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87