– За последний месяц в городе было убито пять человек, которым сделал наколки твой знакомый. Их убили, а потом содрали кусок кожи с наколкой.
– Че, прикалываетесь? – обиделся Шнурок. – Делать вам больше нечего? Думаете, если у меня срок условно, так можно ходить и на мозги мне капать?!
– Пять человек. – Кирилл на всякий случай показал Шнурку растопыренную ладонь. – Хочешь быть шестым?
– Так че – не шутка? – наморщил лоб Шнурок. – В натуре режут людей за эти картинки? Ну так я выведу, без проблем. Лазером их выводят, у меня друганы есть – сделают.
– Не забудь сообщить об этом убийце, – хмыкнул Кирилл.
– Ладно, – кивнул Шнурок. – А кто он?
Лика тяжко вздохнула и отвернулась. У Кирилла терпения было больше.
– Если в мы знали, кто убийца, к тебе не приходили бы. Убивает кто-то из близких знакомых того художника. Ты ж бывал у него, бухал с ним – никто из его приятелей не показался тебе странным, подозрительным?
– Вот говорила мне мама – не бухай со всеми подряд! – сокрушенно вздохнул Шнурок и поддернул спортивные штаны. – Я там по сторонам особенно не смотрел, мы же бухали, за жизнь трендели...
– И не только бухали, – заметил Кирилл.
– Это провокация, – заявил Шнурок. – Про это я ничего не скажу... А вообще там все у него с прибабахом были. Не было нормальных пацанов. И бабы тоже, – он покрутил пальцем у виска. – Бабы шизанутые. Одна старая вешалка мне в штаны полезла, а мне не до нее, я упыханный лежу... Ой, в смысле – упившийся лежу.
– Ты теперь поменьше упыхивайся, – посоветовал Кирилл. – Иначе не заметишь, как тебя освежуют.
– Само собой... – Шнурок вдруг ухмыльнулся. – Только зря вы меня пугаете. Откуда этот хмырь узнает, что у меня есть эта наколка? Я же не ору об этом на каждом углу!
– Но мы-то знаем, – сказал Кирилл с грустью в голосе. Почему-то ему показалось, что Шнурку не суждено стать долгожителем – если не из-за тевосяновской наколки, то из-за миллиона других причин...
– М-да. – Шнурок почесал в затылке. – Я как-то не подумал. А вы откуда знаете?
– Старая вешалка, – бросила Лика. – Обиженная женщина – это страшная сила...
На танцполе по-прежнему преобладали девушки в вечерних нарядах, их лишь стало больше. Кирилл разглядывал их оценивающе, Лика – снисходительно. Музыка стала громче, под потолком завертелся серебряный шар, и Кирилл вспомнил одну весьма неглупую фразу Шнурка.
– Может, тебе тоже вывести лазером свою Луну? – предложил он Лике.
– Еще чего! Предложи еще сделать пластическую операцию и уехать в тайгу! Мне кажется, не я должна прятаться от этого гада, а он должен прятаться!
– Он и прячется, – подтвердил Кирилл. – За ним теперь будет гоняться вся городская милиция, и он будет очень хорошо прятаться. Может, он даже на время затаится и прекратит убивать...
– А вот другой вариант, – сказала Лика. – Он постарается побыстрее все закончить. И мне жаль, что у тебя нет пистолета.
Говорящий шкаф на выходе пробурчал им вслед:
– А где же обещанный труп? Оставь медэксперта на ночь, пока кого-нибудь не пришьют...
Обещанный труп появился около одиннадцати часов вечера, когда Шнурок, уже в черных брюках и белой рубашке с табличкой "Служба безопасности", спустился к женскому туалету, чтобы отыскать невесть куда запропастившуюся девушку из числа сотрудниц клуба.
Шнурок даже не успел испугаться, когда из темноты выступил пожилой человек с черным чемоданчиком в руке.
– Где у тебя наколка? – деловито спросил он.
– Наколка? – переспросил Шнурок, подумав про себя: "И этот туда же! Заколебали они меня сегодня!" Но палец его уже машинально ткнул в грудь, и тогда пожилой человек выстрелил Шнурку в низ живота – стрелять в голову он не рискнул, боялся промазать. Шнурок упал, тогда убийца приблизился к нему и выстрелил промеж глаз.
Затем пожилой человек перевел дух, положил пистолет с глушителем на пол, сам встал на колени и раскрыл свой незаменимый чемоданчик.
Глава 22
Сначала Хамакулов просто вытащил из сейфа сто сотенных купюр, но затем передумал и позвонил в бухгалтерию, чтобы там подготовили десять тысяч долларов пятидесятидолларовыми купюрами. Вроде бы сумма одна и та же, но так – одна пачка баксов, а так – две пачки баксов. Выглядит солиднее, внушительнее. Шароватов не устоит, когда увидит.
На всякий случай Алишер Харисович положил во внутренний карман пиджака еще и бумажник с парой штук баксов – как резерв, на случай если старик все же решит поторговаться, встанет в позу... Дополнительная пара тысяч решит все проблемы.
Хамакулов любил искусство. Точнее, он любил любить искусство. Ему нравился сам процесс – общение со всей этой интеллигенцией, которая заискивающе заглядывает в глаза и просит денег. Ему нравились фотографии в газетах: "Известный меценат открывает выставку". Ему нравилось само слово "меценат". Ему нравилось ощущать себя не таким, как все, – выше, лучше... И как это теперь говорят – продвинутее. Потому что не всем это под силу – любить искусство.
"БМВ" чувствовал себя неуютно на белогорских неровных дорогах, которые ближе к окраинам приобретали вид трассы гонок на выживание. Хамакулов в этих местах не бывал сроду, так что нужную улицу отыскали только благодаря самоотверженным усилиям водителя. Дом Шароватова выглядел как настоящая деревенская изба, невесть как затесавшаяся среди "хрущевок". "БМВ" остановился и перегородил всю улицу, однако ни Хамакулова, ни его водителя, ни охранника это не волновало.
Дело есть дело.
Охранник взял пакет с деньгами, Хамакулов пригладил волосы, поправил галстук и выбрался из машины. Помимо двух запасных тысяч, он приготовил для старика еще один сюрприз – пять бутылок фирменной хамакуловской водки в кейсе. Пусть дед порадуется, погреется – в избе, должно быть, прохладно...
– Здорово, Петр Дмитриевич! – крикнул Хамакулов с порога. Дверь, само собой, не заперта, деревенская привычка Шароватова была Алишеру Харисовичу хорошо известна. Равно как и проблемы со слухом. Поэтому Хамакулов говорил громко, отчетливо: – Это я, Алик! Как и договаривались...
Хамакулов остановился. Рядом застыл охранник с пакетом денег в руках.
– Петр Дмитриевич? – Хамакулов недоуменно смотрел на молчаливого старика, который сидел в кресле, закутавшись в одеяло по самую шею и никак не реагируя на появление гостей. – Петр Дмитриевич, тебе плохо? Может, врача вызвать?
Шароватов едва заметно помотал головой.
– Ну а чего ж ты как неродной? – приободрился Хамакулов. – Мы вот денежек тебе привезли, как и договорились...
– Прости Христа ради, – просипел Шароватов.
– За что? – не понял Хамакулов. – За что прощать-то?
– Прости... – повторил Шароватов и закрыл глаза.
– Вот тебе и...
Хамакулов не договорил – он бросился назад, к дверям, потому что не хотел получить такую же черную дыру в груди, которую только что – абсолютно беззвучно – получил его охранник. Пожилому человеку с чемоданчиком пришлось стрелять Хамакулову в спину – к сожалению, потому что так можно было повредить татуировку.
Алишер Харисович ткнулся лицом в деревянный пол, судорожно царапнул его ногтями и затих. Пожилой человек удовлетворенно улыбнулся – удача наконец-то вернулась к нему. Шароватова он застрелил как положено – в голову, ведь старик никуда не бегал, сидел себе смирно и не создавал проблем.
После этого можно было раскрыть чемоданчик и приняться за работу. Отвлекся он лишь раз – когда в дом вошел обеспокоенный отсутствием шефа водитель. С этим было легко – ценности его кожа не представляла, можно было палить куда хочешь.
Он вышел из дома сорок минут спустя, не прячась, не торопясь исчезнуть с этой улицы. Обогнув "БМВ", он двинулся в сторону стоянки такси, чтобы еще успеть в клуб "Фрегат".
Он не собирался прятаться, он собирался поскорее закончить свои дела. ВСЕ свои дела.
Глава 23
Метель сделала свое белое дело, напугала и изумила горожан, а потом вдруг исчезла, оставив после себя холодный ветер в качестве временно исполняющего обязанности. Этот атмосферный беспредел совсем не напоминал о весне, хотелось попрочнее закрыть окна и двери, запереться и никуда не выходить. Это желание возникло у массы людей, совершенно не информированных о наличии в Белогорске целеустремленного маньяка, который одного за другим освежевывает друзей и знакомых покойного художника Тевосяна. Кирилл и Лика знали. Поэтому они с особым удовольствием забрались в квартиру Кирилла, стуча зубами и мечтая о шерстяной одежде, теплом чае и горячей ванне.
Лика, правда, еще мечтала о пистолете, чтобы иметь стопроцентную защиту от нападения, но Кирилл устало сказал ей:
– Угомонись. Если хочешь, я придвину к входной двери шкаф с книгами, тогда сюда точно никто не войдет. Правда, и мы уже не выйдем.
Тогда Лика согласилась в отсутствие пистолета довольствоваться ванной. Кирилл не возражал, просто немного обидно было услышать, как закрылась изнутри защелка. С горя Кирилл сел на телефон, так что когда согревшаяся Лика выбралась из ванной, Кирилл мог жизнерадостно отрапортовать:
– Меня только что послали. Причем с большим энтузиазмом. Товарищ Рукавишников не желает ни с кем общаться вообще и не хочет общаться по поводу Тевосяна в частности.
– А ты объяснил, что речь идет о жизни людей? И о его жизни, вероятно, тоже?
– Я начал объяснять, но у Рукавишникова не хватило терпения дослушать. Он бросил трубку.
– У нас ведь есть его адрес, – напомнила Лика. – Если он и дальше будет играть в молчанку, мы можем просто высадить ему дверь. То есть ты сможешь. Наверное.
– Ну да, – кивнул Кирилл. – А если дверь железная, то я вызову ОМОН. Скажу, что у Рукавишникова на квартире удерживают заложников, печатают фальшивые деньги и готовят государственный переворот.
– А тебя потом не взгреют на работе за вранье?
– Моя карьера находится в таком глубоком и темном месте, – вздохнул Кирилл, – что эта мелочь ей не повредит... Но все же ОМОН к Рукавишникову я бы вызвал – ведь это он самый близкий к Тевосяну человек. Из живых. Меня смущают рассказы Лагинской о новом ученике, каком-то мальчике-одуванчике...
– С мальчиком сплошные непонятки, а Рукавишников – живой человек с адресом и телефоном. Погоди, – Лика взяла бумажку, написанную Лагинской. – Это телефон Рукавишникова, а это?
– Не знаю. – Кирилл всмотрелся в клетчатый листок. – Я думал, это просто какая-то старая бумажка, и поверх Лагинская написала...
– Написала телефон Рукавишникова, а еще какого-то... Нестеренко.
– Очень мило с ее стороны, но только на фига она это сделала? И кто такой этот Нестеренко? Давай-ка я позвоню Лагинской...
– Подожди, – задумчиво проговорила Лика. – Мне кажется, в газете что-то мелькало... Нестеренко, Нестеренко... То ли это старый приятель Тиграна, то ли журналист, который про него писал... Я позвоню, – решительно сказала она. – Я позвоню ему и все узнаю.
Она и вправду позвонила, она и вправду узнала. Кирилл поморщился, глядя за окно, где погода продолжала беспредельничать. Мерзко становилось на душе от самой мысли, что можно покинуть теплую квартиру и вылезти на холод – однако все к этому шло.
– Он – школьный приятель Тиграна, – уверенно говорила Лика. – И он очень заинтересовался, стоило мне намекнуть про татуировки. Я думаю, стоит немедленно к нему поехать.
– Ты же говорила, что лучший вариант – это Рукавишников, он больше других знает?
– Рукавишников никуда не убежит. А если он не хочет ни с кем общаться, значит, и убийца вряд ли до него доберется. Стало быть, займемся Нестеренко, а потом...
– Потом будет ночь, – жалостно сказал Кирилл. – Холодно будет.
– Холодно – это в морге, – неожиданно серьезно и даже зло сказала Лика. – Хотя это же не тебе грозит. Это грозит мне. Может, поэтому мы немного по-разному ощущаем ситуацию?
Глава 24
Львов проснулся от звука глухих грохочущих ударов – словно он плыл на подводной лодке, а сверху кто-то швырял в него глубинными бомбами, но попасть не мог, лишь доставляя беспокойство барабанным перепонкам Львова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Че, прикалываетесь? – обиделся Шнурок. – Делать вам больше нечего? Думаете, если у меня срок условно, так можно ходить и на мозги мне капать?!
– Пять человек. – Кирилл на всякий случай показал Шнурку растопыренную ладонь. – Хочешь быть шестым?
– Так че – не шутка? – наморщил лоб Шнурок. – В натуре режут людей за эти картинки? Ну так я выведу, без проблем. Лазером их выводят, у меня друганы есть – сделают.
– Не забудь сообщить об этом убийце, – хмыкнул Кирилл.
– Ладно, – кивнул Шнурок. – А кто он?
Лика тяжко вздохнула и отвернулась. У Кирилла терпения было больше.
– Если в мы знали, кто убийца, к тебе не приходили бы. Убивает кто-то из близких знакомых того художника. Ты ж бывал у него, бухал с ним – никто из его приятелей не показался тебе странным, подозрительным?
– Вот говорила мне мама – не бухай со всеми подряд! – сокрушенно вздохнул Шнурок и поддернул спортивные штаны. – Я там по сторонам особенно не смотрел, мы же бухали, за жизнь трендели...
– И не только бухали, – заметил Кирилл.
– Это провокация, – заявил Шнурок. – Про это я ничего не скажу... А вообще там все у него с прибабахом были. Не было нормальных пацанов. И бабы тоже, – он покрутил пальцем у виска. – Бабы шизанутые. Одна старая вешалка мне в штаны полезла, а мне не до нее, я упыханный лежу... Ой, в смысле – упившийся лежу.
– Ты теперь поменьше упыхивайся, – посоветовал Кирилл. – Иначе не заметишь, как тебя освежуют.
– Само собой... – Шнурок вдруг ухмыльнулся. – Только зря вы меня пугаете. Откуда этот хмырь узнает, что у меня есть эта наколка? Я же не ору об этом на каждом углу!
– Но мы-то знаем, – сказал Кирилл с грустью в голосе. Почему-то ему показалось, что Шнурку не суждено стать долгожителем – если не из-за тевосяновской наколки, то из-за миллиона других причин...
– М-да. – Шнурок почесал в затылке. – Я как-то не подумал. А вы откуда знаете?
– Старая вешалка, – бросила Лика. – Обиженная женщина – это страшная сила...
На танцполе по-прежнему преобладали девушки в вечерних нарядах, их лишь стало больше. Кирилл разглядывал их оценивающе, Лика – снисходительно. Музыка стала громче, под потолком завертелся серебряный шар, и Кирилл вспомнил одну весьма неглупую фразу Шнурка.
– Может, тебе тоже вывести лазером свою Луну? – предложил он Лике.
– Еще чего! Предложи еще сделать пластическую операцию и уехать в тайгу! Мне кажется, не я должна прятаться от этого гада, а он должен прятаться!
– Он и прячется, – подтвердил Кирилл. – За ним теперь будет гоняться вся городская милиция, и он будет очень хорошо прятаться. Может, он даже на время затаится и прекратит убивать...
– А вот другой вариант, – сказала Лика. – Он постарается побыстрее все закончить. И мне жаль, что у тебя нет пистолета.
Говорящий шкаф на выходе пробурчал им вслед:
– А где же обещанный труп? Оставь медэксперта на ночь, пока кого-нибудь не пришьют...
Обещанный труп появился около одиннадцати часов вечера, когда Шнурок, уже в черных брюках и белой рубашке с табличкой "Служба безопасности", спустился к женскому туалету, чтобы отыскать невесть куда запропастившуюся девушку из числа сотрудниц клуба.
Шнурок даже не успел испугаться, когда из темноты выступил пожилой человек с черным чемоданчиком в руке.
– Где у тебя наколка? – деловито спросил он.
– Наколка? – переспросил Шнурок, подумав про себя: "И этот туда же! Заколебали они меня сегодня!" Но палец его уже машинально ткнул в грудь, и тогда пожилой человек выстрелил Шнурку в низ живота – стрелять в голову он не рискнул, боялся промазать. Шнурок упал, тогда убийца приблизился к нему и выстрелил промеж глаз.
Затем пожилой человек перевел дух, положил пистолет с глушителем на пол, сам встал на колени и раскрыл свой незаменимый чемоданчик.
Глава 22
Сначала Хамакулов просто вытащил из сейфа сто сотенных купюр, но затем передумал и позвонил в бухгалтерию, чтобы там подготовили десять тысяч долларов пятидесятидолларовыми купюрами. Вроде бы сумма одна и та же, но так – одна пачка баксов, а так – две пачки баксов. Выглядит солиднее, внушительнее. Шароватов не устоит, когда увидит.
На всякий случай Алишер Харисович положил во внутренний карман пиджака еще и бумажник с парой штук баксов – как резерв, на случай если старик все же решит поторговаться, встанет в позу... Дополнительная пара тысяч решит все проблемы.
Хамакулов любил искусство. Точнее, он любил любить искусство. Ему нравился сам процесс – общение со всей этой интеллигенцией, которая заискивающе заглядывает в глаза и просит денег. Ему нравились фотографии в газетах: "Известный меценат открывает выставку". Ему нравилось само слово "меценат". Ему нравилось ощущать себя не таким, как все, – выше, лучше... И как это теперь говорят – продвинутее. Потому что не всем это под силу – любить искусство.
"БМВ" чувствовал себя неуютно на белогорских неровных дорогах, которые ближе к окраинам приобретали вид трассы гонок на выживание. Хамакулов в этих местах не бывал сроду, так что нужную улицу отыскали только благодаря самоотверженным усилиям водителя. Дом Шароватова выглядел как настоящая деревенская изба, невесть как затесавшаяся среди "хрущевок". "БМВ" остановился и перегородил всю улицу, однако ни Хамакулова, ни его водителя, ни охранника это не волновало.
Дело есть дело.
Охранник взял пакет с деньгами, Хамакулов пригладил волосы, поправил галстук и выбрался из машины. Помимо двух запасных тысяч, он приготовил для старика еще один сюрприз – пять бутылок фирменной хамакуловской водки в кейсе. Пусть дед порадуется, погреется – в избе, должно быть, прохладно...
– Здорово, Петр Дмитриевич! – крикнул Хамакулов с порога. Дверь, само собой, не заперта, деревенская привычка Шароватова была Алишеру Харисовичу хорошо известна. Равно как и проблемы со слухом. Поэтому Хамакулов говорил громко, отчетливо: – Это я, Алик! Как и договаривались...
Хамакулов остановился. Рядом застыл охранник с пакетом денег в руках.
– Петр Дмитриевич? – Хамакулов недоуменно смотрел на молчаливого старика, который сидел в кресле, закутавшись в одеяло по самую шею и никак не реагируя на появление гостей. – Петр Дмитриевич, тебе плохо? Может, врача вызвать?
Шароватов едва заметно помотал головой.
– Ну а чего ж ты как неродной? – приободрился Хамакулов. – Мы вот денежек тебе привезли, как и договорились...
– Прости Христа ради, – просипел Шароватов.
– За что? – не понял Хамакулов. – За что прощать-то?
– Прости... – повторил Шароватов и закрыл глаза.
– Вот тебе и...
Хамакулов не договорил – он бросился назад, к дверям, потому что не хотел получить такую же черную дыру в груди, которую только что – абсолютно беззвучно – получил его охранник. Пожилому человеку с чемоданчиком пришлось стрелять Хамакулову в спину – к сожалению, потому что так можно было повредить татуировку.
Алишер Харисович ткнулся лицом в деревянный пол, судорожно царапнул его ногтями и затих. Пожилой человек удовлетворенно улыбнулся – удача наконец-то вернулась к нему. Шароватова он застрелил как положено – в голову, ведь старик никуда не бегал, сидел себе смирно и не создавал проблем.
После этого можно было раскрыть чемоданчик и приняться за работу. Отвлекся он лишь раз – когда в дом вошел обеспокоенный отсутствием шефа водитель. С этим было легко – ценности его кожа не представляла, можно было палить куда хочешь.
Он вышел из дома сорок минут спустя, не прячась, не торопясь исчезнуть с этой улицы. Обогнув "БМВ", он двинулся в сторону стоянки такси, чтобы еще успеть в клуб "Фрегат".
Он не собирался прятаться, он собирался поскорее закончить свои дела. ВСЕ свои дела.
Глава 23
Метель сделала свое белое дело, напугала и изумила горожан, а потом вдруг исчезла, оставив после себя холодный ветер в качестве временно исполняющего обязанности. Этот атмосферный беспредел совсем не напоминал о весне, хотелось попрочнее закрыть окна и двери, запереться и никуда не выходить. Это желание возникло у массы людей, совершенно не информированных о наличии в Белогорске целеустремленного маньяка, который одного за другим освежевывает друзей и знакомых покойного художника Тевосяна. Кирилл и Лика знали. Поэтому они с особым удовольствием забрались в квартиру Кирилла, стуча зубами и мечтая о шерстяной одежде, теплом чае и горячей ванне.
Лика, правда, еще мечтала о пистолете, чтобы иметь стопроцентную защиту от нападения, но Кирилл устало сказал ей:
– Угомонись. Если хочешь, я придвину к входной двери шкаф с книгами, тогда сюда точно никто не войдет. Правда, и мы уже не выйдем.
Тогда Лика согласилась в отсутствие пистолета довольствоваться ванной. Кирилл не возражал, просто немного обидно было услышать, как закрылась изнутри защелка. С горя Кирилл сел на телефон, так что когда согревшаяся Лика выбралась из ванной, Кирилл мог жизнерадостно отрапортовать:
– Меня только что послали. Причем с большим энтузиазмом. Товарищ Рукавишников не желает ни с кем общаться вообще и не хочет общаться по поводу Тевосяна в частности.
– А ты объяснил, что речь идет о жизни людей? И о его жизни, вероятно, тоже?
– Я начал объяснять, но у Рукавишникова не хватило терпения дослушать. Он бросил трубку.
– У нас ведь есть его адрес, – напомнила Лика. – Если он и дальше будет играть в молчанку, мы можем просто высадить ему дверь. То есть ты сможешь. Наверное.
– Ну да, – кивнул Кирилл. – А если дверь железная, то я вызову ОМОН. Скажу, что у Рукавишникова на квартире удерживают заложников, печатают фальшивые деньги и готовят государственный переворот.
– А тебя потом не взгреют на работе за вранье?
– Моя карьера находится в таком глубоком и темном месте, – вздохнул Кирилл, – что эта мелочь ей не повредит... Но все же ОМОН к Рукавишникову я бы вызвал – ведь это он самый близкий к Тевосяну человек. Из живых. Меня смущают рассказы Лагинской о новом ученике, каком-то мальчике-одуванчике...
– С мальчиком сплошные непонятки, а Рукавишников – живой человек с адресом и телефоном. Погоди, – Лика взяла бумажку, написанную Лагинской. – Это телефон Рукавишникова, а это?
– Не знаю. – Кирилл всмотрелся в клетчатый листок. – Я думал, это просто какая-то старая бумажка, и поверх Лагинская написала...
– Написала телефон Рукавишникова, а еще какого-то... Нестеренко.
– Очень мило с ее стороны, но только на фига она это сделала? И кто такой этот Нестеренко? Давай-ка я позвоню Лагинской...
– Подожди, – задумчиво проговорила Лика. – Мне кажется, в газете что-то мелькало... Нестеренко, Нестеренко... То ли это старый приятель Тиграна, то ли журналист, который про него писал... Я позвоню, – решительно сказала она. – Я позвоню ему и все узнаю.
Она и вправду позвонила, она и вправду узнала. Кирилл поморщился, глядя за окно, где погода продолжала беспредельничать. Мерзко становилось на душе от самой мысли, что можно покинуть теплую квартиру и вылезти на холод – однако все к этому шло.
– Он – школьный приятель Тиграна, – уверенно говорила Лика. – И он очень заинтересовался, стоило мне намекнуть про татуировки. Я думаю, стоит немедленно к нему поехать.
– Ты же говорила, что лучший вариант – это Рукавишников, он больше других знает?
– Рукавишников никуда не убежит. А если он не хочет ни с кем общаться, значит, и убийца вряд ли до него доберется. Стало быть, займемся Нестеренко, а потом...
– Потом будет ночь, – жалостно сказал Кирилл. – Холодно будет.
– Холодно – это в морге, – неожиданно серьезно и даже зло сказала Лика. – Хотя это же не тебе грозит. Это грозит мне. Может, поэтому мы немного по-разному ощущаем ситуацию?
Глава 24
Львов проснулся от звука глухих грохочущих ударов – словно он плыл на подводной лодке, а сверху кто-то швырял в него глубинными бомбами, но попасть не мог, лишь доставляя беспокойство барабанным перепонкам Львова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51