Но сообщались и более значимые мелочи: матери по имени Лонти Бертон оказалось всего двадцать два года, младенца звали Темеко, двухлетних близнецов – Алонсо и Данте. Старшим, как я уже догадался, был Онтарио.
Похоже, я невольно вскрикнул, потому что совершавший утреннюю пробежку мужчина кинул в мою сторону испуганный взгляд. Сжимая в руке газету, я медленно зашагал прочь.
– Простите! – послышался сварливый голос. – А заплатить вы не желаете?
Я продолжал идти.
– Эй, парень! – Продавец догнал меня и шлепнул по спине.
Даже не оглянувшись, я бросил на асфальт пятидолларовую бумажку.
Недалеко от дома я прислонился к кирпичной ограде роскошного особняка, тротуар перед которым был тщательно очищен от снега и льда, и перечитал заметку – медленно, вдумчиво. Вдруг я что-то не понял, вдруг им посчастливилось избежать трагической развязки? Мысли у меня путались, из лавины вопросов самыми тяжелыми были: почему они не вернулись в приют и неужели младенец так и умер в моей куртке?
Поиск ответов причинял мучительную боль, я с трудом двинулся дальше. Грудь сдавливало чувство вины. Почему я ничего не сделал еще тогда, в пятницу? Ведь можно было привезти мать с детьми в мотель, обогреть и накормить их.
Едва я открыл дверь квартиры, раздался телефонный звонок. Мордехай. Решил узнать, видел ли я сегодняшнюю газету. Вместо ответа я напомнил ему про мокрую пеленку.
Имен Мордехай никогда не слышал. Я передал ему свой разговор с Онтарио.
– Мне искренне жаль, Майкл.
– И мне. – Слова застревали в глотке, не хотели выходить.
Я договорился с Мордехаем встретиться позже, опустился на диван и без единого движения просидел около часа.
Когда оцепенение прошло, спустился на улицу и вытащил из багажника “лексуса” пакеты с едой и подарками.
* * *
Наверное, любопытство заставило Мордехая явиться в полдень ко мне в офис. До этого ему не раз приходилось бывать в солидных и крупных фирмах, но сейчас Грин хотел увидеть место, где упал с разнесенным черепом Мистер. Я показал ему конференц-зал, кратко упомянув об основных моментах того памятного дня, затем мы спустились вниз и сели в его машину. Слава Богу, движение в выходной день было не особо напряженным – на другие машины Мордехай не обращал внимания.
– Матери Лонти Бертон тридцать восемь. В данное время она отбывает десятилетний срок за торговлю наркотиками, – сообщил он. – Есть два брата – тоже за решеткой.
Сама Лонти занималась проституцией и курила крэк. Об отце ничего не известно.
– Откуда сведения?
– Я разыскал ее бабку. Когда она виделась с Лонти в последний раз, у той было трое детишек. Зарабатывала на жизнь помогая матери. Бабка сказала, что порвала с дочерью и внучкой всякие отношения после того, как они связались с наркотиками.
– В таком случае кто будет их хоронить?
– Те же люди, что хоронили Харди.
– В какую сумму обходятся приличные похороны?
– Как договориться. Хочешь помочь?
– Но кто-то же должен о них позаботиться.
Проезжая по Пенсильвания-авеню мимо внушительного здания конгресса, за которым виднелся купол Капитолия, я не мог не послать проклятий по адресу идиотов, ежемесячно бросающих на ветер миллионы долларов, в то время как тысячи их сограждан не имеют самого убогого пристанища.
Почему четверо детишек должны были умереть на улице, чуть ли не у стен этих колоссов?
Среди моих соседей по кварталу найдется немало таких, которые скажут, что беднягам было бы лучше и вовсе не рождаться.
Тела находились в корпусе медицинской экспертизы на территории центрального окружного госпиталя – в мрачном двухэтажном здании с коричневыми стенами, где размещался также и морг. Если в течение сорока восьми часов за ними никто не явится, то после обязательного бальзамирования их уложат в простые деревянные гробы, отвезут на кладбище у стадиона имени Роберта Кеннеди и быстренько закопают.
На стоянке Мордехай с трудом нашел свободное место.
– Ты по-прежнему уверен, что хочешь войти?
– Думаю, да.
Зная в отличие от меня дорогу, Грин пошел первым. На охранника в мешковатой форме, попытавшегося нас задержать, он наорал так, что мне стало худо. Страж в испуге отшатнулся от стеклянных дверей, где черной краской было выведено слово “МОРГ”, и Мордехай уверенно переступил порог.
– Мордехай Грин, адвокат семейства Бертон! – с вызовом рявкнул он сидевшему за столом дежурного молодому человеку.
Пальцы парня проворно забегали по клавиатуре компьютера, после чего он принялся листать какие-то бумаги.
– Чем, черт побери, вы заняты? – вновь сорвался на крик Грин.
Впервые подняв на посетителей глаза, дежурный не сразу осознал, какой значительной фигуре он противостоит.
– Одну минуту, сэр.
– Можно подумать, у них здесь лежат тысячи мертвецов! – возмущенно повернулся ко мне Мордехай.
Мне вспомнилась история с извинениями. Похоже, основной метод общения с государственными чиновниками у Мордехая – агрессивная напористость.
К столу дежурного подошел очень бледный мужчина с не слишком удачно выкрашенными в черный цвет волосами. На нем были синий лабораторный халат и ботинки на толстой резиновой подошве. Вяло пожав нам руки, он назвался Биллом. Где, интересно, администрация находит людей, желающих работать в морге?
Билл распахнул перед нами дверь, мы пошли в основное хранилище по чистому коридору, здесь было намного прохладнее, чем в приемной.
– Сколько вы их сегодня получили? – Вопрос прозвучал так, будто Мордехай регулярно наведывался в морг для подсчета трупов.
– Двенадцать. – Билл нажал на дверную ручку.
– Ты в норме? – спросил меня Грин.
– Не знаю.
Металлическая дверь хранилища медленно отворилась.
В холодном воздухе чувствовался резкий запах антисептика.
Выложенный белой плиткой пол, голубоватый свет флуоресцентных ламп. Следуя за Мордехаем, я опустил голову, стараясь не смотреть по сторонам, но получалось у меня плохо. Мертвые тела были до ступней покрыты белыми простынями – в точности как показывают по телевизору. На больших пальцах висели бирки с номерами.
Мы остановились в углу между длинной каталкой и небольшим столом.
– Лонти Бертон. – Билл драматическим жестом откинул край простыни.
Я увидел лицо молодой женщины. Ошибки быть не могло, это была она, мать Онтарио, лежавшая в рубашке из простой белой ткани. Смерть никак не исказила ее черты, казалось, она просто спит. Я был не в силах отвести взгляд.
– Она, – сказал Мордехай, будто знал ее долгие годы, и выжидательно посмотрел на меня. Я кивнул.
Билл отошел в сторону; у меня перехватило дыхание.
Детишки уместились под одной простыней.
Их уложили по росту, вплотную друг к другу, с одинаково сложенными на груди руками. Спящие ангелы. Уличные солдатики, так и не успевшие стать взрослыми.
* * *
Мне захотелось прикоснуться к Онтарио, провести ладонью по его щеке и попросить прощения. Захотелось разбудить его, привести домой, накормить. Дать все, чего он только не попросит.
Я шагнул ближе, чтобы всмотреться в его лицо.
– Не прикасайтесь к ним, – предупредил Билл.
– Они, – сказал Мордехай, и я вновь кивнул.
Билл опустил простыню, я прикрыл глаза и мысленно прочел краткую молитву о спасении невинных душ. “Ты не должен допустить, чтобы это повторилось”, – ответил мне Господь.
В соседней комнате Билл достал со стеллажа две проволочные корзины со скромным имуществом погибших. Он вывалил содержимое на стол, и мы принялись составлять опись. Грязная, до дыр протертая одежда, из которой самой ценной вещью была моя джинсовая куртка. Три одеяла, сумочка, пакетик ванильных вафель, нераспечатанная жестянка с пивом, несколько сигарет, два презерватива и долларов двадцать денег: мятые купюры и мелочь.
– Машина находится на городской стоянке, – сообщил Билл. – В ней полно всякого хлама.
– О ней позаботятся, – сказал Мордехай.
Подписав необходимые бумаги, мы забрали пожитки семейства Бертон и вышли.
– Что будем делать с вещами? – спросил я.
– Отвезем бабке. Не хочешь взять куртку?
– Нет.
* * *
Помещением для прощания с усопшими ведал знакомый Мордехаю священник. Особой приязни к святому отцу Грин не испытывал, поскольку к бедам бродяг тот относился довольно прохладно. Но в данном случае Мордехай сдержался.
Мы вышли из машины напротив церкви, стоявшей на Джорджия-авеню неподалеку от Университета Говарда, в квартале, где почти не было видно домов с забитыми окнами.
– Будет лучше, если ты подождешь в машине, – сказал Мордехай. – Это облегчит мне переговоры.
Оставаться одному не хотелось, но теперь я во всем полагался на его слово.
– Хорошо. – Я тоскливо оглянулся.
– Ничего с тобой не случится, – посулил Мордехай и направился к храму.
Я заперся. Через несколько минут напряжение спало, вернулась способность рассуждать здраво. Бросив меня одного, Мордехай руководствовался интересами дела. Присутствие постороннего человека было ни к чему: кто я такой и с чего вдруг принимаю столь живое участие в судьбе этих бездомных? Цена похорон сразу взлетит.
Я смотрел, как мимо машины, пряча лицо от порывов ледяного ветра, движутся люди. Вот прошла мать с двумя детьми, разодетыми в пух и прах и держащимися за руки.
Где были они прошлой ночью, когда Онтарио сидел в холодной машине, вдыхая ничем не пахнущую окись углерода? Где были все мы?
Мир вокруг меня рушился, терял смысл. Менее чем за неделю шесть трупов – к такому потрясению я оказался не готов. Я – молодой человек, белый, получивший прекрасное образование, обеспеченный. Впереди – блестящая карьера, богатство и все блага мира, которые оно несет. Да, брак у меня не сложился, ну и что! Разве мало я вижу красивых женщин? Никаких серьезных причин для беспокойства у меня нет.
Я проклинал Мистера, перевернувшего мне жизнь. Я проклинал Мордехая за навязанное чувство вины. И Онтарио – за тупую, ноющую боль в сердце.
Стук в окно заставил меня вздрогнуть. Нервы ни к черту.
Увидев Мордехая, я опустил стекло.
* * *
– Он сказал, все сделает. За пятерых – две тысячи.
– Не важно…
Мордехай исчез, однако не прошло и двух минут, как он уже садился за руль.
– Похороны во вторник. Панихида здесь, в церкви. Гробы простые, но вполне приличные. Он обещал и цветы, ну, чтобы все как у людей. Сначала запросил три тысячи, но я намекнул, что подъедет пресса и он попадет на экраны телевизоров, в результате сошлись на двух. Недурственно.
– Спасибо, Мордехай.
– Ты в порядке?
– Нет.
На обратном пути мы большей частью молчали.
* * *
У младшего брата Клер, Джеймса, врачи нашли болезнь Ходжкина <Лимфогранулематоз – опухоль лимфатических узлов. На ранней стадии легко излечим. Назван по имени Т. Ходжкина, впервые описавшего это заболевание> – по данному поводу семья и объявила в Провиденсе большой сбор. Ко мне это не имело отношения. Я слушал рассказ Клер о поездке, о страхах родственников, слезах и молитвах, трогательных попытках успокоить Джеймса и его жену. Бурные проявления чувств в семействе Клер не считались дурным тоном. Я содрогнулся при мысли, что довелось бы мне испытать, попроси Клер поехать вместе с ней. Курс лечения начался, перспективы у больного, по словам врачей, неплохие.
Возвращение позволило Клер расслабиться, излить душу.
Мы сидели у камина с пледами на коленях и потягивали вино в атмосфере почти романтической. К сожалению, собственные переживания мешали мне воспринимать чужие. Тем не менее я старался казаться внимательным: вставлял время от времени подходящее словцо, выражал сочувствие по поводу несчастья, случившегося с бедняжкой Джеймсом.
Не такой я представлял нашу встречу, не к тому готовился.
Я ожидал выяснения отношений, может быть, ссоры. Давно созревший нарыв так или иначе должен был лопнуть, оставалось надеяться, что расстанемся мы как цивилизованные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Похоже, я невольно вскрикнул, потому что совершавший утреннюю пробежку мужчина кинул в мою сторону испуганный взгляд. Сжимая в руке газету, я медленно зашагал прочь.
– Простите! – послышался сварливый голос. – А заплатить вы не желаете?
Я продолжал идти.
– Эй, парень! – Продавец догнал меня и шлепнул по спине.
Даже не оглянувшись, я бросил на асфальт пятидолларовую бумажку.
Недалеко от дома я прислонился к кирпичной ограде роскошного особняка, тротуар перед которым был тщательно очищен от снега и льда, и перечитал заметку – медленно, вдумчиво. Вдруг я что-то не понял, вдруг им посчастливилось избежать трагической развязки? Мысли у меня путались, из лавины вопросов самыми тяжелыми были: почему они не вернулись в приют и неужели младенец так и умер в моей куртке?
Поиск ответов причинял мучительную боль, я с трудом двинулся дальше. Грудь сдавливало чувство вины. Почему я ничего не сделал еще тогда, в пятницу? Ведь можно было привезти мать с детьми в мотель, обогреть и накормить их.
Едва я открыл дверь квартиры, раздался телефонный звонок. Мордехай. Решил узнать, видел ли я сегодняшнюю газету. Вместо ответа я напомнил ему про мокрую пеленку.
Имен Мордехай никогда не слышал. Я передал ему свой разговор с Онтарио.
– Мне искренне жаль, Майкл.
– И мне. – Слова застревали в глотке, не хотели выходить.
Я договорился с Мордехаем встретиться позже, опустился на диван и без единого движения просидел около часа.
Когда оцепенение прошло, спустился на улицу и вытащил из багажника “лексуса” пакеты с едой и подарками.
* * *
Наверное, любопытство заставило Мордехая явиться в полдень ко мне в офис. До этого ему не раз приходилось бывать в солидных и крупных фирмах, но сейчас Грин хотел увидеть место, где упал с разнесенным черепом Мистер. Я показал ему конференц-зал, кратко упомянув об основных моментах того памятного дня, затем мы спустились вниз и сели в его машину. Слава Богу, движение в выходной день было не особо напряженным – на другие машины Мордехай не обращал внимания.
– Матери Лонти Бертон тридцать восемь. В данное время она отбывает десятилетний срок за торговлю наркотиками, – сообщил он. – Есть два брата – тоже за решеткой.
Сама Лонти занималась проституцией и курила крэк. Об отце ничего не известно.
– Откуда сведения?
– Я разыскал ее бабку. Когда она виделась с Лонти в последний раз, у той было трое детишек. Зарабатывала на жизнь помогая матери. Бабка сказала, что порвала с дочерью и внучкой всякие отношения после того, как они связались с наркотиками.
– В таком случае кто будет их хоронить?
– Те же люди, что хоронили Харди.
– В какую сумму обходятся приличные похороны?
– Как договориться. Хочешь помочь?
– Но кто-то же должен о них позаботиться.
Проезжая по Пенсильвания-авеню мимо внушительного здания конгресса, за которым виднелся купол Капитолия, я не мог не послать проклятий по адресу идиотов, ежемесячно бросающих на ветер миллионы долларов, в то время как тысячи их сограждан не имеют самого убогого пристанища.
Почему четверо детишек должны были умереть на улице, чуть ли не у стен этих колоссов?
Среди моих соседей по кварталу найдется немало таких, которые скажут, что беднягам было бы лучше и вовсе не рождаться.
Тела находились в корпусе медицинской экспертизы на территории центрального окружного госпиталя – в мрачном двухэтажном здании с коричневыми стенами, где размещался также и морг. Если в течение сорока восьми часов за ними никто не явится, то после обязательного бальзамирования их уложат в простые деревянные гробы, отвезут на кладбище у стадиона имени Роберта Кеннеди и быстренько закопают.
На стоянке Мордехай с трудом нашел свободное место.
– Ты по-прежнему уверен, что хочешь войти?
– Думаю, да.
Зная в отличие от меня дорогу, Грин пошел первым. На охранника в мешковатой форме, попытавшегося нас задержать, он наорал так, что мне стало худо. Страж в испуге отшатнулся от стеклянных дверей, где черной краской было выведено слово “МОРГ”, и Мордехай уверенно переступил порог.
– Мордехай Грин, адвокат семейства Бертон! – с вызовом рявкнул он сидевшему за столом дежурного молодому человеку.
Пальцы парня проворно забегали по клавиатуре компьютера, после чего он принялся листать какие-то бумаги.
– Чем, черт побери, вы заняты? – вновь сорвался на крик Грин.
Впервые подняв на посетителей глаза, дежурный не сразу осознал, какой значительной фигуре он противостоит.
– Одну минуту, сэр.
– Можно подумать, у них здесь лежат тысячи мертвецов! – возмущенно повернулся ко мне Мордехай.
Мне вспомнилась история с извинениями. Похоже, основной метод общения с государственными чиновниками у Мордехая – агрессивная напористость.
К столу дежурного подошел очень бледный мужчина с не слишком удачно выкрашенными в черный цвет волосами. На нем были синий лабораторный халат и ботинки на толстой резиновой подошве. Вяло пожав нам руки, он назвался Биллом. Где, интересно, администрация находит людей, желающих работать в морге?
Билл распахнул перед нами дверь, мы пошли в основное хранилище по чистому коридору, здесь было намного прохладнее, чем в приемной.
– Сколько вы их сегодня получили? – Вопрос прозвучал так, будто Мордехай регулярно наведывался в морг для подсчета трупов.
– Двенадцать. – Билл нажал на дверную ручку.
– Ты в норме? – спросил меня Грин.
– Не знаю.
Металлическая дверь хранилища медленно отворилась.
В холодном воздухе чувствовался резкий запах антисептика.
Выложенный белой плиткой пол, голубоватый свет флуоресцентных ламп. Следуя за Мордехаем, я опустил голову, стараясь не смотреть по сторонам, но получалось у меня плохо. Мертвые тела были до ступней покрыты белыми простынями – в точности как показывают по телевизору. На больших пальцах висели бирки с номерами.
Мы остановились в углу между длинной каталкой и небольшим столом.
– Лонти Бертон. – Билл драматическим жестом откинул край простыни.
Я увидел лицо молодой женщины. Ошибки быть не могло, это была она, мать Онтарио, лежавшая в рубашке из простой белой ткани. Смерть никак не исказила ее черты, казалось, она просто спит. Я был не в силах отвести взгляд.
– Она, – сказал Мордехай, будто знал ее долгие годы, и выжидательно посмотрел на меня. Я кивнул.
Билл отошел в сторону; у меня перехватило дыхание.
Детишки уместились под одной простыней.
Их уложили по росту, вплотную друг к другу, с одинаково сложенными на груди руками. Спящие ангелы. Уличные солдатики, так и не успевшие стать взрослыми.
* * *
Мне захотелось прикоснуться к Онтарио, провести ладонью по его щеке и попросить прощения. Захотелось разбудить его, привести домой, накормить. Дать все, чего он только не попросит.
Я шагнул ближе, чтобы всмотреться в его лицо.
– Не прикасайтесь к ним, – предупредил Билл.
– Они, – сказал Мордехай, и я вновь кивнул.
Билл опустил простыню, я прикрыл глаза и мысленно прочел краткую молитву о спасении невинных душ. “Ты не должен допустить, чтобы это повторилось”, – ответил мне Господь.
В соседней комнате Билл достал со стеллажа две проволочные корзины со скромным имуществом погибших. Он вывалил содержимое на стол, и мы принялись составлять опись. Грязная, до дыр протертая одежда, из которой самой ценной вещью была моя джинсовая куртка. Три одеяла, сумочка, пакетик ванильных вафель, нераспечатанная жестянка с пивом, несколько сигарет, два презерватива и долларов двадцать денег: мятые купюры и мелочь.
– Машина находится на городской стоянке, – сообщил Билл. – В ней полно всякого хлама.
– О ней позаботятся, – сказал Мордехай.
Подписав необходимые бумаги, мы забрали пожитки семейства Бертон и вышли.
– Что будем делать с вещами? – спросил я.
– Отвезем бабке. Не хочешь взять куртку?
– Нет.
* * *
Помещением для прощания с усопшими ведал знакомый Мордехаю священник. Особой приязни к святому отцу Грин не испытывал, поскольку к бедам бродяг тот относился довольно прохладно. Но в данном случае Мордехай сдержался.
Мы вышли из машины напротив церкви, стоявшей на Джорджия-авеню неподалеку от Университета Говарда, в квартале, где почти не было видно домов с забитыми окнами.
– Будет лучше, если ты подождешь в машине, – сказал Мордехай. – Это облегчит мне переговоры.
Оставаться одному не хотелось, но теперь я во всем полагался на его слово.
– Хорошо. – Я тоскливо оглянулся.
– Ничего с тобой не случится, – посулил Мордехай и направился к храму.
Я заперся. Через несколько минут напряжение спало, вернулась способность рассуждать здраво. Бросив меня одного, Мордехай руководствовался интересами дела. Присутствие постороннего человека было ни к чему: кто я такой и с чего вдруг принимаю столь живое участие в судьбе этих бездомных? Цена похорон сразу взлетит.
Я смотрел, как мимо машины, пряча лицо от порывов ледяного ветра, движутся люди. Вот прошла мать с двумя детьми, разодетыми в пух и прах и держащимися за руки.
Где были они прошлой ночью, когда Онтарио сидел в холодной машине, вдыхая ничем не пахнущую окись углерода? Где были все мы?
Мир вокруг меня рушился, терял смысл. Менее чем за неделю шесть трупов – к такому потрясению я оказался не готов. Я – молодой человек, белый, получивший прекрасное образование, обеспеченный. Впереди – блестящая карьера, богатство и все блага мира, которые оно несет. Да, брак у меня не сложился, ну и что! Разве мало я вижу красивых женщин? Никаких серьезных причин для беспокойства у меня нет.
Я проклинал Мистера, перевернувшего мне жизнь. Я проклинал Мордехая за навязанное чувство вины. И Онтарио – за тупую, ноющую боль в сердце.
Стук в окно заставил меня вздрогнуть. Нервы ни к черту.
Увидев Мордехая, я опустил стекло.
* * *
– Он сказал, все сделает. За пятерых – две тысячи.
– Не важно…
Мордехай исчез, однако не прошло и двух минут, как он уже садился за руль.
– Похороны во вторник. Панихида здесь, в церкви. Гробы простые, но вполне приличные. Он обещал и цветы, ну, чтобы все как у людей. Сначала запросил три тысячи, но я намекнул, что подъедет пресса и он попадет на экраны телевизоров, в результате сошлись на двух. Недурственно.
– Спасибо, Мордехай.
– Ты в порядке?
– Нет.
На обратном пути мы большей частью молчали.
* * *
У младшего брата Клер, Джеймса, врачи нашли болезнь Ходжкина <Лимфогранулематоз – опухоль лимфатических узлов. На ранней стадии легко излечим. Назван по имени Т. Ходжкина, впервые описавшего это заболевание> – по данному поводу семья и объявила в Провиденсе большой сбор. Ко мне это не имело отношения. Я слушал рассказ Клер о поездке, о страхах родственников, слезах и молитвах, трогательных попытках успокоить Джеймса и его жену. Бурные проявления чувств в семействе Клер не считались дурным тоном. Я содрогнулся при мысли, что довелось бы мне испытать, попроси Клер поехать вместе с ней. Курс лечения начался, перспективы у больного, по словам врачей, неплохие.
Возвращение позволило Клер расслабиться, излить душу.
Мы сидели у камина с пледами на коленях и потягивали вино в атмосфере почти романтической. К сожалению, собственные переживания мешали мне воспринимать чужие. Тем не менее я старался казаться внимательным: вставлял время от времени подходящее словцо, выражал сочувствие по поводу несчастья, случившегося с бедняжкой Джеймсом.
Не такой я представлял нашу встречу, не к тому готовился.
Я ожидал выяснения отношений, может быть, ссоры. Давно созревший нарыв так или иначе должен был лопнуть, оставалось надеяться, что расстанемся мы как цивилизованные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47