* * *
Независимо от того, что расслышал в моих словах Рудольф, я не провел последние дни на фирме в кропотливых трудах. Наоборот. Заперевшись в кабинете, я высыпал из ящиков на стол накопленный мусор, уселся, оглядел стены и с удовольствием подумал о сожженных мостах. Утреннее напряжение отпустило. К черту рабский труд и хронометраж. К черту восьмидесятичасовую рабочую неделю. Пусть мои тщеславные коллеги просиживают в своих офисах хоть по восемьдесят пять часов. К черту компаньонов – этих покрытых ровным загаром патриархов.
Я позвонил Мордехаю и заявил, что принимаю его предложение. Рассмеявшись, он заверил, что найдет способ регулярно выплачивать мне жалованье. К работе я должен приступить в понедельник, но будет неплохо, если накануне он кратко объяснит мне специфику предприятия.
Я окинул мысленным взором контору на Четырнадцатой улице. Интересно, какая из пустующих каморок достанется мне? Впрочем, не важно.
Во второй половине дня пришлось принимать прощальные напутствия, более смахивающие на соболезнования, от друзей и коллег, убежденных, что несчастный повредился в уме.
Я без обид перенес процедуру. Смирение – удел святых.
Около шести вечера я вернулся домой. Клер ждала меня.
Кухонный стол был покрыт исписанной бумагой и компьютерными распечатками. Калькулятор лежал на подоконнике.
Подготовилась она неплохо. На этот раз в засаду угодил я.
– Думаю, нам необходимо развестись, – учтивым голосом сообщила Клер. – Причина: полная несовместимость характеров. Мы не ссоримся, не тычем друг в друга пальцами. Может быть, поэтому нам никак не удается выговорить: наш брак рухнул.
Играть в изумление не имело смысла – она все решила, мои возражения бесполезны. Я любезно, в тон ей, ответил:
– Конечно.
Надеюсь, согласие прозвучало достаточно искренне. Позволив себе наконец роскошь быть откровенным, я повеселел. Настораживало одно: похоже, ей развод был нужнее, чем мне.
Желая бесповоротно утвердиться в роли лидера, Клер известила меня о встрече с Жаклин Хьюм, убежденная, что имя поразит меня как из пушки.
Действительно, специалистка по бракоразводным делам Славилась умением схватить бедного супруга за причинное Место, причем с вывертом.
– Зачем тебе адвокат? – полюбопытствовал я.
– Чтобы быть защищенной.
– Боишься нечестной игры?
– Ты юрист. Вот и мне понадобился юрист, только и всего.
– Отказавшись от ее услуг, ты могла бы сэкономить кучу денег, – несколько сварливо заметил я. – Как-никак мы разводимся.
– Зато теперь у меня есть чувство уверенности.
Она показала распечатку под названием “Приложение А” – детальный реестр наших совместных активов. “Приложение Б” предлагало план их раздела. Разумеется, Клер урвала кусок пожирнее. Половину нашей наличности, то есть шесть тысяч долларов, она собиралась отдать в банк за свою заложенную машину. Из другой половины мне причиталось две с половиной тысячи. Шестнадцать тысяч долга за мой “лексус” в распечатке не фигурировали. Кроме того, Клер мечтала заполучить сорок тысяч из пятидесяти одной, лежащих на совместных счетах. Мой текущий счет она великодушно дарила мне.
– Доли получаются не совсем равными, – заметил я.
– И не должны, – безапелляционно заявила Клер.
– Почему?
– Потому что не я угодила в кризис переоценки личности.
– Значит, вина целиком на мне?
– Мы не устанавливаем чьей-либо вины. Мы делим имущество. По лишь тебе понятным причинам ты решил урезать свой годовой доход. С какой же стати от последствий твоего сумасбродства должна страдать я? Мой адвокат живо докажет судье, что твои действия подвели нас к финансовому краху. Маешься дурью? Пожалуйста. Но не надейся заставить меня голодать.
– А есть опасность?
– На хамство не отвечаю.
– Получи я что-нибудь, и мне расхотелось бы хамить.
* * *
Необходимо было спровоцировать всплеск эмоций. Орать или швырять друг в друга предметы мы не могли. Впасть в истерику, черт побери, тоже. Бросаться грязными обвинениями в супружеской неверности или пристрастии к наркотикам – тем более. Да какой же это развод!
Напрасный. Не обращая на меня внимания, периодически сверяясь с записями, сделанными под диктовку специалистки, Клер продолжила:
– Договор на аренду квартиры истекает тридцатого июня.
До этого числа я остаюсь здесь. Плата за данный период составляет десять тысяч долларов.
– Мне собирать вещи?
– Как угодно.
– Отлично.
Если Клер гонит меня вон, вымаливать позволение остаться я не буду. Состязание в высокомерии. Кому из нас удастся выказать большее презрение?
С языка чуть не сорвалась глупость типа: “Кого поселишь вместо меня?” Требовалось расшевелить Клер, пусть на долю секунды.
Но я сдержался.
– С твоего позволения уйду завтра.
Ее лицо ничуть не омрачилось.
– Кстати, почему ты считаешь, что имеешь право на восемьдесят процентов наших сбережений?
– Ни о каких восьмидесяти процентах речь не идет. Я плачу десять тысяч за квартиру, три тысячи за мебель, две за общую кредитную карточку, и около шести тысяч мы должны отдать в виде налогов. Всего набегает двадцать одна тысяча.
“Приложение В” скрупулезно перечисляло домашний скарб. Ни один из нас не посмел опуститься до споров по поводу сковород и кастрюль, все разрешилось полюбовно.
– Бери что хочешь, – без устали повторял я, особенно когда вставал вопрос о полотенце или наволочке.
Без изящной торговли, конечно, не обошлось, однако причина гнездилась скорее в моем упрямстве, нежели в законной гордости владельца.
Мне был нужен телевизор и несколько тарелок. Холостяцкая жизнь нагрянула слишком неожиданно, я пока плохо представлял, как обустрою новое жилье. А Клер, похоже, давно раздумывала о вольном будущем.
И все же она старалась быть справедливой. Покончив с прозаическим “Приложением В”, мы признали, что дележ произведен на абсолютно паритетной основе. Осталось подписать соглашение о раздельном проживании, подождать шесть месяцев, явиться в суд и законным порядком расторгнуть наш союз.
Желания поболтать после матча, сыгранного в хорошем темпе, ни у меня, ни у нее не возникло. Набросив пальто, я отправился в долгую прогулку по Джорджтауну, размышляя о необратимости наступивших перемен.
Глава 14
Расцвести идее академического отпуска было не суждено. Исполнительный комитет фирмы зарезал ее на корню. И хотя никому не положено было знать тайн, обсуждаемых на сборище, Рудольф с удрученным видом поставил меня в известность, что ареопаг решил не создавать дурной прецедент. В такой солидной фирме, как наша, дать годичный отпуск рядовому сотруднику означало вызвать цепную реакцию с непредсказуемыми последствиями.
Страховочную сетку из-под проволоки убрали. Теперь, надумай я вернуться, передо мной просто захлопнут дверь.
– Ты по-прежнему соображаешь, что делаешь? – спросил Рудольф, стоя у моего стола. Рядом с ним на полу высились две огромные картонные коробки – Полли уже начала упаковывать накопленный мной мусор.
– Соображаю. – Я улыбнулся. – Не переживай.
– Пробую.
– Спасибо тебе, Рудольф.
Удрученно покачав головой, он вышел.
После вчерашней выходки Клер ни о каком академическом отпуске я и думать не мог. Покой отнимали куда более важные дела. Передо мной вырисовывалась перспектива не только развода и одиночества, но и бездомности.
Я отыскал в газете раздел частных объявлений и принялся изучать предложения о сдаче жилья внаем.
Нужно будет уплатить последний месячный взнос в четыреста восемьдесят долларов за “лексус” и продать красавца. Взамен купить какую-нибудь колымагу, застраховать на максимальную сумму и дождаться, пока кто-то из будущих соседей не угонит ее. Если мне приспичит снять приличное жилье, то на аренду уйдет большая часть зарплаты.
Устроив обеденный перерыв раньше обычного, я два часа разъезжал по центральным районам в поисках приемлемого чердака. Самой дешевой оказалась голубятня за тысячу сто в месяц. Для адвоката с Четырнадцатой улицы цена неподъемная.
По возвращении я обнаружил новую папку. В самом центре стола. Стандартный размер, плотный белый картон и никаких помет. Внутри на скотче у левой створки два ключа, у правой – отпечатанная на компьютере записка: “Верхний ключ – от двери Ченса, нижний – от стеллажа у окна.
Снимешь копии и вернешь на место. Осторожнее, Ченс крайне подозрителен”.
По привычке без стука вошла Полли – тихо, словно призрак. На меня ноль внимания. Мы проработали вместе четыре года, день назад она сказала, что мой уход для нее катастрофа. Ага, катастрофа. Не позже следующей недели получит нового начальника и будет любить его, как меня.
Очень милое создание, чья судьба меня нисколько не беспокоит.
Я захлопнул папку. Полли склонилась над коробками, похоже, не заметила ее. На посту моя бывшая секретарша и мышь мимо не пропустит. Как это в кабинет проник Гектор? Или кто-то другой?
Полли вышла.
Пожаловал Барри Нуццо – для серьезного, по его словам, разговора. Закрыв за собой дверь, он принялся расхаживать вокруг коробок. Обсуждать причины своего увольнения мне не хотелось, я поведал ему о Клер. Супруга Барри тоже была родом из Провиденса, в Вашингтоне подобным совпадениям почему-то придавали большое значение. Поначалу мы ходили друг к другу в гости, потом жены наши к дружбе семьями остыли.
Вид у Барри был недоуменно-печальный, но вскоре ему удалось взбодриться.
– Тяжелый месяц у тебя выдался, Майк. Мне очень жаль.
Мы вспомнили старые добрые времена, тех, кто работал с нами и кого уже нет. О Мистере не было сказано ни слова, даже за кружкой пива. Это удивляло: два друга вместе смотрели в лицо смерти и вдруг так углубились в дела, что не смогли выкроить часа для обмена впечатлениями.
Похоже, момент наступил: Барри то и дело спотыкался о коробки. Я понял, ради какого разговора он пришел.
– Прости, я подвел тебя.
– Оставь это, Барри.
– Нет, правда. Я должен был быть рядом.
– Почему?
– Но ведь ты сошел с ума. – Он рассмеялся.
Я прикинулся, что оценил шутку:
– Да, слегка тронулся, но пройдет.
* * *
– Честное слово, до меня доходили слухи о твоих проблемах. Я пытался отыскать тебя на прошлой неделе, но ты пропал. А потом навалились дела, пришлось торчать в суде, сам знаешь.
– Знаю.
– Ей-богу, Майк, мне очень жаль, что я был далеко.
Прости.
– Забудь.
– Каждый из нас тогда ничего не соображал от страха, но ты-то запросто мог получить пулю в лоб.
– Погибнуть могли мы все, Барри. Рывок проводка, неточный выстрел – бум! Не стоит к этому возвращаться.
– Последний, кого я видел, когда полз к двери, это был ты – на полу, в крови. Я думал, ты умер. Мы вывалились в холл, к нам с криками бросились люди, а я ждал взрыва.
Нас потащили к лифтам, кто-то срезал веревки, я обернулся. Полисмены как раз поднимали тебя. Я запомнил кровь.
Я слушал. Пусть Барри выскажется, пусть успокоит совесть. Потом сможет доложить Рудольфу и остальным, что пытался образумить меня.
– И пока мы спускались, я все время думал: жив ли Майк, не ранен ли? Никто не знал. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем стало известно: ты в порядке. Я собирался позвонить тебе из дому – дети помешали. Да, я должен был позвонить.
– Брось, Барри.
– Мне очень жаль, Майк.
– Хватит, прошу тебя. Все позади, все хорошо. Сейчас уже ничего не исправишь.
– Когда ты понял, что не сможешь остаться?
Я задумался. По-настоящему до меня дошло это в воскресенье, когда Билл откинул простыню и я увидел безмятежно-спокойное лицо Онтарио. В тот момент в городском морге я стал другим человеком.
– В выходные. – У меня не было желания уточнять, да Барри и не нужны были уточнения.
Он с сожалением покачал головой, будто маясь чувством вины за мои коробки. Я утешил его:
– Ты не смог бы остановить меня, Барри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47