Обычно на место преступления или стихийного бедствия посылали целую толпу репортеров, и все они должны были звонить, сообщая информацию. После этого мне следовало сочинить статью к сроку, а еще решить, чьей фамилией ее подписать. Таков газетный бизнес в чистом виде: быстрота и натиск. В подобных заданиях я всегда выгорал дотла. И теперь хотелось только одного: чтобы меня оставили в покое и позволили работать по собственной теме — убийства.
Почти уже собравшись взять распечатку в кафетерий, позже, когда никто не сможет меня увидеть, в последний момент я передумал и решил дочитать до конца. Самый интересный текст оказался опубликованным в «Нью-Йорк таймс», пятью месяцами ранее. Это не случайность. «Таймс» — поистине Святой Грааль журналистики. Лучшее.
Начав читать, я вскоре отложил статью, решив оставить ее напоследок. Просмотрев остальной материал, взял еще чашку кофе и принялся перечитывать статью из «Таймс», посвятив ей остаток времени.
Гвоздевыми новостями оказались три вроде бы независимых самоубийства, совершенных полицейскими Нью-Йорка за период в шесть недель. Жертвы не знали друг друга, но все они пострадали от «полицейской тоски», как это тут же окрестили в прессе.
Двое застрелились дома, а один наложил на себя руки прямо в коридоре, где кололись героином наркоманы, на глазах у шести окаменевших хиппи, с ужасом смотревших на него.
В статье говорилось о растущей цепи самоубийств сотрудников полиции и об исследовании этого явления, проводимом совместно службой ФБР по изучению мотивов поведения и Фондом поддержки правопорядка. Статья цитировала высказывания директора фонда, Натана Форда, и я сделал пометку в своем блокноте. Его имя могло пригодиться позже.
Форд заявил, что в проекте изучаются все случаи самоубийств полицейских, произошедшие в течение последних пяти лет, и тщательно изучается их возможное сходство. Главное, по его мнению, в том, что невозможно заранее определить, кто именно подвержен «полицейской тоске». Тем не менее при своевременной диагностике оказать помощь можно. Если сам сотрудник желает этого.
Форд упомянул о цели проекта: создании базы данных, которую затем преобразуют в набор правил, помогающих выявить заболевших «полицейской тоской» офицеров прежде, чем будет уже поздно.
В боковой полосе «Таймс» перепечатала историю годичной давности о случае в Чикаго, когда полицейский пытался преодолеть себя и все же кончил жизнь трагически.
Когда я прочитал, дыхание внезапно перехватило.
Детектив полиции Чикаго, Джон Брукс, обратился к психотерапевту. Его мучила депрессия, вызванная одним из расследованных убийств. Речь шла о похищении и убийстве двенадцатилетнего мальчика по имени Бобби Смазерс. Мальчик исчез за два дня до того, как его останки обнаружили на снегу возле зверинца в Линкольн-парке. Он оказался задушен. Восемь из десяти пальцев отсутствовали.
Вскрытие показало, что пальцы отрезали еще при жизни. Этот факт, вместе с осознанием своего бессилия в поиске и поимке убийцы, оказался для Брукса слишком тяжелой ношей.
* * *
Мистер Брукс, высококвалифицированный следователь, чрезвычайно тяжело воспринял смерть не по годам смышленого кареглазого мальчика.
Когда руководители полиции и коллеги убедились, что это действительно влияет на его работу, детектив взял четырехнедельный отпуск — для курса интенсивной психотерапии у доктора Рональда Кантора, обратиться к которому ему рекомендовали в департаменте полиции Чикаго.
С самого начала курса, как следует из слов доктора Кантора, Брукс открыто заявлял о собственных суицидальных настроениях и признавал, что его преследуют видения мальчика, бьющегося в агонии.
По окончании двадцати сеансов, продлившихся более четырех недель, доктор Кантор разрешил детективу вернуться к работе, в отдел по расследованию убийств. По всем показателям служебная деятельность мистера Брукса соответствовала требованиям, и он продолжал расследовать и раскрывать новые дела, связанные с убийствами. Друзьям он говорил, что кошмары прекратились. Прозванный ими «попрыгунчик Джон» — за буйный и несгибаемый нрав, мистер Брукс смог даже продолжить свое столь неудачное преследование убийцы Бобби Смазерса.
Однако той холодной чикагской весной в нем что-то переменилось. 13 марта, в день, когда погибшему мальчику должно было исполниться 13 лет, мистер Брукс сидел в своем любимом кресле в небольшой уединенной комнатке. Там он обычно предавался любимому им отвлечению от работы — писанию стихов. Приняв не менее двух таблеток перкоцета, оставшихся от лечения раненой год назад спины, Брукс записал в своем поэтическом блокноте единственную строку. Затем вложил в рот ствол служебного револьвера калибра 38 «спешл» и нажал на спуск. Вернувшись с работы, жена обнаружила дома тело.
Смерть мистера Брукса оставила родным и друзьям массу вопросов. Могли они что-то предпринять? На вопрос журналистов о возможности сторонней помощи Кантор лишь грустно покачал головой.
— Мозг представляет собой сложное, непредсказуемое и временами ужасающее меня явление, — заявил мягкоречивый психотерапевт, сидя в своем офисе. — Я полагал, что Джон вместе со мной прошел большой путь. Но очевидно, мы с ним зашли недостаточно глубоко.
Мистер Брукс и то, что завело его в смертельную западню, остается загадкой. Головоломку представляет собой и его предсмертное послание. Записанное им дает весьма мало для объяснения, что же заставляет обратить собственное оружие против себя.
«Бурной толпой через бледную дверь». Такими были его последние слова . Эта строка вовсе не принадлежала перу детектива. Мистер Брукс взял ее у Эдгара Аллана По. В стихотворении «Дворец, населенный духами», впервые появившемся в книге «Падение дома Эшеров», По написал так:
Путников странные думы страшат:
Сквозь красноватые стекла окна
Тени огромные смутно дрожат,
Звуков скорбящих рыдает волна:
Там, где смеялось Эхо, теперь
Бурной толпой через бледную дверь
Ужасы с хохотом диким идут,
Мчатся, растут и растут.
Смысл этих строк, написанных мистером Бруксом, остался невыясненным. Они определенно несут тоску, выраженную его последним решением.
До настоящего момента дело об убийстве Бобби Смазерса не раскрыто. В отделе, где работал мистер Брукс, его коллеги все еще занимаются расследованием, и, по их словам, они жаждут возмездия за оба убийства.
— Насколько я могу судить, это двойное убийство, — сказал нам Лоуренс Вашингтон — детектив, вместе с Бруксом поднимавшийся по служебной лестнице и также расследовавший дело Смазерса. — Кто убил мальчика, тот достал и до Джона. Вам меня не переубедить.
* * *
Я снова приподнялся и оглядел отдел новостей. Никто не обращал на меня внимания. Вернувшись к статье, я снова перечитал ее последние строки. Потрясение, оставшееся после этого, напомнило тот вечер, когда пришли Векслер и Сент-Луис. Я слышал, как стучит сердце, а внутри все похолодело и сжалось. «Падение дома Эшеров». Я читал это произведение еще в школе и снова — в колледже. И я помнил полное имя персонажа. Родерик Эшер. Открыв блокнот, я взглянул на пометки, сделанные вчера, сразу после ухода от Векслера. Там действительно значилось это имя. Это Шон записал его в своем дневнике. Запись была последней.
РЭШЕР.
Позвонив в библиотеку, я попросил к телефону Лори Прайн.
— Лори, это...
— Джек. Да-да, я узнала.
— Слушай, мне понадобится срочный поиск контекста. То есть я предполагаю, что это поиск. Даже не знаю, как определить...
— И что это будет, Джек?
— Эдгар Аллан По. У нас такое есть?
— Конечно. Мы найдем массу сведений из его биографии. Я могла бы...
— Я хочу знать, есть ли у нас его тексты: рассказы или другие произведения. Мне нужен текст «Падения дома Эшеров». Извини, что перебил.
— Да ладно тебе. Ну, я не думаю, что мы найдем его работы прямо здесь, в базе данных. У нас есть тексты, в основном биографические. Могу поискать в них. Хотя определенно в любом из ближайших книжных магазинов есть его сочинения, на тот случай, если ничего не даст поиск.
— Отлично, спасибо. Пойду заскочу в «Затертые обложки».
Уже почти положив трубку на рычаг, я услышал, как она произнесла мое имя.
— Да?
— Я вот о чем подумала. Раз тебе требуется цитата... у нас есть такие справочники на лазерных дисках. Я сейчас быстренько смонтирую их.
— Отлично. Сделай, если можешь.
Она положила трубку, и возникшая пауза показалась бесконечной. Я еще раз пробежал глазами концовку статьи из «Таймс». То, о чем я подумал, выглядело неконкретным. Но точное совпадение способа, каким умерли мой брат и Брукс, так же как сходство имен Родерик Эшер и РЭШЕР, казалось невозможным не принять во внимание.
— Порядок, Джек, — сказала Лори, перезвонив опять. — Я переиндексировала базу данных. У нас нет полных текстов По. Но есть собрание поэзии, и мы можем покрутить его поиском. А что ты ищешь?
— Есть такое стихотворение: «Дворец, населенный духами». Это часть рассказа «Падение дома Эшеров». Можешь его найти?
Она не отвечала. Я только слышал, как стучат клавиши ее компьютера.
— Так, да-а, есть избранные строки из этого стихотворения и из рассказа. Три экрана, не более ста строк.
— Хорошо. Есть ли такая строчка: «Где ни мрак, ни свет и где времени нет»?
— "Где ни мрак, ни свет и где времени нет".
— Да. Я только не уверен в пунктуации.
— Не важно.
Она продолжала бить по клавишам.
— Ой, нет. Этого нет в...
— Черт!
Не знаю, что меня так взволновало. Я мгновенно потерял равновесие.
— Джек, это строка из совсем другого стихотворения!
— Да что ты! Из того же По?
— Да. Стихотворение называется «Страна сновидений». Хочешь, я его прочитаю? Здесь целая строфа.
— Читай.
— Ладно. Я не очень хорошо читаю, но для этого случая — сойдет:
Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, —
Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной, —
За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени нет .
Я оцепенело молчал.
— Джек?
— Прочитай еще раз, только помедленнее.
Я переписал всю строфу в свой блокнот. Можно попросить Лори распечатать, а потом зайти к ней и взять копию, но я не желал никуда идти. Мне хотелось хотя бы ненадолго остаться в полном одиночестве. Вместе с этим. Это необходимо.
— Джек, что такое? — спросила Лори, закончив чтение во второй раз. — Кажется, тебя это беспокоит?
— Еще не знаю. Предстоит выяснить. И я повесил трубку.
Тотчас бросило в жар и показалось, что я в замкнутом пространстве. Совершенно точно находясь в том же помещении отдела новостей, я вдруг почувствовал, как его стены сомкнулись и сжали меня со всех сторон. Сердце бешено заколотилось. В сознании вспыхнул образ брата, лежащего в собственном автомобиле.
Когда я вошел в офис, Гленн разговаривал по телефону. Я сел напротив. Указав на дверь, он закивал, показывая, чтобы я подождал в коридоре, пока разговор не закончится. Я не двигался с места. Он снова указал на дверь, но я отрицательно замотал головой.
— Послушай, у меня тут что-то происходит, — сказал Гленн в трубку. — Могу я перезвонить позже? Отлично. Да!
Он положил трубку на аппарат.
— Что еще за...
— Мне нужно в Чикаго, — сказал я. — Сегодня же. Затем, вероятно, в Вашингтон, далее — скорее всего в Квонтико, штат Виргиния. В ФБР.
* * *
Гленн идею не одобрил.
— "Где ни мрак, ни свет и где времени нет"? Я должен сказать тебе, Джек, должно быть, это примерно та же мысль, что проносится через сознание многих и многих людей, рассматривающих возможность самоубийства. И факт, что такая же строка находится в стихах какого-то парня с явной патологией (заметим, жившего сто пятьдесят лет назад), другие строки которого также процитировал еще один из покончивших с собой полицейских, еще не дает нам доказательства какого-либо умысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Почти уже собравшись взять распечатку в кафетерий, позже, когда никто не сможет меня увидеть, в последний момент я передумал и решил дочитать до конца. Самый интересный текст оказался опубликованным в «Нью-Йорк таймс», пятью месяцами ранее. Это не случайность. «Таймс» — поистине Святой Грааль журналистики. Лучшее.
Начав читать, я вскоре отложил статью, решив оставить ее напоследок. Просмотрев остальной материал, взял еще чашку кофе и принялся перечитывать статью из «Таймс», посвятив ей остаток времени.
Гвоздевыми новостями оказались три вроде бы независимых самоубийства, совершенных полицейскими Нью-Йорка за период в шесть недель. Жертвы не знали друг друга, но все они пострадали от «полицейской тоски», как это тут же окрестили в прессе.
Двое застрелились дома, а один наложил на себя руки прямо в коридоре, где кололись героином наркоманы, на глазах у шести окаменевших хиппи, с ужасом смотревших на него.
В статье говорилось о растущей цепи самоубийств сотрудников полиции и об исследовании этого явления, проводимом совместно службой ФБР по изучению мотивов поведения и Фондом поддержки правопорядка. Статья цитировала высказывания директора фонда, Натана Форда, и я сделал пометку в своем блокноте. Его имя могло пригодиться позже.
Форд заявил, что в проекте изучаются все случаи самоубийств полицейских, произошедшие в течение последних пяти лет, и тщательно изучается их возможное сходство. Главное, по его мнению, в том, что невозможно заранее определить, кто именно подвержен «полицейской тоске». Тем не менее при своевременной диагностике оказать помощь можно. Если сам сотрудник желает этого.
Форд упомянул о цели проекта: создании базы данных, которую затем преобразуют в набор правил, помогающих выявить заболевших «полицейской тоской» офицеров прежде, чем будет уже поздно.
В боковой полосе «Таймс» перепечатала историю годичной давности о случае в Чикаго, когда полицейский пытался преодолеть себя и все же кончил жизнь трагически.
Когда я прочитал, дыхание внезапно перехватило.
Детектив полиции Чикаго, Джон Брукс, обратился к психотерапевту. Его мучила депрессия, вызванная одним из расследованных убийств. Речь шла о похищении и убийстве двенадцатилетнего мальчика по имени Бобби Смазерс. Мальчик исчез за два дня до того, как его останки обнаружили на снегу возле зверинца в Линкольн-парке. Он оказался задушен. Восемь из десяти пальцев отсутствовали.
Вскрытие показало, что пальцы отрезали еще при жизни. Этот факт, вместе с осознанием своего бессилия в поиске и поимке убийцы, оказался для Брукса слишком тяжелой ношей.
* * *
Мистер Брукс, высококвалифицированный следователь, чрезвычайно тяжело воспринял смерть не по годам смышленого кареглазого мальчика.
Когда руководители полиции и коллеги убедились, что это действительно влияет на его работу, детектив взял четырехнедельный отпуск — для курса интенсивной психотерапии у доктора Рональда Кантора, обратиться к которому ему рекомендовали в департаменте полиции Чикаго.
С самого начала курса, как следует из слов доктора Кантора, Брукс открыто заявлял о собственных суицидальных настроениях и признавал, что его преследуют видения мальчика, бьющегося в агонии.
По окончании двадцати сеансов, продлившихся более четырех недель, доктор Кантор разрешил детективу вернуться к работе, в отдел по расследованию убийств. По всем показателям служебная деятельность мистера Брукса соответствовала требованиям, и он продолжал расследовать и раскрывать новые дела, связанные с убийствами. Друзьям он говорил, что кошмары прекратились. Прозванный ими «попрыгунчик Джон» — за буйный и несгибаемый нрав, мистер Брукс смог даже продолжить свое столь неудачное преследование убийцы Бобби Смазерса.
Однако той холодной чикагской весной в нем что-то переменилось. 13 марта, в день, когда погибшему мальчику должно было исполниться 13 лет, мистер Брукс сидел в своем любимом кресле в небольшой уединенной комнатке. Там он обычно предавался любимому им отвлечению от работы — писанию стихов. Приняв не менее двух таблеток перкоцета, оставшихся от лечения раненой год назад спины, Брукс записал в своем поэтическом блокноте единственную строку. Затем вложил в рот ствол служебного револьвера калибра 38 «спешл» и нажал на спуск. Вернувшись с работы, жена обнаружила дома тело.
Смерть мистера Брукса оставила родным и друзьям массу вопросов. Могли они что-то предпринять? На вопрос журналистов о возможности сторонней помощи Кантор лишь грустно покачал головой.
— Мозг представляет собой сложное, непредсказуемое и временами ужасающее меня явление, — заявил мягкоречивый психотерапевт, сидя в своем офисе. — Я полагал, что Джон вместе со мной прошел большой путь. Но очевидно, мы с ним зашли недостаточно глубоко.
Мистер Брукс и то, что завело его в смертельную западню, остается загадкой. Головоломку представляет собой и его предсмертное послание. Записанное им дает весьма мало для объяснения, что же заставляет обратить собственное оружие против себя.
«Бурной толпой через бледную дверь». Такими были его последние слова . Эта строка вовсе не принадлежала перу детектива. Мистер Брукс взял ее у Эдгара Аллана По. В стихотворении «Дворец, населенный духами», впервые появившемся в книге «Падение дома Эшеров», По написал так:
Путников странные думы страшат:
Сквозь красноватые стекла окна
Тени огромные смутно дрожат,
Звуков скорбящих рыдает волна:
Там, где смеялось Эхо, теперь
Бурной толпой через бледную дверь
Ужасы с хохотом диким идут,
Мчатся, растут и растут.
Смысл этих строк, написанных мистером Бруксом, остался невыясненным. Они определенно несут тоску, выраженную его последним решением.
До настоящего момента дело об убийстве Бобби Смазерса не раскрыто. В отделе, где работал мистер Брукс, его коллеги все еще занимаются расследованием, и, по их словам, они жаждут возмездия за оба убийства.
— Насколько я могу судить, это двойное убийство, — сказал нам Лоуренс Вашингтон — детектив, вместе с Бруксом поднимавшийся по служебной лестнице и также расследовавший дело Смазерса. — Кто убил мальчика, тот достал и до Джона. Вам меня не переубедить.
* * *
Я снова приподнялся и оглядел отдел новостей. Никто не обращал на меня внимания. Вернувшись к статье, я снова перечитал ее последние строки. Потрясение, оставшееся после этого, напомнило тот вечер, когда пришли Векслер и Сент-Луис. Я слышал, как стучит сердце, а внутри все похолодело и сжалось. «Падение дома Эшеров». Я читал это произведение еще в школе и снова — в колледже. И я помнил полное имя персонажа. Родерик Эшер. Открыв блокнот, я взглянул на пометки, сделанные вчера, сразу после ухода от Векслера. Там действительно значилось это имя. Это Шон записал его в своем дневнике. Запись была последней.
РЭШЕР.
Позвонив в библиотеку, я попросил к телефону Лори Прайн.
— Лори, это...
— Джек. Да-да, я узнала.
— Слушай, мне понадобится срочный поиск контекста. То есть я предполагаю, что это поиск. Даже не знаю, как определить...
— И что это будет, Джек?
— Эдгар Аллан По. У нас такое есть?
— Конечно. Мы найдем массу сведений из его биографии. Я могла бы...
— Я хочу знать, есть ли у нас его тексты: рассказы или другие произведения. Мне нужен текст «Падения дома Эшеров». Извини, что перебил.
— Да ладно тебе. Ну, я не думаю, что мы найдем его работы прямо здесь, в базе данных. У нас есть тексты, в основном биографические. Могу поискать в них. Хотя определенно в любом из ближайших книжных магазинов есть его сочинения, на тот случай, если ничего не даст поиск.
— Отлично, спасибо. Пойду заскочу в «Затертые обложки».
Уже почти положив трубку на рычаг, я услышал, как она произнесла мое имя.
— Да?
— Я вот о чем подумала. Раз тебе требуется цитата... у нас есть такие справочники на лазерных дисках. Я сейчас быстренько смонтирую их.
— Отлично. Сделай, если можешь.
Она положила трубку, и возникшая пауза показалась бесконечной. Я еще раз пробежал глазами концовку статьи из «Таймс». То, о чем я подумал, выглядело неконкретным. Но точное совпадение способа, каким умерли мой брат и Брукс, так же как сходство имен Родерик Эшер и РЭШЕР, казалось невозможным не принять во внимание.
— Порядок, Джек, — сказала Лори, перезвонив опять. — Я переиндексировала базу данных. У нас нет полных текстов По. Но есть собрание поэзии, и мы можем покрутить его поиском. А что ты ищешь?
— Есть такое стихотворение: «Дворец, населенный духами». Это часть рассказа «Падение дома Эшеров». Можешь его найти?
Она не отвечала. Я только слышал, как стучат клавиши ее компьютера.
— Так, да-а, есть избранные строки из этого стихотворения и из рассказа. Три экрана, не более ста строк.
— Хорошо. Есть ли такая строчка: «Где ни мрак, ни свет и где времени нет»?
— "Где ни мрак, ни свет и где времени нет".
— Да. Я только не уверен в пунктуации.
— Не важно.
Она продолжала бить по клавишам.
— Ой, нет. Этого нет в...
— Черт!
Не знаю, что меня так взволновало. Я мгновенно потерял равновесие.
— Джек, это строка из совсем другого стихотворения!
— Да что ты! Из того же По?
— Да. Стихотворение называется «Страна сновидений». Хочешь, я его прочитаю? Здесь целая строфа.
— Читай.
— Ладно. Я не очень хорошо читаю, но для этого случая — сойдет:
Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, —
Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной, —
За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени нет .
Я оцепенело молчал.
— Джек?
— Прочитай еще раз, только помедленнее.
Я переписал всю строфу в свой блокнот. Можно попросить Лори распечатать, а потом зайти к ней и взять копию, но я не желал никуда идти. Мне хотелось хотя бы ненадолго остаться в полном одиночестве. Вместе с этим. Это необходимо.
— Джек, что такое? — спросила Лори, закончив чтение во второй раз. — Кажется, тебя это беспокоит?
— Еще не знаю. Предстоит выяснить. И я повесил трубку.
Тотчас бросило в жар и показалось, что я в замкнутом пространстве. Совершенно точно находясь в том же помещении отдела новостей, я вдруг почувствовал, как его стены сомкнулись и сжали меня со всех сторон. Сердце бешено заколотилось. В сознании вспыхнул образ брата, лежащего в собственном автомобиле.
Когда я вошел в офис, Гленн разговаривал по телефону. Я сел напротив. Указав на дверь, он закивал, показывая, чтобы я подождал в коридоре, пока разговор не закончится. Я не двигался с места. Он снова указал на дверь, но я отрицательно замотал головой.
— Послушай, у меня тут что-то происходит, — сказал Гленн в трубку. — Могу я перезвонить позже? Отлично. Да!
Он положил трубку на аппарат.
— Что еще за...
— Мне нужно в Чикаго, — сказал я. — Сегодня же. Затем, вероятно, в Вашингтон, далее — скорее всего в Квонтико, штат Виргиния. В ФБР.
* * *
Гленн идею не одобрил.
— "Где ни мрак, ни свет и где времени нет"? Я должен сказать тебе, Джек, должно быть, это примерно та же мысль, что проносится через сознание многих и многих людей, рассматривающих возможность самоубийства. И факт, что такая же строка находится в стихах какого-то парня с явной патологией (заметим, жившего сто пятьдесят лет назад), другие строки которого также процитировал еще один из покончивших с собой полицейских, еще не дает нам доказательства какого-либо умысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75