Но поскольку Векс знал моего брата достаточно хорошо, в этом случае он мог понять: Шон находился в машине не один.
Подумав, он произнес:
— Как знать. И ты еще ничего не посмотрел. И ведь это просто кнопка. Кто угодно мог ее проверить.
— Открой. Я должен попасть в салон.
Векслер отпер дверь, отключил центральный электрозамок, и я смог открыть заднюю дверь. Тошнотворный сладковатый запах. Высохшая кровь, разбрызганная на стекле, потолке и на водительском подголовнике. Кровь моего брата. Я почувствовал импульс отвратительного, почти рвотного рефлекса. Быстрый взгляд на панель управления помог мгновенно выяснить положение, занятое рукояткой отопителя. Сразу же, взглянув сквозь правое по ходу автомобиля стекло, я встретил взгляд Векслера. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, и я засомневался — хочу ли увидеть, что фиксатор замка тоже находится в положении «открыто»? Мелькнула трусливая мысль: не лучше ли оставить все как есть? Тут же я выкинул сомнение из головы. Думаю, тогда я точно знал: «оставить все» означало остаться в западне самому до конца своих дней.
Потянувшись, я щелкнул защелкой замка двери. Потянул за ручку, и дверь открылась, позволив мне выйти. Оказавшись снаружи, я взглянул на Векслера. Снег уже облепил его волосы и плечи.
— Отопитель в положении «выключено». Сам по себе он не мог оставить влагу на окнах. Я считаю, в машине с Шоном был кто-то еще. Они определенно разговаривали. И кто бы ни был, этот подонок убил моего брата.
Векслер выглядел так, словно только что заметил привидение. Сильно его стукнуло. Теперь все сказанное выглядело не просто гипотезой, и он сам это прекрасно понимал. Мне показалось, что Векс сейчас заплачет.
— Черт, — сказал он.
— Видишь, какое дело, а мы все это упустили.
— Нет... ты не понимаешь. Коп никогда не сдает своего напарника, вот так, за не хер делать... И зачем мы вообще нужны, раз даже не в состоянии защитить сами себя? Гребаный случай... и ты еще, репортер...
Он не смог договорить, но я понял, что чувствует детектив. Да, так вышло, но теперь Векс осознал, как предал Шона. Пожалуй, я мог почувствовать это лучше других по одной простой причине: я сам предал брата точно так же.
— Ничего не закончено, — сказал я. — Мы можем все исправить и поймать гниду.
У Векса был жалкий вид. Однако я не стал ему сочувствовать. С такого момента нам следовало начать.
— Векс, все, что мы упустили, это немного времени, — сказал я, не обращая на него внимания. — Вернемся в отдел, здесь холодает. Иди, а не то напишу, что ты профукал дело.
* * *
Когда я пришел, чтобы встретиться с Райли, дом брата показался совершенно темным. Перед тем как постучать в дверь, я немного постоял, понимая, насколько абсурдной была мысль прийти с «этим», чтобы немного ее порадовать. «Хорошие новости, Райли. Шон вовсе не убил сам себя, как мы все полагали. Нет, его убил какой-то подонок. Тот, что уже делал это раньше и, вероятно, сделает снова».
Все-таки я постучал. Еще не поздно. Я вообразил, как она сидит в темной комнате одна. Скорее всего в спальне, окнами выходящей во двор. Ее не видно с улицы. На меня упал свет от фонарика, и Райли открыла дверь, прежде чем я успел постучать вторично.
— Джек!
— Привет, Я размышлял, не зайти ли к тебе поговорить.
Я понимал, что она еще ничего не знает. Это дело обсуждалось только с Векслером. И я должен был сказать ей лично. Это не его вопрос. У копа довольно забот с возобновлением следствия, с оформлением списков вероятных подозреваемых и организацией исследования машины на случай обнаружения отпечатков или прочих улик. Я еще не говорил ему ничего относительно Чикаго. Пока что держал это при себе, сам не понимая почему. Неужели из-за статьи? А нужна ли мне эта статья? Ответ казался слишком простым, а я уже привык бороться со всякими сложностями самостоятельно, не посвящая в это никого. Однако в глубине души я чувствовал, что здесь есть еще что-то. Нечто такое, что пока нельзя вытащить на свет.
— Входи, — просто сказала Райли. — Что случилось?
— Не то чтобы случилось...
Следуя за ней, я прошел внутрь, потом она провела меня на кухню, где и включила лампу, висевшую над столом. На ней были синие джинсы, толстые шерстяные носки и свитер с эмблемой «Колорадских Буффало».
— Есть кое-какие новости по делу Шона, и я хотел бы сам рассказать тебе об этом. В общем, чтобы не по телефону.
Мы взяли по стулу и уселись возле стола. Круги под ее глазами все еще не прошли, и я подумал: она совсем не красится и не делает ничего, чтобы выглядеть получше. Я ощутил, как ее депрессия отчасти передается мне, и тут же отвел глаза от ее заметно подурневшего лица. Казалось бы, я уже избавился от прежней боли, но она все еще была рядом. В этом доме страдание наполняло все закоулки и казалось инфекцией.
— Ты что, спала?
— Нет, просто читала. Что такое, Джек?
И я рассказал ей. Но в отличие от Векслера она узнала от меня все. Про Чикаго, про стихи и обо всем, что я давно хотел ей рассказать. Во время моего рассказа она кивала время от времени, внешне оставаясь совершенно безучастной. Ни слез, ни вопросов. Все это будет позже, когда я закончу.
— Вот и весь сказ, — сказал я наконец. — И я здесь. А в Чикаго поеду, как только смогу.
Последовало долгое молчание, а затем она начала говорить:
— Забавно, но я чувствую себя очень виноватой.
Я мог бы увидеть слезы, да только их не было. Может, их у нее просто не осталось?
— Виноватой? За что?
— За все эти дни. Я на него так злилась. Ты понимаешь, за это" Словно он сделал это со мной, а не с собой. Я даже стала его ненавидеть. Его и память о нем. Теперь же ты... и это.
— Мы все тебе сочувствуем. Это все, что осталось, и с этим придется жить.
— А ты сказал Милли и Тому?
Мои родители. Ей казалось неудобным обращаться к ним иначе.
— Еще нет. Но скажу.
— Как же ты не проговорился Векслеру о Чикаго?
— Не знаю сам. Наверное, хотел получить фору. Они будут знать сами, уже к утру.
— Джек, если ты говоришь правду, им нужно знать все. Я хочу, чтобы тот, кто это сделал, за все поплатился, и не важно, что ты собираешься написать об этом.
— Послушай, Райли, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Кто бы это ни совершил, он уже не поплатился бы, если в в дело не влез я, и только я. Сейчас я просто хочу поговорить с полицейскими из Чикаго раньше Векслера. Только один день.
Минуту мы сидели молча, потом я продолжил:
— И не делай ошибки. Да, я хочу написать эту статью. Но это не просто текст. Это я сам, и это Шон.
Она наконец кивнула, и я замолчал. Хотя в общем-то я не представлял, как объяснить мои мотивы. Я только и умею, что складывать слова вместе так, чтобы они выглядели созвучными и интересными людям. Но внутренне я не мог этого объяснить. Все еще не мог. Впрочем, также я знал: Райли требуется услышать от меня еще что-то, и потому пытался дать желаемое — простое объяснение, которое, правда, не смог бы принять сам.
— Помню, тогда мы окончили школу и, казалось, отлично представляли, чего хотим от жизни. Я собирался писать книги и стать известным или богатым. А может, и тем и другим. Шон хотел стать шефом полиции и раскрывать все городские преступления. Ни один из нас не достиг всего, чего хотел. Хотя Шон продвинулся больше меня.
Она попыталась засмеяться над моим воспоминанием, но лицо все еще ее не слушалось.
— Во всяком случае, — продолжал я, — в конце того лета я собирался отправиться в Париж, чтобы написать величайший из американских романов. А он ждал своего зачисления на службу. А тот договор мы с ним заключили, когда расставались. Выглядело все достаточно наивно. Соглашение состояло в том, что, разбогатев, я должен буду купить Шону «порш» с багажником для лыж. Как у Редфорда в «Бегущем по холмам». Ни больше ни меньше. Все, чего Шон пожелал. Он выбрал модель. Мне оставалось лишь платить. Тогда я сказал, что это плохая сделка, поскольку мне ничего не перепадает. И он обещал, что в долгу не останется. Шон сказал: если со мной что-то случится... Ну, знаешь, если меня убьют, ранят или ограбят, то он отыщет того, кто это сделал. Он уверял, что никто не сможет от него скрыться. И ты знаешь, будь это сейчас, я бы снова подписался. Верил, что он так поступит. Какое было приятное чувство.
Мне показалось, что рассказ не произвел особого впечатления. Я даже не знал, стоило ли это делать.
— Это ведь было его обещание, а не твое, — сказала Райли.
— Да, знаю. — Я замолчал, и в это время она внимательно на меня посмотрела. — Это просто... Я не уверен... Просто я не могу сидеть сложа руки и ждать. Я должен действовать. Должен...
Подходящего слова как-то не находилось.
— Сделать хоть что-то?
— Может быть. Не знаю. Райли, тяжело рассуждать на эту тему. Но я ему действительно должен. И я поеду в Чикаго.
Глава 10
Гладдена и еще пятерых провели в огороженную прозрачными панелями зону, располагавшуюся в самом углу судебного зала. На уровне лица в стекле имелся неширокий проем, позволявший задержанным слышать все, что говорилось в зале, а также отвечать на вопросы адвокатов или судьи.
Гладден выглядел неопрятным после ночи, проведенной в тюрьме без сна. Он занимал одиночную камеру, однако доносившийся откуда-то шум не давал заснуть, слишком уж напоминая Рейфорд. Осмотревшись, он не увидел ни одного знакомого лица. Здесь не было вчерашних полицейских, Делпи и Суитцера. Не увидел он и телевидения или хотя бы видеокамер. Хороший признак. В том смысле, что отсутствие камер затруднит его идентификацию. Это воодушевило Гладдена. К стеклянному боксу, огибая столы для поверенных, направлялся рыжеволосый курчавый человек в узких очках. Он казался невысоким и тянулся вверх, чтобы достать проема в стекле, так, словно стоял по горло в воде.
— Мистер Брисбен? — спросил человек, выжидающе глядя на только что доставленных в суд людей.
Гладден шагнул вперед, взглянув через стекло вниз.
— Краснер?
— Да, это я. Как самочувствие?
Адвокат подал руку, дотянувшись через проем. Гладден ответил слабым пожатием. Ему не нравилось прикасаться к кому бы то ни было, если только это был не ребенок. И он не стал отвечать на вопрос Краснера. Не следует спрашивать о самочувствии человека, проведшего ночь в камере городской тюрьмы.
— Говорили с обвинителем? — спросил он вместо этого.
— Да, говорил. Непродолжительная беседа. Вам снова не повезло — заместитель окружного прокурора, которой поручено дело, — своеобразная женщина, и я уже имел проблемы, работая с ней. Она очень дотошна, а арестовавшие вас офицеры уже проинформировали ее насчет определенных обстоятельств — так, как они видели это на пирсе.
— Итак, она станет биться до последнего?
— Конечно. Напротив, с судьей нормально. Здесь все не так плохо. По-моему, наш судья — единственный в этом здании, кто не имел прокурорского опыта до момента назначения.
— Что же, это радует. Вы получили деньги?
— Да, в точности как договаривались. Так что мы в расчете. Один вопрос: вы будете убеждать в своей невиновности сегодня или отложите это?
— Есть разница?
— Не то чтобы большая... В аргументации за внесение залога это может до некоторой степени повлиять на судью, на дюйм или чуть больше сдвинув его по нашему пути. В случае если он, знаете ли, удостоверится в вашей готовности отвергнуть обвинения и продолжить дальнейшую борьбу.
— Хорошо, я не виновен. И сделайте так, чтобы я отсюда вышел.
* * *
Муниципальный судья Санта-Моники Гарольд Найберг произнес имя Гарольда Брисбена, и Гладден вернулся на свое место. Краснер снова прошел вокруг столов, остановившись вблизи застекленного отсека так, чтобы при необходимости переговариваться с клиентом. Он назвал свое имя, так же поступила и помощник окружного прокурора Тамара Файнсток. Бегло выслушав обвинения, Краснер сообщил судье, что его клиент не признает себя виновным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Подумав, он произнес:
— Как знать. И ты еще ничего не посмотрел. И ведь это просто кнопка. Кто угодно мог ее проверить.
— Открой. Я должен попасть в салон.
Векслер отпер дверь, отключил центральный электрозамок, и я смог открыть заднюю дверь. Тошнотворный сладковатый запах. Высохшая кровь, разбрызганная на стекле, потолке и на водительском подголовнике. Кровь моего брата. Я почувствовал импульс отвратительного, почти рвотного рефлекса. Быстрый взгляд на панель управления помог мгновенно выяснить положение, занятое рукояткой отопителя. Сразу же, взглянув сквозь правое по ходу автомобиля стекло, я встретил взгляд Векслера. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, и я засомневался — хочу ли увидеть, что фиксатор замка тоже находится в положении «открыто»? Мелькнула трусливая мысль: не лучше ли оставить все как есть? Тут же я выкинул сомнение из головы. Думаю, тогда я точно знал: «оставить все» означало остаться в западне самому до конца своих дней.
Потянувшись, я щелкнул защелкой замка двери. Потянул за ручку, и дверь открылась, позволив мне выйти. Оказавшись снаружи, я взглянул на Векслера. Снег уже облепил его волосы и плечи.
— Отопитель в положении «выключено». Сам по себе он не мог оставить влагу на окнах. Я считаю, в машине с Шоном был кто-то еще. Они определенно разговаривали. И кто бы ни был, этот подонок убил моего брата.
Векслер выглядел так, словно только что заметил привидение. Сильно его стукнуло. Теперь все сказанное выглядело не просто гипотезой, и он сам это прекрасно понимал. Мне показалось, что Векс сейчас заплачет.
— Черт, — сказал он.
— Видишь, какое дело, а мы все это упустили.
— Нет... ты не понимаешь. Коп никогда не сдает своего напарника, вот так, за не хер делать... И зачем мы вообще нужны, раз даже не в состоянии защитить сами себя? Гребаный случай... и ты еще, репортер...
Он не смог договорить, но я понял, что чувствует детектив. Да, так вышло, но теперь Векс осознал, как предал Шона. Пожалуй, я мог почувствовать это лучше других по одной простой причине: я сам предал брата точно так же.
— Ничего не закончено, — сказал я. — Мы можем все исправить и поймать гниду.
У Векса был жалкий вид. Однако я не стал ему сочувствовать. С такого момента нам следовало начать.
— Векс, все, что мы упустили, это немного времени, — сказал я, не обращая на него внимания. — Вернемся в отдел, здесь холодает. Иди, а не то напишу, что ты профукал дело.
* * *
Когда я пришел, чтобы встретиться с Райли, дом брата показался совершенно темным. Перед тем как постучать в дверь, я немного постоял, понимая, насколько абсурдной была мысль прийти с «этим», чтобы немного ее порадовать. «Хорошие новости, Райли. Шон вовсе не убил сам себя, как мы все полагали. Нет, его убил какой-то подонок. Тот, что уже делал это раньше и, вероятно, сделает снова».
Все-таки я постучал. Еще не поздно. Я вообразил, как она сидит в темной комнате одна. Скорее всего в спальне, окнами выходящей во двор. Ее не видно с улицы. На меня упал свет от фонарика, и Райли открыла дверь, прежде чем я успел постучать вторично.
— Джек!
— Привет, Я размышлял, не зайти ли к тебе поговорить.
Я понимал, что она еще ничего не знает. Это дело обсуждалось только с Векслером. И я должен был сказать ей лично. Это не его вопрос. У копа довольно забот с возобновлением следствия, с оформлением списков вероятных подозреваемых и организацией исследования машины на случай обнаружения отпечатков или прочих улик. Я еще не говорил ему ничего относительно Чикаго. Пока что держал это при себе, сам не понимая почему. Неужели из-за статьи? А нужна ли мне эта статья? Ответ казался слишком простым, а я уже привык бороться со всякими сложностями самостоятельно, не посвящая в это никого. Однако в глубине души я чувствовал, что здесь есть еще что-то. Нечто такое, что пока нельзя вытащить на свет.
— Входи, — просто сказала Райли. — Что случилось?
— Не то чтобы случилось...
Следуя за ней, я прошел внутрь, потом она провела меня на кухню, где и включила лампу, висевшую над столом. На ней были синие джинсы, толстые шерстяные носки и свитер с эмблемой «Колорадских Буффало».
— Есть кое-какие новости по делу Шона, и я хотел бы сам рассказать тебе об этом. В общем, чтобы не по телефону.
Мы взяли по стулу и уселись возле стола. Круги под ее глазами все еще не прошли, и я подумал: она совсем не красится и не делает ничего, чтобы выглядеть получше. Я ощутил, как ее депрессия отчасти передается мне, и тут же отвел глаза от ее заметно подурневшего лица. Казалось бы, я уже избавился от прежней боли, но она все еще была рядом. В этом доме страдание наполняло все закоулки и казалось инфекцией.
— Ты что, спала?
— Нет, просто читала. Что такое, Джек?
И я рассказал ей. Но в отличие от Векслера она узнала от меня все. Про Чикаго, про стихи и обо всем, что я давно хотел ей рассказать. Во время моего рассказа она кивала время от времени, внешне оставаясь совершенно безучастной. Ни слез, ни вопросов. Все это будет позже, когда я закончу.
— Вот и весь сказ, — сказал я наконец. — И я здесь. А в Чикаго поеду, как только смогу.
Последовало долгое молчание, а затем она начала говорить:
— Забавно, но я чувствую себя очень виноватой.
Я мог бы увидеть слезы, да только их не было. Может, их у нее просто не осталось?
— Виноватой? За что?
— За все эти дни. Я на него так злилась. Ты понимаешь, за это" Словно он сделал это со мной, а не с собой. Я даже стала его ненавидеть. Его и память о нем. Теперь же ты... и это.
— Мы все тебе сочувствуем. Это все, что осталось, и с этим придется жить.
— А ты сказал Милли и Тому?
Мои родители. Ей казалось неудобным обращаться к ним иначе.
— Еще нет. Но скажу.
— Как же ты не проговорился Векслеру о Чикаго?
— Не знаю сам. Наверное, хотел получить фору. Они будут знать сами, уже к утру.
— Джек, если ты говоришь правду, им нужно знать все. Я хочу, чтобы тот, кто это сделал, за все поплатился, и не важно, что ты собираешься написать об этом.
— Послушай, Райли, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Кто бы это ни совершил, он уже не поплатился бы, если в в дело не влез я, и только я. Сейчас я просто хочу поговорить с полицейскими из Чикаго раньше Векслера. Только один день.
Минуту мы сидели молча, потом я продолжил:
— И не делай ошибки. Да, я хочу написать эту статью. Но это не просто текст. Это я сам, и это Шон.
Она наконец кивнула, и я замолчал. Хотя в общем-то я не представлял, как объяснить мои мотивы. Я только и умею, что складывать слова вместе так, чтобы они выглядели созвучными и интересными людям. Но внутренне я не мог этого объяснить. Все еще не мог. Впрочем, также я знал: Райли требуется услышать от меня еще что-то, и потому пытался дать желаемое — простое объяснение, которое, правда, не смог бы принять сам.
— Помню, тогда мы окончили школу и, казалось, отлично представляли, чего хотим от жизни. Я собирался писать книги и стать известным или богатым. А может, и тем и другим. Шон хотел стать шефом полиции и раскрывать все городские преступления. Ни один из нас не достиг всего, чего хотел. Хотя Шон продвинулся больше меня.
Она попыталась засмеяться над моим воспоминанием, но лицо все еще ее не слушалось.
— Во всяком случае, — продолжал я, — в конце того лета я собирался отправиться в Париж, чтобы написать величайший из американских романов. А он ждал своего зачисления на службу. А тот договор мы с ним заключили, когда расставались. Выглядело все достаточно наивно. Соглашение состояло в том, что, разбогатев, я должен буду купить Шону «порш» с багажником для лыж. Как у Редфорда в «Бегущем по холмам». Ни больше ни меньше. Все, чего Шон пожелал. Он выбрал модель. Мне оставалось лишь платить. Тогда я сказал, что это плохая сделка, поскольку мне ничего не перепадает. И он обещал, что в долгу не останется. Шон сказал: если со мной что-то случится... Ну, знаешь, если меня убьют, ранят или ограбят, то он отыщет того, кто это сделал. Он уверял, что никто не сможет от него скрыться. И ты знаешь, будь это сейчас, я бы снова подписался. Верил, что он так поступит. Какое было приятное чувство.
Мне показалось, что рассказ не произвел особого впечатления. Я даже не знал, стоило ли это делать.
— Это ведь было его обещание, а не твое, — сказала Райли.
— Да, знаю. — Я замолчал, и в это время она внимательно на меня посмотрела. — Это просто... Я не уверен... Просто я не могу сидеть сложа руки и ждать. Я должен действовать. Должен...
Подходящего слова как-то не находилось.
— Сделать хоть что-то?
— Может быть. Не знаю. Райли, тяжело рассуждать на эту тему. Но я ему действительно должен. И я поеду в Чикаго.
Глава 10
Гладдена и еще пятерых провели в огороженную прозрачными панелями зону, располагавшуюся в самом углу судебного зала. На уровне лица в стекле имелся неширокий проем, позволявший задержанным слышать все, что говорилось в зале, а также отвечать на вопросы адвокатов или судьи.
Гладден выглядел неопрятным после ночи, проведенной в тюрьме без сна. Он занимал одиночную камеру, однако доносившийся откуда-то шум не давал заснуть, слишком уж напоминая Рейфорд. Осмотревшись, он не увидел ни одного знакомого лица. Здесь не было вчерашних полицейских, Делпи и Суитцера. Не увидел он и телевидения или хотя бы видеокамер. Хороший признак. В том смысле, что отсутствие камер затруднит его идентификацию. Это воодушевило Гладдена. К стеклянному боксу, огибая столы для поверенных, направлялся рыжеволосый курчавый человек в узких очках. Он казался невысоким и тянулся вверх, чтобы достать проема в стекле, так, словно стоял по горло в воде.
— Мистер Брисбен? — спросил человек, выжидающе глядя на только что доставленных в суд людей.
Гладден шагнул вперед, взглянув через стекло вниз.
— Краснер?
— Да, это я. Как самочувствие?
Адвокат подал руку, дотянувшись через проем. Гладден ответил слабым пожатием. Ему не нравилось прикасаться к кому бы то ни было, если только это был не ребенок. И он не стал отвечать на вопрос Краснера. Не следует спрашивать о самочувствии человека, проведшего ночь в камере городской тюрьмы.
— Говорили с обвинителем? — спросил он вместо этого.
— Да, говорил. Непродолжительная беседа. Вам снова не повезло — заместитель окружного прокурора, которой поручено дело, — своеобразная женщина, и я уже имел проблемы, работая с ней. Она очень дотошна, а арестовавшие вас офицеры уже проинформировали ее насчет определенных обстоятельств — так, как они видели это на пирсе.
— Итак, она станет биться до последнего?
— Конечно. Напротив, с судьей нормально. Здесь все не так плохо. По-моему, наш судья — единственный в этом здании, кто не имел прокурорского опыта до момента назначения.
— Что же, это радует. Вы получили деньги?
— Да, в точности как договаривались. Так что мы в расчете. Один вопрос: вы будете убеждать в своей невиновности сегодня или отложите это?
— Есть разница?
— Не то чтобы большая... В аргументации за внесение залога это может до некоторой степени повлиять на судью, на дюйм или чуть больше сдвинув его по нашему пути. В случае если он, знаете ли, удостоверится в вашей готовности отвергнуть обвинения и продолжить дальнейшую борьбу.
— Хорошо, я не виновен. И сделайте так, чтобы я отсюда вышел.
* * *
Муниципальный судья Санта-Моники Гарольд Найберг произнес имя Гарольда Брисбена, и Гладден вернулся на свое место. Краснер снова прошел вокруг столов, остановившись вблизи застекленного отсека так, чтобы при необходимости переговариваться с клиентом. Он назвал свое имя, так же поступила и помощник окружного прокурора Тамара Файнсток. Бегло выслушав обвинения, Краснер сообщил судье, что его клиент не признает себя виновным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75