– Собрались люди?
– Сам увидишь. Время теперь не такое, чтобы народ на собрание сгонять. Мои учителя сделали все, что смогли. Те, у кого дети хорошо учатся, не пришли, им беспокоиться не за что. Пришли родители двоечников, но не все, а те, которые не пьют.
Кабанов тяжело вздохнул:
– С каким контингентом приходится работать!
В школьном зале, высоком, просторном, с хорошей сценой, рассчитанном человек на триста, собралось от силы пятьдесят-шестьдесят, да и те расселись подальше от сцены. Так стремятся сесть в классе двоечники – подальше от учителя. По скучающим лицам Кабанов тут же определил, что его видение будущего страны мало кого интересует.
– Здравствуйте, дорогие, – сказал директор. – Сегодня у нас в гостях боевой генерал Григорий Викторович Кабанов, который выдвинут кандидатом в депутаты Государственной Думы.
Если бы это была первая встреча Кабанова с избирателями, он бы искренне расстроился. Но поскольку ему довелось выстрадать десяток подобных встреч, он особо не переживал. Отыскал взглядом группу старушек из породы тех, которые ходят на все бесплатные мероприятия без разбора. Обычно все неприятности и скандалы исходят от них.
«Надеюсь, со слухом у них все в порядке», – подумал Кабанов и изобразил на лице радостную улыбку.
– Я счастлив, что вы пришли на встречу со мной, значит, вам небезразлично будущее России.
Никто в зале не отреагировал на пафосные слова, десятки раз на дню слышанные в радио– и телепередачах, читанные в газетах. Кабанов без особого энтузиазма принялся расписывать то, какой он видит Россию в будущем столетии. Особенно упирал генерал на сильную власть, порядок, справедливость – на вещи абстрактные, против которых ни один здравомыслящий человек слова против не скажет.
Не забыл он и пенсионеров, и многодетных матерей, и бюджетников. Но, увлекшись, Кабанов от малоимущих и пенсионеров перешел к военным, запамятовав, какая перед ним аудитория.
Как оказалось, армию в этом зале не любили. Старушка интеллигентного вида, кутавшаяся в белый пуховый платок, исходила злостью, но пока молчала, потому как понимала, что перекрыть зычный голос генерала у нее не хватит сил.
Серебров, сидевший у самого выхода, внимательно слушал Кабанова.
«Хорошо излагает, собака, берет эмоциями. Если же вслушаться в смысл слов, то, кроме общих мест, ничего и не остается».
Серебров не выделялся ничем особенным среди собравшихся: серый неброский костюм, черный в серебряную полоску галстук и голубая рубашка. Спину он держал прямо, сидел ровно, составив ноги.
Кабанов поздно заметил старушку, исходившую злобой, и на секунду замолчал, встретившись с ней взглядом.
– Можно мне? – послышался визгливый голос старушенции, она, как отличница, рвущаяся к доске, тянула руку вверх.
– Пожалуйста, говорите, всегда рад выслушать мнение, даже если оно не совпадает с моим, – выдал заученную фразу генерал Кабанов.
– Вы, военные, и так весь бюджет проели. Вы наших детей губите. Скажите, с кем мы собираемся воевать?.. Мы должны знать, куда уходят деньги налогоплательщиков, наши деньги…
…Старушенцию понесло. Она обвинила Кабанова во всех смертных грехах и плюс еще в том, что расплодилось жулье и бандиты. По ее мнению, разбоем занимались исключительно бывшие военные. Это он, генерал Кабанов, учил их убивать, взрывать, и потому солдаты, оказавшись на гражданке, занимаются исключительно разбоем. Будто это он развязал войну в Чечне…
Генерал Кабанов пару раз пытался возразить, но старушка уже никого не слышала. Жила она одна, и выговориться ей было просто необходимо. Генерал почувствовал, что теряет контроль над аудиторией, потому как у старушки эмоций было больше, чем у него, и жалости она вызывала куда больше, чем сытый, не обиженный природой генерал.
И вдруг в зале раздался зычный голос:
– Отставить!
Визгливая старушка мгновенно смолкла. Если бы ей крикнули: «Заткнись, старая дура» – да еще обложили матом, она бы взъерепенилась еще больше.
Но неожиданность на то и неожиданность, чтобы застать человека врасплох. Старушка растерялась, ей пришлось обернуться.
Серебров умело использовал образовавшуюся паузу. Даже Кабанов, уже порядком освоившийся выступать перед избирателями, не успел вклиниться раньше Сергея.
– Отставить!.. – Серебров насладился тем, как это короткое слово эхом повторилось в мгновенно притихшем зале.
Он стоял, широко расправив плечи, выпятив грудь, вскинув голову. Люди, не знавшие его, могли бы поклясться, что перед ними бывший военный, умеющий держать в напряжении целый полк. Когда он говорит, солдаты цепенеют и в паузах между словами слышно, как жужжит муха, пролетая между стройными рядами военных. В этом голосе для старушек слилось многое изведанное ими в жизни: и строгие мужья, ушедшие в мир иной, и тридцать седьмой год, и голос Левитана, сперва объявлявшего о начале войны, а потом сообщившего им, что враг разгромлен.
– Вы абсолютно правы, мне знакома ваша боль.
У меня самого была мать, говорившая точно так, как вы, – царствие ей небесное. Но виноват ли генерал Кабанов в тех бедах, которые творятся вокруг? – взмахом руки Серебров вновь не дал открыть рот старушке, главное для него было заставить ее несколько раз подряд сказать «да», а затем, как он знал, человек готов согласиться и с тем, чего бы он не признал и под пытками. – Политики обманывали вас всю жизнь, суля золотые горы. Да, горы были, но доставались они им.
– Да, – проговорила старушка.
– Деньги, заработанные вами, уходили на армию, милицию, КГБ, которые защищали обманувшие вас власти от народа.
– Да…
– В городе убивают людей, взрывают машины.
Задумайтесь: а виноват ли в этом генерал Кабанов?
Он доказал свою любовь к родине не высокими словами, а пролив собственную кровь за свою страну.
Что, ему плохо жилось или плохо живется сейчас?
Генеральская пенсия, квартира в центре… Оставим в стороне вопрос, заслужил он в этой жизни большего или меньшего. Лучше спросим себя: зачем ему лезть в политику? Возможно, единственный раз вам представился случай выбрать в Думу честного политика. Он знает, что потом его могут убить, но он не боится этого. Задумайтесь: впервые от вашего голоса что-то может измениться. Пусть он кардинально не изменит мир, но сделает его немного лучше, даст вам глоток свежего воздуха… – и тут уж понесло Сереброва.
Сперва он говорил, стоя в конце зала, затем, почувствовав, что зацепил души людей, вышел вперед, но на трибуну подниматься не спешил, зная, что его слушают сейчас лишь потому, что он один из многих, такой же, как и они, собравшиеся в зале. Человек инстинктивно ненавидит того, кто возвышается над ним. Любое возвышение для оратора – инструмент унижения слушателя: трибуна мавзолея, кафедра преподавателя и даже сцена в школьном актовом зале.
– Я тоже был в растерянности, – вещал Серебров, – когда рухнуло то, во что я верил, но сумел-таки найти свое место в жизни. Много работал, прогорал, поднимался вновь, теперь неплохо зарабатываю.
И я давал себе зарок не ввязываться в политику, не думать больше о ней, не читать газеты. Но сегодня понял, что ошибся. Есть люди, в которых можно верить. Идите сюда, товарищ генерал, – пригласил Серебров Кабанова.
«Главное – стащить этого напыщенного идиота со сцены, иначе он, возомнив себя черт знает кем, испортит все дело».
Кабанов спрыгнул со сцены. Серебров его тут же обнял и крепко пожал руку.
– Можете рассчитывать на меня, товарищ генерал, русские своих на войне не бросают и присягу дважды не дают.
Какая война? какая присяга? – Серебров не уточнял, зная, что смысл сказанного тут же улетучивается из голов людей, остаются лишь эмоции.
– Я не прошу вас голосовать именно за генерала Кабанова, я прошу вас подумать.., извините, что отнял ваше время, душа не выдержала. Все вы – хорошие люди и любите родину не меньше генерала.
Любите ее вместе и дальше. Главное, что вы неравнодушны, – преданно глядя в глаза визгливой старушки, проговорил Серебров. – Вы так похожи на мою мать…
– Встреча окончена, – сообщил Серебров, хотя Кабанов и не просил его об этом.
И тут произошло чудо. Люди, которых отправляли по домам, встали и прямиком направились к генералу. Куда только исчезли агрессия и безразличие? Его расспрашивали о семье, о службе в армии, давали напутствия, словно он уже завоевал депутатский мандат. Особенно усердствовала визгливая старушка.
А когда она вдобавок узнала, что генерал Кабанов родом с Орловщины, как и она сама, то расчувствовалась, обняла Григория Викторовича и испачкала ему щеки дешевой губной помадой.
Генерал жал руки, ставил автографы на листовках, несмотря на то что типографским способом на них уже была нанесена его подпись.
– Люди, я люблю вас! – воскликнул генерал, вскидывая вверх руки.
Серебров скромно стоял рядом, всем своим видом изображая отставного военного.
– Извините, что мы отняли у вас много времени, но теперь такие дела творятся в государстве, что грех оставаться от них в стороне, – говорил Серебров о себе и о Кабанове, будто уже являлся его доверенным лицом. – Извините, нас еще дела ждут.
– Я буду всех в подъезде агитировать за генерала, – пообещала старушка на прощание.
Наконец Сереброву удалось подхватить Кабанова под руку и вывести из актового зала.
– Уф, – с облегчением выдохнул Кабанов, – ловко это у вас получилось.
– Сам не знаю как, – развел руками Серебров. – Почувствовал, что несправедливость творится, и вступился. Кстати, познакомимся: полковник Кречетов, – представился Серебров, – Сергей Владимирович. Нам, военным, сейчас туго приходится, почище, чем на войне.
Генерал блаженно улыбнулся:
– Я вас в зале не сразу и приметил.
– А я за вами, можно сказать, уже давно наблюдаю. Нравитесь вы мне, импонируете.
– Чем?
– Честный, прямой, не боитесь правду людям говорить. У вас нет желания угодить всем. Потому и веришь вам.
Кабанов поблагодарил директора школы за организованную встречу, на которую сам он не потратил и копейки.
– Вы уж извините, если что не так.
Директор, своими глазами увидев, как переломилась ситуация на встрече с избирателями, заискивающе смотрел на Кабанова.
– Вы уж не забывайте о нас, учителях.
– Не забудет, – твердо пообещал Серебров, выводя генерала на улицу. – Давайте прощаться, – предложил он, делая вид, что предлагает это всерьез.
Кабанов растерялся. Он держал ладонь Сергея в своих пальцах чуть дольше, чем это полагалось между только что познакомившимися мужчинами.
– Вы где служили? – спросил генерал, не выпуская ладонь.
– В авиации.
– Участвовали?
– Довелось. Тяжело, наверное, приходится? – вздохнул Серебров.
– Тяжело. Помощники бездарные, жадные, – генерал махнул рукой, – только за деньги и работают.
Если бы пару таких человек найти, как вы, мы бы горы свернули вместе, – признался Кабанов.
– Я не хотел себя навязывать, но посчитал бы за честь помочь вам.
Глаза генерала заблестели:
– Вы серьезно? Вы согласны?
– Вы мне еще ничего не предложили.
– Многого не могу, но тысячу долларов за помощь.., до конца выборов.., а там… – сбивчиво заговорил генерал.
– Не о деньгах разговор, деньги у меня есть, небольшие, правда, но я человек обеспеченный. Буду рад вам помочь.
– Когда можете приступить?
– Хоть сейчас.
– Поехали ко мне в штаб, там и водка есть, – оживился Кабанов.
– Водка – это серьезно.
– Или домой ко мне поедем, с супругой познакомлю. Она у меня хоть и строгая, но я ее вот так держу, – Кабанов продемонстрировал крепко сжатый кулак.
– Я с удовольствием, хоть в штаб, хоть домой к вам, но мне к себе на квартиру заскочить надо, кое-что взять. Если вы, Григорий Викторович, не против, то мы мигом, тут недалеко.
За рулем «Волги» сидел Герман Богатырев. Генерал со лжеполковником устроились на заднем сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44