– Какой несчастный день!
Ты помнишь наш день? – и его пальцы исчезли в мягких лепестках роз.
– Вы, кстати, где хрен покупаете, в магазине или на базаре? – внезапно спросил Богатырев.
Кристина даже вздрогнула от такого нелепого вопроса, абсолютно неуместного, пришедшего из другого измерения.
– Мама покупает.., на базаре вроде бы… Да, баночки без этикеток, отец другого не ест.
– Зря вы его на базаре берете, – вкрадчиво говорил Герман. – Лучший хрен – тот, который в поле вырос. Но у него корень тонкий, много корешков накопать надо. А здесь, на кладбище, хрен вырастает – корень сантиметров пять в обхвате и на полметра вглубь уходит, сочный. Земля-то рыхлая. Один корень выкопал, стер – баночка и готова. Вот московские бабушки и приноровились хрен на кладбищах копать. Поэтому, когда покупаете, внимательно смотрите.
– Что смотреть?
– Какая бабушка продает. Если сразу видно, что деревенская, то можно брать, а если лицо у нее городское, значит, на кладбище копала. А еще лучше хрен в магазине покупать. Он хоть и похуже, но гарантия есть, что не с кладбища.
– Что вы такое говорите? – Кристине чуть дурно не стало.
– Так.., вспомнил. Увидел хрен возле могилы, – Богатырев показал рукой на сочные зеленые листья, выбивающиеся из-под мраморного бордюра, – и решил предупредить. А то некоторые покупают у городских, не разбираясь.
– Тише, – сказал Серебров, поворачиваясь к машине и прикладывая палец к губам.
Он сидел так, словно прислушивался к только ему доступному шепоту или же пытался разобрать слова любимой в свисте ветра, шевелил губами.
– Милая, как давно и как недавно это случилось…
И тогда, и сейчас мы не можем быть с тобой вместе…
Кристина боялась сказать слово, чтобы не нарушить идиллию этого страшного места.
Серебров медленно приложил ладонь к губам, затем прижал ее к мраморному памятнику:
– Прощай. До встречи, – проговорил он и, понурив голову, сел в машину. – Простите меня, не сдержался.
Кристине показалось, что в глазах Сереброва блеснули слезы, он тут же прикрыл их ладонью.
– Вам незачем извиняться.
– Мне нужно было приехать сюда одному, – и он отвернулся.
Богатырев знаками показывал дочке генерала Кабанова, что нужно уезжать. До самых кладбищенских ворот Серебров молчал, глядел лишь под ноги на рифленую резину автомобильного коврика.
– Мне нужно подышать, – он запрокинул голову на спинку сиденья и глубоко вздохнул. – Остановитесь.
Вышел из машины. Кристина колебалась, идти вместе с ним или остаться.
Наконец-таки решилась, выбралась из-за руля.
– Как мы любили друг друга! – задумчиво произнес Серебров. – Такое случается редко, и теперь знаю точно – один раз в жизни.
– Красивый памятник.
– Это не я его поставил, а ее муж. Если он найдет цветы на могиле, то будет долго топтать их ногами. Я бы хотел поставить ей другой памятник, но что сделаешь, она умерла пять лет тому назад… Даже после смерти я не могу приходить к ней открыто, – Серебров произнес это так, словно говорил: «мы расстались вчера». – Мне тяжело об этом рассказывать.
– Не надо, я не буду мешать.
– Но и не говорить невозможно. Вы чем-то напоминаете мне ее в молодости. Ее отец тоже был военным, – мужчина и молодая женщина шли по сухой, выгоревшей под солнцем траве.
Герман скучал возле машины.
«Прохиндей чертов, креста на нем нет!»
– Каждый раз, когда мы встречались, она просила, чтобы я бросил ее.
– Она не любила вас?
– Еще как любила, – вздохнул Серебров.
Именно поэтому и просила бросить, – он внезапно остановился и повернулся к Кристине. Его глаза наполнились влагой. – Каждый раз, когда я делал ей подарок, она говорила мне: «Сколько женщин на свете мечтают о таком мужчине, как ты! Сколько женщин с радостью приняли бы твой подарок! И только я прогоняю тебя, отказываюсь». Она принимала от меня только цветы, все остальное возвращала и брала с меня клятву, что вещи и деньги, предназначенные ей, я отдам первой красивой девушке, которую встречу на улице. Не обижайтесь, пожалуйста, возьмите, это свято для меня, – и Серебров дрожащими руками полез в карман пиджака, вытащил конверт, сунул его в руки Кристине.
Дочка генерала Кабанова заглянула вовнутрь: там лежала тысяча долларов и кольцо с небольшим бриллиантом.
– Что это?
– Это ваше. Я хотел подарить ей, но ее не стало.
На эти деньги мы собирались поехать отдохнуть.
– Я не могу взять, что вы!
– Я обещал ей, что когда приеду на могилу с другой женщиной, то… – Серебров замолчал, поняв, что запутался.
Но эмоции сделали свое дело, Кристина не заметила подвоха.
– Я не могу взять деньги, я знаю вас всего второй день.
– Иногда достаточно и пары часов. Я обещал…
– Все равно не могу, – Кристина почувствовала слабость в ногах.
– Хорошо. Можете считать, что я даю вам в долг.
Вы же умная женщина, когда-нибудь наладите свое дело, разбогатеете и вернете мне деньги. Так будет лучше. Я вас умоляю. Это надо не вам, а мне.
Странные чувства обуревали Кристиной. Друг отца не приставал к ней, даже не заигрывал, он доверял ей тайну как другу. Нечто подобное она испытывала в школе, когда влюбилась в учителя.
– Все, возвращаемся в машину.
Серебров сел за руль, Кристина рядом. Сергей молчал всю дорогу, лишь сказал «до свидания», когда подъехал к дому Кабанова.
– Как ты можешь творить такие мерзости? – через полчаса возмущался Богатырев, расхаживая по квартире и то и дело поглядывая на фотографию Героя России за стеклом.
– Какие мерзости, друг мой?
– На могиле чужой женщины, которая о тебе и слыхом не слыхала!.. Это полное отсутствие морали, ты моральный урод!
– Герман, успокойся. Что я сделал плохого? Многие женщины любят, когда им объясняются в любви, любят придумывать душещипательные истории. Думаю, и Ядвига, могилу которой ты присмотрел для меня, была одной из них. Думаю, ей было приятно получить букет белых роз и услышать ласковые слова.
Если же тебя беспокоят мои отношения с Кристиной, то не волнуйся, совращать ее я не собираюсь. Я сделал благое дело: деньги, которые попали мне в руки для того, чтобы доставить неприятности ее отцу, я отдал ей, пусть купит себе что-нибудь красивенькое.
Или ты скажешь еще, что женщины не любят деньги?
Богатырев остановился, задумался:
– Не знаю, Сергей. Когда слушаешь тебя, то кажется, ничего страшного не произошло. Но, рассудив, понимаешь: это то же самое, что выкапывать хрен на кладбище и потом продавать его на базаре.
– Герман, ты берешься судить о вещах, в которых ровным счетом ничего не понимаешь. Можно любить женщину и причинять ей боль. Можно не любить и дарить счастье. Вспомни жену Нестерова; кроме удовольствия, я ей ничего не доставил. Настоящий любовник старался бы получить удовольствие сам, я же думал только о ней. Я что-то дарю и что-то требую взамен, даже не требую, а получаю сам.
– Все равно, – ответил Герман, – каждый раз, когда я наблюдаю тебя со стороны, мне становится не по себе.
– Это потому, что ты знаешь мои мысли, мои истинные намерения. Люди всегда думают о таком, что другим лучше не знать. Не советую тебе пытаться понять мысли лучших друзей и любимых женщин, тем более собственных детей.
Глава 16
В штабе генерала Кабанова наступил обеденный перерыв. Естественно, это мероприятие генералом было регламентировано. Все, чем занимался Кабанов, он организовывал по армейскому образцу. Каждый час сотрудникам разрешалось на десять минут отвлечься, выпить чашку кофе, выкурить сигарету, а затем опять работать. Между часом и двумя наступал обед. Генерал не уставал каждый день приговаривать своим громким раскатистым голосом:
– Служба службой, война войной, а обед, товарищи, по распорядку.
Не хватало лишь расположенной за зданием полевой кухни на колесах да солдата-повара с черпаком, раздающего перловку с мясом и наливающего чай.
И сам генерал, как все сотрудники, обедал с часу до Двух.
Именно в это время и подъехал к зданию Сергей Серебров. Он был одет значительно скромнее, чем обычно, но, как всегда, шлейф аромата дорогой туалетной воды тянулся за ним, напоминая прохожим, что в этом мире еще не все так плохо. Вдобавок Серебров не скупился на улыбки.
Генерал встал из-за стола, едва завидев Сереброва:
– Присоединяйся, полковник, пообедай со мной.
– Нет, что вы, спасибо, товарищ генерал.
– Почему на «вы» обращаешься?
– Время ответственное, будем соблюдать субординацию.
– Трудно, но, наверное, ты прав. Перекуси, полковник.
– Я так рано не обедаю.
– Что ж ты так, Сергей Владимирович?
– Отвык, новая работа диктует новый распорядок, – с генералом Серебров говорил привычными для военных фразами, такими, какие генерала не настораживали, не заставляли сдвигать брови и задумываться, вспоминая, что обозначает то или иное слово.
Генерал быстро закончил трапезу, помощница унесла чашки и тарелки. Кабанов посмотрел на гостя:
– Тяжелые деньки, соперник атакует со всех сторон, бьет, как говорится, с фланга и с тыла.
– С воздуха не атакует?
– Атакует и с воздуха, – проворчал генерал Кабанов. – А чем ему ответить – не знаю. Я и так и сяк перестраиваюсь, не успеваю одну атаку отбить, как тут же другая начинается. Что вы про все это думаете, полковник?
– Я сегодня все утро размышлял, товарищ генерал, думаю, с Горбатенко вам пора решительно кончать. Надо нанести серию таких ударов, чтобы он уже не смог подняться.
– Если бы мы дрались с ним на кулаках, он бы с разбитой мордой и поломанными ребрами валялся" у моих ног, корчился бы на паркете. Но рукам в демократической обстановке, будь она неладна, волю не дашь, так что ваш совет, полковник, хорош, но не для поединка с Горбатенко.
Я другое имел в виду, товарищ генерал.
Кабанов подался вперед:
– Что ты.., вы имели в виду?
– Пятьдесят на пятьдесят, – произнес Серебров вкрадчивым голосом. Таким тоном обычно называют пароль и ждут ответа.
– Что пятьдесят на пятьдесят, Сергей Владимирович?
– Шансы ваши с Горбатенко почти уравнялись, чуть-чуть туда, чуть-чуть сюда, шаг вправо, шаг влево, и чаша весов качнется.
– Ах, вы об этом? – Генерал встал из-за стола, одернул пиджак. От этой привычки Кабанов избавиться не мог, он всегда одергивал пиджак – старая армейская выучка.
– Я понимаю вас, Григорий Викторович, – Серебров повернулся вместе с креслом и оказался лицом к лицу с генералом, – вы человек честный, к подлости не привыкли.
– Нет, не приучен. Я же все-таки человек военный, награды имею боевые.
«Ну и дурак!» – подумал Серебров.
Подобная реакция входила в планы Сереброва, он знал ответ наперед, и поэтому поведение Кабанова его не удивляло, не возмущало, вызывало лишь легкую улыбку.
«Все вы такие, – подумал Серебров, – честных и принципиальных из себя корчите, а на самом деле, когда большими деньгами запахнет, мразью становитесь – хуже уголовников-беспредельщиков».
– Вам бы, генерал, материальчик какой-нибудь добыть на вашего конкурента. Вот если бы кто-нибудь организовал вам…
– Нет, это мне не подходит. Фальшивки мне не нужны, я должен победить в честной борьбе.
– Генерал, успокойтесь. Неужели вы всегда открыто выступали во время боевых действий, не пользовались маскировочными сетками, дымовыми завесами, не устраивали засад, неужели вы никогда не обманывали противника?
– Так это же в боевых действиях. Там экстремальные условия, там либо ты, либо тебя.
«Если ты будешь таким же идиотом, то наверняка – тебя», – подумал Серебров, сказав совсем другое:
– Ваша честность, генерал, похвальна, вызывает уважение и восхищение.
Я не предлагаю делать фальшивку. Я предлагаю раскопать неприглядную правду. Наверняка Горбатенко в бытность следователем засадил за решетку какую-нибудь женщину, посадил по ошибке. Вот если эту женщину найти и она со слезами на глазах, держа ребенка на коленях, обнимая его, расскажет о том, какие мерзости и ужасы ей пришлось пережить благодаря бывшему следователю районной прокуратуры, разлучившего ее с малышом лет на пять, это были бы серьезные очки, причем в вашу пользу, генерал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Ты помнишь наш день? – и его пальцы исчезли в мягких лепестках роз.
– Вы, кстати, где хрен покупаете, в магазине или на базаре? – внезапно спросил Богатырев.
Кристина даже вздрогнула от такого нелепого вопроса, абсолютно неуместного, пришедшего из другого измерения.
– Мама покупает.., на базаре вроде бы… Да, баночки без этикеток, отец другого не ест.
– Зря вы его на базаре берете, – вкрадчиво говорил Герман. – Лучший хрен – тот, который в поле вырос. Но у него корень тонкий, много корешков накопать надо. А здесь, на кладбище, хрен вырастает – корень сантиметров пять в обхвате и на полметра вглубь уходит, сочный. Земля-то рыхлая. Один корень выкопал, стер – баночка и готова. Вот московские бабушки и приноровились хрен на кладбищах копать. Поэтому, когда покупаете, внимательно смотрите.
– Что смотреть?
– Какая бабушка продает. Если сразу видно, что деревенская, то можно брать, а если лицо у нее городское, значит, на кладбище копала. А еще лучше хрен в магазине покупать. Он хоть и похуже, но гарантия есть, что не с кладбища.
– Что вы такое говорите? – Кристине чуть дурно не стало.
– Так.., вспомнил. Увидел хрен возле могилы, – Богатырев показал рукой на сочные зеленые листья, выбивающиеся из-под мраморного бордюра, – и решил предупредить. А то некоторые покупают у городских, не разбираясь.
– Тише, – сказал Серебров, поворачиваясь к машине и прикладывая палец к губам.
Он сидел так, словно прислушивался к только ему доступному шепоту или же пытался разобрать слова любимой в свисте ветра, шевелил губами.
– Милая, как давно и как недавно это случилось…
И тогда, и сейчас мы не можем быть с тобой вместе…
Кристина боялась сказать слово, чтобы не нарушить идиллию этого страшного места.
Серебров медленно приложил ладонь к губам, затем прижал ее к мраморному памятнику:
– Прощай. До встречи, – проговорил он и, понурив голову, сел в машину. – Простите меня, не сдержался.
Кристине показалось, что в глазах Сереброва блеснули слезы, он тут же прикрыл их ладонью.
– Вам незачем извиняться.
– Мне нужно было приехать сюда одному, – и он отвернулся.
Богатырев знаками показывал дочке генерала Кабанова, что нужно уезжать. До самых кладбищенских ворот Серебров молчал, глядел лишь под ноги на рифленую резину автомобильного коврика.
– Мне нужно подышать, – он запрокинул голову на спинку сиденья и глубоко вздохнул. – Остановитесь.
Вышел из машины. Кристина колебалась, идти вместе с ним или остаться.
Наконец-таки решилась, выбралась из-за руля.
– Как мы любили друг друга! – задумчиво произнес Серебров. – Такое случается редко, и теперь знаю точно – один раз в жизни.
– Красивый памятник.
– Это не я его поставил, а ее муж. Если он найдет цветы на могиле, то будет долго топтать их ногами. Я бы хотел поставить ей другой памятник, но что сделаешь, она умерла пять лет тому назад… Даже после смерти я не могу приходить к ней открыто, – Серебров произнес это так, словно говорил: «мы расстались вчера». – Мне тяжело об этом рассказывать.
– Не надо, я не буду мешать.
– Но и не говорить невозможно. Вы чем-то напоминаете мне ее в молодости. Ее отец тоже был военным, – мужчина и молодая женщина шли по сухой, выгоревшей под солнцем траве.
Герман скучал возле машины.
«Прохиндей чертов, креста на нем нет!»
– Каждый раз, когда мы встречались, она просила, чтобы я бросил ее.
– Она не любила вас?
– Еще как любила, – вздохнул Серебров.
Именно поэтому и просила бросить, – он внезапно остановился и повернулся к Кристине. Его глаза наполнились влагой. – Каждый раз, когда я делал ей подарок, она говорила мне: «Сколько женщин на свете мечтают о таком мужчине, как ты! Сколько женщин с радостью приняли бы твой подарок! И только я прогоняю тебя, отказываюсь». Она принимала от меня только цветы, все остальное возвращала и брала с меня клятву, что вещи и деньги, предназначенные ей, я отдам первой красивой девушке, которую встречу на улице. Не обижайтесь, пожалуйста, возьмите, это свято для меня, – и Серебров дрожащими руками полез в карман пиджака, вытащил конверт, сунул его в руки Кристине.
Дочка генерала Кабанова заглянула вовнутрь: там лежала тысяча долларов и кольцо с небольшим бриллиантом.
– Что это?
– Это ваше. Я хотел подарить ей, но ее не стало.
На эти деньги мы собирались поехать отдохнуть.
– Я не могу взять, что вы!
– Я обещал ей, что когда приеду на могилу с другой женщиной, то… – Серебров замолчал, поняв, что запутался.
Но эмоции сделали свое дело, Кристина не заметила подвоха.
– Я не могу взять деньги, я знаю вас всего второй день.
– Иногда достаточно и пары часов. Я обещал…
– Все равно не могу, – Кристина почувствовала слабость в ногах.
– Хорошо. Можете считать, что я даю вам в долг.
Вы же умная женщина, когда-нибудь наладите свое дело, разбогатеете и вернете мне деньги. Так будет лучше. Я вас умоляю. Это надо не вам, а мне.
Странные чувства обуревали Кристиной. Друг отца не приставал к ней, даже не заигрывал, он доверял ей тайну как другу. Нечто подобное она испытывала в школе, когда влюбилась в учителя.
– Все, возвращаемся в машину.
Серебров сел за руль, Кристина рядом. Сергей молчал всю дорогу, лишь сказал «до свидания», когда подъехал к дому Кабанова.
– Как ты можешь творить такие мерзости? – через полчаса возмущался Богатырев, расхаживая по квартире и то и дело поглядывая на фотографию Героя России за стеклом.
– Какие мерзости, друг мой?
– На могиле чужой женщины, которая о тебе и слыхом не слыхала!.. Это полное отсутствие морали, ты моральный урод!
– Герман, успокойся. Что я сделал плохого? Многие женщины любят, когда им объясняются в любви, любят придумывать душещипательные истории. Думаю, и Ядвига, могилу которой ты присмотрел для меня, была одной из них. Думаю, ей было приятно получить букет белых роз и услышать ласковые слова.
Если же тебя беспокоят мои отношения с Кристиной, то не волнуйся, совращать ее я не собираюсь. Я сделал благое дело: деньги, которые попали мне в руки для того, чтобы доставить неприятности ее отцу, я отдал ей, пусть купит себе что-нибудь красивенькое.
Или ты скажешь еще, что женщины не любят деньги?
Богатырев остановился, задумался:
– Не знаю, Сергей. Когда слушаешь тебя, то кажется, ничего страшного не произошло. Но, рассудив, понимаешь: это то же самое, что выкапывать хрен на кладбище и потом продавать его на базаре.
– Герман, ты берешься судить о вещах, в которых ровным счетом ничего не понимаешь. Можно любить женщину и причинять ей боль. Можно не любить и дарить счастье. Вспомни жену Нестерова; кроме удовольствия, я ей ничего не доставил. Настоящий любовник старался бы получить удовольствие сам, я же думал только о ней. Я что-то дарю и что-то требую взамен, даже не требую, а получаю сам.
– Все равно, – ответил Герман, – каждый раз, когда я наблюдаю тебя со стороны, мне становится не по себе.
– Это потому, что ты знаешь мои мысли, мои истинные намерения. Люди всегда думают о таком, что другим лучше не знать. Не советую тебе пытаться понять мысли лучших друзей и любимых женщин, тем более собственных детей.
Глава 16
В штабе генерала Кабанова наступил обеденный перерыв. Естественно, это мероприятие генералом было регламентировано. Все, чем занимался Кабанов, он организовывал по армейскому образцу. Каждый час сотрудникам разрешалось на десять минут отвлечься, выпить чашку кофе, выкурить сигарету, а затем опять работать. Между часом и двумя наступал обед. Генерал не уставал каждый день приговаривать своим громким раскатистым голосом:
– Служба службой, война войной, а обед, товарищи, по распорядку.
Не хватало лишь расположенной за зданием полевой кухни на колесах да солдата-повара с черпаком, раздающего перловку с мясом и наливающего чай.
И сам генерал, как все сотрудники, обедал с часу до Двух.
Именно в это время и подъехал к зданию Сергей Серебров. Он был одет значительно скромнее, чем обычно, но, как всегда, шлейф аромата дорогой туалетной воды тянулся за ним, напоминая прохожим, что в этом мире еще не все так плохо. Вдобавок Серебров не скупился на улыбки.
Генерал встал из-за стола, едва завидев Сереброва:
– Присоединяйся, полковник, пообедай со мной.
– Нет, что вы, спасибо, товарищ генерал.
– Почему на «вы» обращаешься?
– Время ответственное, будем соблюдать субординацию.
– Трудно, но, наверное, ты прав. Перекуси, полковник.
– Я так рано не обедаю.
– Что ж ты так, Сергей Владимирович?
– Отвык, новая работа диктует новый распорядок, – с генералом Серебров говорил привычными для военных фразами, такими, какие генерала не настораживали, не заставляли сдвигать брови и задумываться, вспоминая, что обозначает то или иное слово.
Генерал быстро закончил трапезу, помощница унесла чашки и тарелки. Кабанов посмотрел на гостя:
– Тяжелые деньки, соперник атакует со всех сторон, бьет, как говорится, с фланга и с тыла.
– С воздуха не атакует?
– Атакует и с воздуха, – проворчал генерал Кабанов. – А чем ему ответить – не знаю. Я и так и сяк перестраиваюсь, не успеваю одну атаку отбить, как тут же другая начинается. Что вы про все это думаете, полковник?
– Я сегодня все утро размышлял, товарищ генерал, думаю, с Горбатенко вам пора решительно кончать. Надо нанести серию таких ударов, чтобы он уже не смог подняться.
– Если бы мы дрались с ним на кулаках, он бы с разбитой мордой и поломанными ребрами валялся" у моих ног, корчился бы на паркете. Но рукам в демократической обстановке, будь она неладна, волю не дашь, так что ваш совет, полковник, хорош, но не для поединка с Горбатенко.
Я другое имел в виду, товарищ генерал.
Кабанов подался вперед:
– Что ты.., вы имели в виду?
– Пятьдесят на пятьдесят, – произнес Серебров вкрадчивым голосом. Таким тоном обычно называют пароль и ждут ответа.
– Что пятьдесят на пятьдесят, Сергей Владимирович?
– Шансы ваши с Горбатенко почти уравнялись, чуть-чуть туда, чуть-чуть сюда, шаг вправо, шаг влево, и чаша весов качнется.
– Ах, вы об этом? – Генерал встал из-за стола, одернул пиджак. От этой привычки Кабанов избавиться не мог, он всегда одергивал пиджак – старая армейская выучка.
– Я понимаю вас, Григорий Викторович, – Серебров повернулся вместе с креслом и оказался лицом к лицу с генералом, – вы человек честный, к подлости не привыкли.
– Нет, не приучен. Я же все-таки человек военный, награды имею боевые.
«Ну и дурак!» – подумал Серебров.
Подобная реакция входила в планы Сереброва, он знал ответ наперед, и поэтому поведение Кабанова его не удивляло, не возмущало, вызывало лишь легкую улыбку.
«Все вы такие, – подумал Серебров, – честных и принципиальных из себя корчите, а на самом деле, когда большими деньгами запахнет, мразью становитесь – хуже уголовников-беспредельщиков».
– Вам бы, генерал, материальчик какой-нибудь добыть на вашего конкурента. Вот если бы кто-нибудь организовал вам…
– Нет, это мне не подходит. Фальшивки мне не нужны, я должен победить в честной борьбе.
– Генерал, успокойтесь. Неужели вы всегда открыто выступали во время боевых действий, не пользовались маскировочными сетками, дымовыми завесами, не устраивали засад, неужели вы никогда не обманывали противника?
– Так это же в боевых действиях. Там экстремальные условия, там либо ты, либо тебя.
«Если ты будешь таким же идиотом, то наверняка – тебя», – подумал Серебров, сказав совсем другое:
– Ваша честность, генерал, похвальна, вызывает уважение и восхищение.
Я не предлагаю делать фальшивку. Я предлагаю раскопать неприглядную правду. Наверняка Горбатенко в бытность следователем засадил за решетку какую-нибудь женщину, посадил по ошибке. Вот если эту женщину найти и она со слезами на глазах, держа ребенка на коленях, обнимая его, расскажет о том, какие мерзости и ужасы ей пришлось пережить благодаря бывшему следователю районной прокуратуры, разлучившего ее с малышом лет на пять, это были бы серьезные очки, причем в вашу пользу, генерал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44