Со смехом, с гиканьем и сальными шутками компания, на ходу сбрасывая одежды, двинулась во внутренний двор к бассейну.
– Секундочку, я сейчас. Вы тут прыгайте в воду, плавайте. Смотри, Анжела, чтобы Игорь Иванович не утонул.
– Я? Да вы что? Я такой бассейн могу пронырнуть. Прямо в штанах прыгну.
– Ботинки снимите! – закричала Юля.
Горбатенко уже оттолкнулся от бортика и плашмя упал в ярко-голубую воду. Тысячи брызг засверкали в лучах подсветки.
Нестеров взбежал на второй этаж, открыл дверь:
– Как ты, Корытин?
Режиссер нервно дернул головой, облизал пересохшие губы.
– Нормально, – выдавил он из себя.
– Сейчас будешь снимать. Постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Можешь с балкончика, можешь из окна, а можешь и из сада, с кустов.
– Понял.
Нестеров разделся, нырнул в бассейн, где уже плескались с Горбатенко две девицы. Юля пыталась стащить штаны с кандидата в депутаты. Бассейн был глубокий, и Горбатенко нырял как поплавок, то захлебываясь, то отплевываясь, грязно матерясь.
Наконец штаны с него стащили. Все четверо плавали голые. Девицы как могли обнимали и ласкали кандидата в депутаты. Они наваливались на него, выталкивали из воды, хватали за ноги, за руки, вытворяли черт знает что. Нестеров же плавал от одного бортика к другому, равномерными гребками рассекая бирюзовую воду.
Корытин снимал, как было условлено, то с балкона, то из окна. Затем на четвереньках заполз в кусты и принялся снимать оттуда. Снимать было интересно, как-никак, девицы были приятны во всех отношениях. Затем они вытащили Горбатенко на бортик, помогли ему подняться, и он побежал за ними в дом, в спальню на первом этаже.
То, что произошло в спальне, Корытин запечатлел с наездами, с укрупнениями. Ни девицы, ни их жертва даже не догадывались о том, что их снимают.
– Виктор Николаевич, идемте к нам! – звали девицы Нестерова.
– Вы развлекайтесь, а я на вас посмотрю.
– Виктор, иди сюда, помоги, – завопил из-под Анжелы, оседлавшей его, кандидат в депутаты.
– Нет уж, дорогой, без меня. Ты мужик крепкий.
А я потом.
Нестеров сидел в халате, в резиновых шлепанцах на босу ногу и наблюдал за совокупляющимися, смотрел на них пресыщенным взглядом. Так обжора смотрит на блюдо, от которого его уже воротит.
Так же на всю сцену оргий смотрел и режиссер-оператор Максим Максимович Корытин. Он даже не возбудился. Порно за свою карьеру он снял предостаточно. Сцену в спальне он снимал через окно.
– Юля, пойдем со мной! – позвал девушку Нестеров.
– Да, да, забери его, а то я могу не дожить до выборов, – хрюкнув, сказал Горбатенко и навалился на Анжелу.
После постели еще пили, затем плавали в бассейне. До сауны дело не дошло. Пьяный и измученный чрезмерным сексом, Горбатенко уснул на огромной кровати, свернулся, как эмбрион во чреве, поджав колени к волосатой груди. Изредка он вздрагивал, что-то несвязное бормотал.
Девицы получили деньги и отбыли в город, вполне довольные собой. Даже ночевать, как они предполагали, не пришлось. Максим Максимович Корытин с камерой в сумке, но без кассеты отбыл в Москву следующим рейсом.
Нестеров брезгливо укрыл пьяного, дрожащего Горбатенко пледом и уже хотел удалиться наверх в спальню, но тут к дому подъехала машина, и в дом вошла Станислава.
Ее лицо исказило негодование и презрение к мужу:
– Что, напился, да еще с каким-то уродом? И вообще, что здесь происходит?
– Тихо, дорогая, тихо, – сказал Нестеров, – я делом занимаюсь.
– Делом, говоришь? Я вижу, каким делом, – она заглянула в спальню.
– Не буди, это кандидат в депутаты.
– А мне начхать, кандидат он, или депутат, или министр, он лежит на моей кровати, пьяная свинья! – Станислава смотрела на стол, на бокалы и рюмки, испачканные губной помадой. – Понятно, какие у вас тут дела с депутатом и кандидатом. Что, он губы красил? Ты превратил дом в бордель!
– Замолчи! – рявкнул Нестеров. – Я тебе говорю, я занимался делом. Того, о чем ты думаешь, здесь не было.
– Значит, это было в другом месте? А что было здесь?
– Тебе об этом знать не надо. Собирайся и уезжай в город. – Нестеров зло вертел в руках отснятую кассету, даже не замечая этого.
– Я уеду, – Станислава хлопнула дверью и покинула дом.
Виктор Николаевич Нестеров заскрежетал зубами:
– Черт подери, глупо все получилось. И объяснить ничего не объяснишь. Не станешь же супруге рассказывать, для чего я это все устроил, какие цели преследовал. Ведь не поймет, осудит. Она и так меня мерзавцем считает.
Глава 19
Белая «Тойота» Станиславы мчалась из загородного дома в сторону Москвы. Стрелка спидометра дрожала на цифре 140. Если бы сейчас случилась на дороге мало-мальски сложная ситуация, то наверняка белая «Тойота» улетела бы в кювет или разбилась бы вдребезги. Но женщине везло, дорога к Москве оказалась пустынной. Станислава кусала губы, ее руки дрожали.
– Мерзавец.., мерзавец, – бормотала она одно и то же слово. – Грязное животное! – думала она о своем муже. – Ты купил меня за деньги и хочешь, чтобы я была твоей рабыней, безмолвной, покорной? Так не получится, так не будет никогда! Я человек, я хочу, чтобы меня уважали, чтобы меня не обманывали. Мерзавец, мерзавец, мерзавец! – то тихо, то громко говорила женщина.
Несколько раз пищал мобильный телефон, но Станислава не притрагивалась к нему.
"Никого не хочу слышать, никого не хочу видеть!
Всех ненавижу, а в первую очередь презираю себя. Я сама виновата в том, что случилось. Не надо думать, что кто-то или что-то причина моих несчастий, причина моих унижений. Сама и только сама".
Подъехав к городу, она немного успокоилась.
Ехать домой ей не просто не хотелось, а было противно. Она понимала, что может заявиться Нестеров, опять начнет врать, оправдываться и от этого на душе станет еще горше.
«Домой я не поеду ни за что, никогда»
Белая «Тойота» кружила по городу, по щекам Станиславы текли слезы. Она понимала, что если остановится, то уткнется головой в баранку и разрыдается, как ребенок, как девчонка, изнасилованная и оплеванная.
«Надо двигаться, надо ехать, нельзя останавливаться».
Белорусский вокзал, Тверская, Киевский вокзал, ВДНХ, гостиница «Космос», Малое Садовое кольцо.
Станислава уже не понимала, который час.
"Я никому не нужна, абсолютно никому. Я противна даже сама себе, – и тут появилась спасительная мысль, предельно простая. – Мне надо выговориться, мне надо найти человека, который меня выслушает, который сможет меня успокоить. Я отомщу мужу, так дальше продолжаться не может. Не все в этой жизни решают деньги. Конечно же, не все!
В жизни существуют еще другие отношения, чистые и спокойные, – она вытряхнула из сумочки мобильный телефон, продолжая вести машину. – Вот здесь я остановлюсь", – она воткнулась между двумя машинами, взяла телефон и набрала номер.
В горле пересохло, словно рот был забит сухим горячим песком.
– Алло, алло! – прошептала она в трубку прерывающимся голосом и закашлялась.
– Слушаю, это я, любимая, – раздалось в трубке.
Станислава вздохнула с облегчением.
– Это я, Станислава.
– Добрый вечер, Станислава, – спокойно произнес Серебров. – Я как раз о тебе думал.
– Что ты обо мне думал?
– Я давно тебя не видел и, честно говоря, скучаю. Я не люблю говорить такие вещи, но тем не менее это так.
– Ты где?
– А ты? – задал вопрос Серебров.
– В городе.
Сейчас сориентируюсь.
Я в трех кварталах от Тверской, за Белорусским вокзалом, на Большой Грузинской.
– Что ты там делаешь? – спросил Сергей.
– Сижу в машине, тебе звоню.
– Почему ты не дома?
– Это долго рассказывать, Сергей, это очень трудно рассказывать.
– Что-то случилось, да? – вкрадчиво и ласково спросил Серебров.
– Случилось, Сергей. Со мной все время что-то случается. Можно, я к тебе приеду?
– Можно, конечно, – сказал Сергей.
– Где это?
Серебров объяснил, как добраться, и уже минут через тридцать он стоял у подъезда. Когда белая «Тойота» подъехала, он открыл дверь, помог Станиславе выбраться, взял ее за плечи и заглянул в глаза.
– Ничего не говори, пойдем в дом.
Они поднялись в квартиру. Станислава дрожала.
– Мне кажется, тебе следует выпить.
– Может быть.
– Надо выпить, обязательно. Ты напряжена. Держи, – Серебров налил в бокал коньяк и подал Станиславе. Усадил ее в кресло, погасил верхний свет, оставив включенным лишь торшер в дальнем углу.
Станислава немного успокоилась. Как-никак, Серебров не видит ее заплаканного лица, искусанных губ.
– Сергей, я его ненавижу, я желаю его смерти.
– Успокойся. Зачем желать кому-то смерти? Всегда отыщется возможность все изменить.
– У меня нет такой возможности, он меня не отпустит.
– Как это не отпустит?
– Не отпустит и все. Он держит меня в своих руках, он сделал так, что я полностью от него зависима.
– Погоди, Станислава, не спеши принимать решение. Расскажи все по порядку. Чего ты решила броситься с места в карьер? – Серебров держал в руках бокал с коньяком и не спешил прикоснуться к нему губами. – Тебе надо поспать, успокоиться.
Как говорится, утро вечера мудренее, и решение принимать следует, все хорошенько взвесив, на холодную голову.
Станислава залпом выпила коньяк и протянула бокал мужчине. Серебров налил еще. Станислава курила одну сигарету за другой, курила нервно, не обращая внимания на пепел, который падал ей на туфли.
– Я поехала в поселок, в большой дом, хотела побыть немного в тишине. Мы в последние дни примирились с ним. Я звонила Нестерову несколько раз, чтобы предупредить, но трубку он не брал. И я не знала, где он. В офисе его не было, я поехала за город… – и Станислава рассказала все, ничего не утаив. – ..Это животное лежало на моей кровати. Представляешь, абсолютно голое!
– Кто?
– Кандидат в депутаты.
– Станислава, погоди…
– Я не помню, как его зовут… Горбатенко, кажется, маленький такой, мерзкий… Все знакомые моего мужа – это конченые идиоты, мерзавцы и подлецы.
У них на уме политика и деньги, деньги и политика.
Серебров сделал вид, что не обратил внимания на фамилию кандидата в депутаты.
– Мне кажется, ты все преувеличиваешь, может, оно было совсем не так.
– Сергей! Там были мерзкие шлюхи, такие же, как на Тверской, как у Белорусского вокзала. Мерзкие уличные девки!
Сереброву все стало ясно. Его ловушка сработала, значит, генерал Кабанов смог-таки выдать Нестерову его, Сереброва, мысли.
– Ладно, Станислава, давай я тебя уложу. Ты немного отдохнешь.
– Я не смогу спать, Серебров. Слышишь, не смогу. Я не смогу спать одна.
«Вот тебе и на, – подумал Серебров, – она обвиняет мужа, а сама поступает точно так, как он. Но если сегодняшние поступки Нестерова можно оправдать меркантильными целями, то ее поведение – это самая элементарная месть».
– Ладно, пойдем, – сказал он, подошел к Станиславе, взял ее за руку и увлек в спальню. Он помог ей раздеться и почувствовал, как возбуждается.
«Да, ты тоже хорош», – подумал он о себе, обнимая Станиславу.
Они рухнули на распростертую кровать как два сильных, срубленных под корень дерева. Их руки переплелись, как ветви, стоны и вздохи наполнили комнату. Станислава была страстна, как никогда, у нее внутри все клокотало, энергия и накопившаяся ярость требовали выхода, и она отдалась чувству всецело.
Она была стервой до мозга костей, опытной, умелой, безобразно-откровенной. А Серебров был как раз тем, кто мог это оценить.
Обессиленные, измотанные, они уснули на рассвете. А утром, уже сидя за столом с чашкой кофе в руках, Станислава стала прежней, такой, какой привык ее знать Серебров.
– Я тебе помогу, – сказал Сергей, – избавиться от мужа и получить кучу денег.
– Что для этого я должна сделать?
– Скажи, где живет режиссер, с которым договаривался твой муж? Ты его визитку на столе в кабинете нашла.
– Я не помню его адрес, я никогда у него не была.
Я знаю лишь телефон, номер скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44