освежителем, который может посоперничать с любым (даже самым дорогим) одеколоном; металлом и еще чем-то невыразимо прекрасным.
Я не просто счастлива, я изнемогаю от счастья.
Хр-р. хр-ррр. хрум-хрум.хр-ррррр -
звук возникает внезапно, впивается в мозг сверлом от электродрели, он идет извне – со стороны двух солнц, а может быть, двух лун. Проснуться означало бы навсегда отказаться от нагретой кожи, отказаться от только что обретенного счастья. Я ожесточенно сопротивляюсь этому – сколько могу, – но проклятый хр-ррррррррррррррр явно сильнее.
Домино – вот кто меня разбудил, вот кто самым бесцеремонным образом ворвался в автодорожную идиллию.
Электронный будильник застрял на «7:44».
До «7:47», под неустанное хр-ррррррррррр, я переживала несанкционированный подъем из глубин сна: технология подъема нарушена, все признаки кессонной болезни налицо.
Для справки: кессонная болезнь – декомпрессионное заболевание, возникающее после водолазных работ при нарушении правил декомпрессии (постепенного перехода от высокого к нормальному атмосферному давлению). Признаки: боль в суставах и мышцах, головокружение, расстройства речи, помрачение сознания.
Я полна решимости размазать Домино по стенке, выкинуть его нежно-абрикосовую тушку на мороз из-за дурацкого эфемерного сна – это ли не помрачение?
Хр-ррр! хрум-хрум! чпок-чпок! тиу-ууу!..
Если в 7:51 я вылезу из постели и на цыпочках прокрадусь в кабинет – у меня будет шанс застать кота на месте преступления.
Так я и поступила и обнаружила Домино в правом, ближнем к окну, углу. Он с увлечением сражался с одной-единственной, отставшей от пола паркетиной. Вот уже и дом стал потихоньку разваливаться – милое дело! А ведь до появления кота паркет выглядел почти идеальным, плашка к плашке; при переезде сюда его даже не пришлось реставрировать и покрывать лаком.
– Что это еще за срань?! – грозно прикрикнула я на Домино. – Что это мы там копаем? Терзает зуд кладоискательства?
Кот и ухом не повел. Напротив, принялся отдирать паркетину с еще большим остервенением.
– Ну-ка, брысь отсюда!..
Как бы не так! Имел он меня в виду с моими немощными угрозами. Да и первая злость прошла, уступив место почти детскому нетерпеливому любопытству: что там могла нарыть божья тварь, какой сюрприз меня ожидает?
Слиток золота, подумала Элина.
Нательный крестик с сапфирами и четки с рубиновыми вставками. И тиара с бриллиантами, подумала блаженная Августа.
Акции, облигации, дарственные, векселя, подумала Магдалена, блистательная, как колумбийская река с одноименным названием.
Драгоценности, подумала Флоранс, цветочек Флоранс.
Все четыре части моего династического имени проявили солидарную и вполне понятную в таких случаях алчность. И разве Ёлка, в непальских карманах которой гуляет ветер, имеет право их осуждать?
Никакого.
Тук-тук, тук-тук-тук, туктуктук – все быстрее выбивало мое сердце по мере приближения к углу.
Хр-ррр! тиу-ууу! – вторил ему Домино.
– Дай-ка я посмотрю, малыш…
Едва я нависла над жарким тельцем кота, как он тотчас же потерял интерес к паркетной плашке. Отошел, галантно уступая мне место в самом эпицентре события, и – как вчера – уселся на альбом Матисса.
Дежавю, да и только.
Пустое пространство под паркетиной годилось для всего – включая тиару из бриллиантов и туго спеленатый сверток акций. Но я вытащила из тайника всего лишь связку ключей. То есть это поначалу мне показалось, что связка – именно с ключами. Они не были облагорожены временем и не годились для того, чтобы толкнуть их на условно-антикварном рынке в окрестностях метро «Удельная» – по 100 рублей за штуку. Их конфигурация не была затейливой, во всяком случае – не более затейливой, чем конфигурация ключей для мебели из магазина «Икеа».
А при повторном – более внимательном – взгляде они и вовсе оказались отмычками. Классическими, хотя и миниатюрного размера, отмычками – как я их себе представляла. Всегда. Отмычка потолще, отмычка потоньше, отмычка со скругленным концом и с концом раздвоенным. Отмычка с насечками и спиралями. Отмычка с затейливой абстракционистской бородкой; отмычка, похожая на рашпиль, и отмычка, похожая на сверло. И кусок сплетенной металлической проволоки в качестве бонуса.
Итого – девять предметов.
Вряд ли они принадлежали бабке, сгинувшей где-то на полпути между катарактой и ишемической болезнью сердца.
Тогда кому?
Отцу. Папе. Папуле. Папсику.
Мой отец – домушник? Вот так новость, вот так-так!
Я засмеялась в голос и тут же подумала: это слишком романтично, чтобы быть правдой. И еще: пора бы мне перестать впадать в первородный грех идеализации мужчин.
– Как думаешь, что это за инвентарь? – спросила я у Домино.
«May!» – разве ты сама не видишь, лапуля? Ключи от рая, я бы так это назвал.
– Наверное, лучше избавиться от них. Или оставить там, где они лежали. Вряд ли связка пригодится нам в обозримом будущем.
«May!» – на твоем месте я бы не стал пороть горячку. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Не знаешь… найдешь… потеряешь… – мне пришлось потрясти связкой, чтобы заглушить эту мгновенно отпечатавшуюся в мозгах немудреную фольклорную истину. Что можно найти в альбоме с Матиссом?
Самого Матисса.
Взяв кота на руки, я снова углубилась в альбом. Я больше не искала инородных тел и вложений, которые сделали до меня. Просто внимательно рассмотрела каждую репродукцию – только и всего. Домино поощрял и направлял меня урчанием – и это больше всего напоминало детскую игру «Горячо-холодно». На странице с картинкой «Красные рыбки. 1911. Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина» мой нежный абрикос заходил ходуном – с чего бы это?
Так: столик, на столике – аквариум, в аквариуме – рыбки, за аквариумом – листья и цветы. Назвать столик столиком, а аквариум – аквариумом можно лишь с известной долей условности, но рыбки сомнений не вызывают. Отравиться приготовленной из них ухой или заработать описторхоз – как два пальца об асфальт, ага, вот оно -
искомое.
На теле одной из красных рыб-убийц мелким, но вполне каллиграфическим почерком был начертан номер телефона. Только номер, без всякой поясняющей подписи. Вряд ли написавший преследовал цель скрыть его от посторонних глаз, скорее – он просто воспользовался первой подвернувшейся под руку бумажкой: Матисс так Матисс, подотремся и Матиссом. Я почувствовала прилив симпатии к неизвестному каллиграфу. Вот только номер ни о чем мне не говорил.
Он начинался с 530, что означало как минимум Гражданку и как максимум – проспект Просвещения вкупе с Северным проспектом и проспектом Науки. Не самые близкие к центру районы, к тому же на Науке проживала Милка, у которой я не бывала последние лет пять. После того как в ста метрах от Милкиного подъезда двое прыщавых наркоманов вырвали у меня сумку из рук. Ничего существенного в сумке не было, кроме кошелька с тремя сотнями рублей, но сам факт и сами наркоманские рожи… Они преследовали меня во снах целый месяц, потому и возникло оптимальное решение:
на Науку я больше не ездец.
И все немногочисленные Милкины приглашения заканчивались хрестоматийным: «Уж лучше вы к нам».
Вот было бы смеху, если бы рыбий номер принадлежал кому-то из двух наркоманов! И… что?.. А то, что мне совершенно безразлично, кто может откликнуться на том конце провода.
С этой – весьма здравой – мыслью я запустила компьютер и скоренько обновила диск с телефонной базой данных, купленный в подземном переходе. Ни одному из физических лиц телефон не принадлежал – вот и верь после этого городскому УВД! Оставался еще один путь простукивания номера: Интернет. Пройдя пару ссылок, я попала на сайт «Yellow pages of Saint Petersburg», где посредством нескольких нехитрых манипуляций вычислила наконец-то владельцев номера. До недавнего времени – держись крепче, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! – он принадлежал фирме «Красные рыбки».
Это было сильно.
Так сильно и неожиданно, что я издала победный вопль, хотя вопрос, к чему приложить вновь полученные знания, повис в воздухе. Мне не оставалось ничего другого, как переадресовать его Домино.
– И что нам делать с этой хренью, милый?
«May!» – сними трубку и позвони, лапуля, чего еще?
Идея сама по себе неплохая, но телефонные звонки предполагают диалог между абонентами. Даже если я прокрякаю «Фирма «Красные рыбки?» и мне ответят «да», о чем говорить впоследствии? Можно, конечно, опроститься донельзя и снова идти на поклон к коту -
вразуми, батюшка!
Но по опыту предыдущего общения с Домино я знала: конкретных ответов на вопросы кот не дает, предпочитая расплывчатые философские сентенции.
Вопреки логике, телефон под вывеской «Красные рыбки» мучил меня. Временами даже казалось: стоит напрячься и я тут же пойму его тайный смысл. А может – просто вспомню его. И все станет на свои места. Но как я ни напрягалась, ничего путного из этого не вышло. А проверка почты (ну, как Jay-Jay уже отреагировал на фотографии Домино?) вообще привела к неожиданным результатам:
моего почтового ящика больше не существовало!
Вернее, он существовал, но был абсолютно недосягаем. Сколько я ни вводила пароль, не менявшийся последние три года, в доступе мне раз за разом отказывали. Это было хуже, много хуже засбоившей намедни сети.
Это был умысел. Всемирный заговор.
Мистика. Козни. Происки врага или врагов, которых я даже не сподобилась завести. Но можно завести новый ящик, временно наплевав на старый, и отправить письмо Jay-Jay уже с него. Воспрять духом получилось ровно на две минуты. Третья же ознаменовалась скорбным фактом: я не помню адреса электронной почты Jay-Jay. Вещь еще более невероятная, чем нежданная потеря шкатулочки, в которой хранилась вся наша переписка с пенфрендом из Норвегии. Три года я исправно отправляла письма и могла процитировать адрес с любого места, справа налево, слева направо, а также – снизу вверх. И сверху вниз. И вот теперь я не помню ни одной буквы, и ни одной, пусть приблизительной, ассоциации не приходит на ум – ну разве это не жопа? Как есть задница.
– Жопа полная! – заорала я. – Что происходит, в конце концов?
«May!» – откликнулся Домино, как мне показалось – в самом издевательском регистре. – Где-то в середине должна быть @, хоть я и не люблю собак. Да и зачем нам собаки, лапуля, нам и вдвоем неплохо, ты не находишь?
– Нет, – я все еще не теряла надежды переломить ситуацию, – нет, зверюга, так просто я не сдамся.
«Rеальные знакомства в Норвегии» – вот что мне поможет. Я зайду на сайт, как в дом родной, пороюсь в архиве и извлеку на свет божий адрес Jay-Jay. Он должен сохраниться, в Норвегии ничто не пропадает бесследно. Он должен сохраниться, и я найду его. Узнаю. И все станет на свои места.
Я не нашла не только координаты Jay-Jay, но и самого сайта. Нет, он не был закрыт на ремонт – все справки по адресу… и никуда не переехал – его как будто никогда не существовало. Я не обнаружила его следов ни в своем «Избранном», ни в журнале интернет-посещений.
– У меня крыша поехала, что ли? – обратилась я за консультацией к коту.
На этот раз мой четвероногий психоаналитик ответил мне молчанием.
Некоторое время я внимательно рассматривала его: душегрейка с шестью пуговицами, купленная мной в «Тридцати восьми попугаях», удивительно шла Домино. Из вязаного ворота торчала беззащитная морщинистая шея, венчавшаяся треугольной головой с огромными, широко расставленными ушами. В уголках пасти (лучше сказать – рта) тоже застыли морщинки, что придавало его морде (лучше сказать – лицу) выражение легкой грусти.
Домино сожалел о несовершенстве мира.
Домино жаждал любви.
Я растянулась на полу, закинула одну руку за голову, а второй постучала по паркету, подзывая кота к себе:
– Иди сюда, красавчик.
На этот раз Домино обошелся без разглагольствований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Я не просто счастлива, я изнемогаю от счастья.
Хр-р. хр-ррр. хрум-хрум.хр-ррррр -
звук возникает внезапно, впивается в мозг сверлом от электродрели, он идет извне – со стороны двух солнц, а может быть, двух лун. Проснуться означало бы навсегда отказаться от нагретой кожи, отказаться от только что обретенного счастья. Я ожесточенно сопротивляюсь этому – сколько могу, – но проклятый хр-ррррррррррррррр явно сильнее.
Домино – вот кто меня разбудил, вот кто самым бесцеремонным образом ворвался в автодорожную идиллию.
Электронный будильник застрял на «7:44».
До «7:47», под неустанное хр-ррррррррррр, я переживала несанкционированный подъем из глубин сна: технология подъема нарушена, все признаки кессонной болезни налицо.
Для справки: кессонная болезнь – декомпрессионное заболевание, возникающее после водолазных работ при нарушении правил декомпрессии (постепенного перехода от высокого к нормальному атмосферному давлению). Признаки: боль в суставах и мышцах, головокружение, расстройства речи, помрачение сознания.
Я полна решимости размазать Домино по стенке, выкинуть его нежно-абрикосовую тушку на мороз из-за дурацкого эфемерного сна – это ли не помрачение?
Хр-ррр! хрум-хрум! чпок-чпок! тиу-ууу!..
Если в 7:51 я вылезу из постели и на цыпочках прокрадусь в кабинет – у меня будет шанс застать кота на месте преступления.
Так я и поступила и обнаружила Домино в правом, ближнем к окну, углу. Он с увлечением сражался с одной-единственной, отставшей от пола паркетиной. Вот уже и дом стал потихоньку разваливаться – милое дело! А ведь до появления кота паркет выглядел почти идеальным, плашка к плашке; при переезде сюда его даже не пришлось реставрировать и покрывать лаком.
– Что это еще за срань?! – грозно прикрикнула я на Домино. – Что это мы там копаем? Терзает зуд кладоискательства?
Кот и ухом не повел. Напротив, принялся отдирать паркетину с еще большим остервенением.
– Ну-ка, брысь отсюда!..
Как бы не так! Имел он меня в виду с моими немощными угрозами. Да и первая злость прошла, уступив место почти детскому нетерпеливому любопытству: что там могла нарыть божья тварь, какой сюрприз меня ожидает?
Слиток золота, подумала Элина.
Нательный крестик с сапфирами и четки с рубиновыми вставками. И тиара с бриллиантами, подумала блаженная Августа.
Акции, облигации, дарственные, векселя, подумала Магдалена, блистательная, как колумбийская река с одноименным названием.
Драгоценности, подумала Флоранс, цветочек Флоранс.
Все четыре части моего династического имени проявили солидарную и вполне понятную в таких случаях алчность. И разве Ёлка, в непальских карманах которой гуляет ветер, имеет право их осуждать?
Никакого.
Тук-тук, тук-тук-тук, туктуктук – все быстрее выбивало мое сердце по мере приближения к углу.
Хр-ррр! тиу-ууу! – вторил ему Домино.
– Дай-ка я посмотрю, малыш…
Едва я нависла над жарким тельцем кота, как он тотчас же потерял интерес к паркетной плашке. Отошел, галантно уступая мне место в самом эпицентре события, и – как вчера – уселся на альбом Матисса.
Дежавю, да и только.
Пустое пространство под паркетиной годилось для всего – включая тиару из бриллиантов и туго спеленатый сверток акций. Но я вытащила из тайника всего лишь связку ключей. То есть это поначалу мне показалось, что связка – именно с ключами. Они не были облагорожены временем и не годились для того, чтобы толкнуть их на условно-антикварном рынке в окрестностях метро «Удельная» – по 100 рублей за штуку. Их конфигурация не была затейливой, во всяком случае – не более затейливой, чем конфигурация ключей для мебели из магазина «Икеа».
А при повторном – более внимательном – взгляде они и вовсе оказались отмычками. Классическими, хотя и миниатюрного размера, отмычками – как я их себе представляла. Всегда. Отмычка потолще, отмычка потоньше, отмычка со скругленным концом и с концом раздвоенным. Отмычка с насечками и спиралями. Отмычка с затейливой абстракционистской бородкой; отмычка, похожая на рашпиль, и отмычка, похожая на сверло. И кусок сплетенной металлической проволоки в качестве бонуса.
Итого – девять предметов.
Вряд ли они принадлежали бабке, сгинувшей где-то на полпути между катарактой и ишемической болезнью сердца.
Тогда кому?
Отцу. Папе. Папуле. Папсику.
Мой отец – домушник? Вот так новость, вот так-так!
Я засмеялась в голос и тут же подумала: это слишком романтично, чтобы быть правдой. И еще: пора бы мне перестать впадать в первородный грех идеализации мужчин.
– Как думаешь, что это за инвентарь? – спросила я у Домино.
«May!» – разве ты сама не видишь, лапуля? Ключи от рая, я бы так это назвал.
– Наверное, лучше избавиться от них. Или оставить там, где они лежали. Вряд ли связка пригодится нам в обозримом будущем.
«May!» – на твоем месте я бы не стал пороть горячку. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Не знаешь… найдешь… потеряешь… – мне пришлось потрясти связкой, чтобы заглушить эту мгновенно отпечатавшуюся в мозгах немудреную фольклорную истину. Что можно найти в альбоме с Матиссом?
Самого Матисса.
Взяв кота на руки, я снова углубилась в альбом. Я больше не искала инородных тел и вложений, которые сделали до меня. Просто внимательно рассмотрела каждую репродукцию – только и всего. Домино поощрял и направлял меня урчанием – и это больше всего напоминало детскую игру «Горячо-холодно». На странице с картинкой «Красные рыбки. 1911. Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина» мой нежный абрикос заходил ходуном – с чего бы это?
Так: столик, на столике – аквариум, в аквариуме – рыбки, за аквариумом – листья и цветы. Назвать столик столиком, а аквариум – аквариумом можно лишь с известной долей условности, но рыбки сомнений не вызывают. Отравиться приготовленной из них ухой или заработать описторхоз – как два пальца об асфальт, ага, вот оно -
искомое.
На теле одной из красных рыб-убийц мелким, но вполне каллиграфическим почерком был начертан номер телефона. Только номер, без всякой поясняющей подписи. Вряд ли написавший преследовал цель скрыть его от посторонних глаз, скорее – он просто воспользовался первой подвернувшейся под руку бумажкой: Матисс так Матисс, подотремся и Матиссом. Я почувствовала прилив симпатии к неизвестному каллиграфу. Вот только номер ни о чем мне не говорил.
Он начинался с 530, что означало как минимум Гражданку и как максимум – проспект Просвещения вкупе с Северным проспектом и проспектом Науки. Не самые близкие к центру районы, к тому же на Науке проживала Милка, у которой я не бывала последние лет пять. После того как в ста метрах от Милкиного подъезда двое прыщавых наркоманов вырвали у меня сумку из рук. Ничего существенного в сумке не было, кроме кошелька с тремя сотнями рублей, но сам факт и сами наркоманские рожи… Они преследовали меня во снах целый месяц, потому и возникло оптимальное решение:
на Науку я больше не ездец.
И все немногочисленные Милкины приглашения заканчивались хрестоматийным: «Уж лучше вы к нам».
Вот было бы смеху, если бы рыбий номер принадлежал кому-то из двух наркоманов! И… что?.. А то, что мне совершенно безразлично, кто может откликнуться на том конце провода.
С этой – весьма здравой – мыслью я запустила компьютер и скоренько обновила диск с телефонной базой данных, купленный в подземном переходе. Ни одному из физических лиц телефон не принадлежал – вот и верь после этого городскому УВД! Оставался еще один путь простукивания номера: Интернет. Пройдя пару ссылок, я попала на сайт «Yellow pages of Saint Petersburg», где посредством нескольких нехитрых манипуляций вычислила наконец-то владельцев номера. До недавнего времени – держись крепче, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! – он принадлежал фирме «Красные рыбки».
Это было сильно.
Так сильно и неожиданно, что я издала победный вопль, хотя вопрос, к чему приложить вновь полученные знания, повис в воздухе. Мне не оставалось ничего другого, как переадресовать его Домино.
– И что нам делать с этой хренью, милый?
«May!» – сними трубку и позвони, лапуля, чего еще?
Идея сама по себе неплохая, но телефонные звонки предполагают диалог между абонентами. Даже если я прокрякаю «Фирма «Красные рыбки?» и мне ответят «да», о чем говорить впоследствии? Можно, конечно, опроститься донельзя и снова идти на поклон к коту -
вразуми, батюшка!
Но по опыту предыдущего общения с Домино я знала: конкретных ответов на вопросы кот не дает, предпочитая расплывчатые философские сентенции.
Вопреки логике, телефон под вывеской «Красные рыбки» мучил меня. Временами даже казалось: стоит напрячься и я тут же пойму его тайный смысл. А может – просто вспомню его. И все станет на свои места. Но как я ни напрягалась, ничего путного из этого не вышло. А проверка почты (ну, как Jay-Jay уже отреагировал на фотографии Домино?) вообще привела к неожиданным результатам:
моего почтового ящика больше не существовало!
Вернее, он существовал, но был абсолютно недосягаем. Сколько я ни вводила пароль, не менявшийся последние три года, в доступе мне раз за разом отказывали. Это было хуже, много хуже засбоившей намедни сети.
Это был умысел. Всемирный заговор.
Мистика. Козни. Происки врага или врагов, которых я даже не сподобилась завести. Но можно завести новый ящик, временно наплевав на старый, и отправить письмо Jay-Jay уже с него. Воспрять духом получилось ровно на две минуты. Третья же ознаменовалась скорбным фактом: я не помню адреса электронной почты Jay-Jay. Вещь еще более невероятная, чем нежданная потеря шкатулочки, в которой хранилась вся наша переписка с пенфрендом из Норвегии. Три года я исправно отправляла письма и могла процитировать адрес с любого места, справа налево, слева направо, а также – снизу вверх. И сверху вниз. И вот теперь я не помню ни одной буквы, и ни одной, пусть приблизительной, ассоциации не приходит на ум – ну разве это не жопа? Как есть задница.
– Жопа полная! – заорала я. – Что происходит, в конце концов?
«May!» – откликнулся Домино, как мне показалось – в самом издевательском регистре. – Где-то в середине должна быть @, хоть я и не люблю собак. Да и зачем нам собаки, лапуля, нам и вдвоем неплохо, ты не находишь?
– Нет, – я все еще не теряла надежды переломить ситуацию, – нет, зверюга, так просто я не сдамся.
«Rеальные знакомства в Норвегии» – вот что мне поможет. Я зайду на сайт, как в дом родной, пороюсь в архиве и извлеку на свет божий адрес Jay-Jay. Он должен сохраниться, в Норвегии ничто не пропадает бесследно. Он должен сохраниться, и я найду его. Узнаю. И все станет на свои места.
Я не нашла не только координаты Jay-Jay, но и самого сайта. Нет, он не был закрыт на ремонт – все справки по адресу… и никуда не переехал – его как будто никогда не существовало. Я не обнаружила его следов ни в своем «Избранном», ни в журнале интернет-посещений.
– У меня крыша поехала, что ли? – обратилась я за консультацией к коту.
На этот раз мой четвероногий психоаналитик ответил мне молчанием.
Некоторое время я внимательно рассматривала его: душегрейка с шестью пуговицами, купленная мной в «Тридцати восьми попугаях», удивительно шла Домино. Из вязаного ворота торчала беззащитная морщинистая шея, венчавшаяся треугольной головой с огромными, широко расставленными ушами. В уголках пасти (лучше сказать – рта) тоже застыли морщинки, что придавало его морде (лучше сказать – лицу) выражение легкой грусти.
Домино сожалел о несовершенстве мира.
Домино жаждал любви.
Я растянулась на полу, закинула одну руку за голову, а второй постучала по паркету, подзывая кота к себе:
– Иди сюда, красавчик.
На этот раз Домино обошелся без разглагольствований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54