Ожидая Ирэн, Сардик взгромоздился на парапет моста. И думал о том, на кого он похож больше – на собственно мачо, или на примачованного самца, или на метросексуала, или на все вместе плюс Большой Художник. Интересно, каким увидит его Ирэн?.. Он старался сосредоточиться на встрече, и обязательно бы сосредоточился, если бы не мегафонные выкрики сорвавшихся с цепи зазывал: «Приглашаем на экскурсию по рекам и каналам Петербурга! Приглашаем, приглаша-а-ем, о-о-о!» За двадцать девять минут до полудня у Сардика поинтересовались «который час?», за двадцать три – «Как пройти к Дому ленинградской торговли?», за восемнадцать попросили прикурить, а за двенадцать…
За двенадцать минут до полудня (встречи, свидания, любви и кардинальных перемен в жизни) на противоположной стороне Невского Сардик увидел Шурика.
Шурик шла мимо Казани, продвигаясь от памятника Барклаю-де-Толли к памятнику Кутузова. Нет, не шла – парила: ее летящую походку Сардик узнал бы из тысячи. А коротко стриженная голова и болтающаяся сзади буддистская концептуальная косичка? – их и вовсе ни с чем не спутаешь! Сардик протер глаза и присвистнул:
– Елы-палы, Шурик! Вот так номер, быть не может!
Этого и правда не могло быть. Ни при каких обстоятельствах, ведь в начале прошлой зимы Шурик погибла в горах на Кавказе. Каталась на лыжах по опасному склону (это было в ее духе) и сорвалась в пропасть. Сардик не помнил, что почувствовал, когда узнал о гибели Шурика. Кажется, ничего. То есть вообще ничего. В то самое мгновение его окружили тьма и пустота, и Сардик испугался – вдруг темнота продлится вечно, что он будет делать? Тьма и художник – вещи несовместные. Он пролежал в мастерской, в обществе тотальной тьмы, несколько дней, а потом снова появился свет и все встало на свои места. Вернее, сам Сардик расставил все по местам, приказал себе никогда больше не думать о Шурике. Никогда.
И ни разу за последние полгода не ослушался приказа.
Они с Шуриком познакомились несколько лет назад: в мастерскую ее привел один из друзей байкера Леопольдыча, тоже байкер.
– Меня зовут Александра. Можно – Сашка. Можно – Шурик. Как хочешь, я на всё откликаюсь, – сказала тогда Шурик, с любопытством разглядывая Сардика. И добавила, улыбнувшись: – Только, чур, не влюбляться!
Очень своевременное предупреждение, учитывая, что Шурик пробрала Сардика до самых потрохов. Сколько ей тогда было? Семнадцать? Восемнадцать? Сколько бы ни было – она обладала удивительной способностью вращать мир вокруг собственной персоны. Где бы ни появлялась Шурик – она тотчас же становилась центром внимания: все смотрели только на нее и разговаривали только с ней. Всем хотелось поразить ее в самое сердце, удержать подле себя, хотя бы ненадолго. При этом Шурик не была красивой, ни даже хорошенькой. Но…
Она была ослепительна!
Куда до нее Сардику, на которого не клевали даже среднестатистические женщины!
Со временем, немного попривыкнув к Шурикову флеру, Сардик понял: ничего бы у них не вышло – даже при самом лучезарном раскладе, а о любви лучше вообще не заикаться. И дело не в том, что Сардик так уж плох, а Шурик – так уж хороша, совсем нет. Дело в том, что Шурик в принципе не может принадлежать кому-то одному, пусть и самому выдающемуся, будь он президент Тринидада и Тобаго, латиноамериканский диктатор, нобелевский лауреат по физике или сам Михаэль Шумахер. Шурик – национальное достояние и должна принадлежать всем.
Хорошими друзьями – вот кем они стали, если в случае с Шуриком можно вообще говорить о друзьях. Шурик – натура увлекающаяся, постоянно находящаяся в поиске: новых людей, новых идей и впечатлений. Причем глубина этих людей, идей и впечатлений – вещь второстепенная, важно само их наличие. Так же важно наличие массовки, призванной оттенять приму, работать на нее. Шурик изредка появлялась в мастерской – и всегда в компании самых экзотических персонажей.
– Знаешь, кто это? – громким шепотом заявляла она Сардику. – Джим индеец чероки! Потрясный чел, на прошлый миллениум эмигрировал в Трансильванию! А на будущий собирается на острова Вануату.
Больше всего пройдоха-Джим напомнил Сардику наперсточника с Сенного рынка, зато тибетский монах (приведенный Шуриком в следующий раз) был самым настоящим. И француз-шансонье был настоящим, и два популярных диджея, и два никому не известных гомика. А один (самый-самый настоящий) философ-структуралист задалбывал Сардика своими теориями несколько часов кряду. Хорошо еще, что философ надоел Шурику в рекордные сроки и она турнула его под зад (с благословения и под одобрительные возгласы всех присутствующих).
Позабыв про спутников, Шурик подолгу болтала с Сардиком о многих вещах: на первый взгляд – незначительных. Незначительными они оказывались и на второй взгляд, и на третий. Просто Шурик… она это умела – осветить необычным внутренним светом любую вещь, любое событие. Она обожала мистификации, географическое вранье, топографические придумки и к тому же собиралась стать писательницей. Она так и заявила Сардику:
– Пишу роман.
– Здорово, – с энтузиазмом откликнулся Сардик. – Про что?
– Про все. Ты там тоже в наличии. Сделаю из тебя торговца героином.
– А другой вакансии нет?
– Не будь занудой! Торговец героином – почтенная профессия.
– Я так не думаю…
– Ладно, присовокупим к торговле героином еще и сутенерство. Так лучше?
– Сомневаюсь…
– По-моему, это вообще крутняк!..
Сардик только рукой махнул: все равно Шурика не переубедить.
Шурик могла пропасть на полгода, а потом снова появиться и сделать вид, что не прошло и суток с тех пор, как они расстались. Сердиться на нее было невозможно: она – Шурик, и этим все сказано. А фотограф Женька, в распоряжении которого были лучшие ноги, лучшие зубы и лучшие груди Санкт-Петербурга, – так тот и вовсе бредил Шуриком. При первой встрече он не нашел ничего умнее, чем грохнуться перед Шуриком на колени.
– Богиня! – воскликнул он.
– Допустим. – Шурик прищурилась.
– Королева!
– Допустим.
– Прекрасный лотос! Камень драгоценный! Утренняя звезда!..
– Допустим, допустим, допустим.
– Только один снимок, и вы меня осчастливите до конца дней!
– Увы. Придется вам до конца дней быть несчастным и умереть в муках. Но пива я с вами выпью.
Сколько бы ни уламывал ее потом Женька, потрясая многочисленными публикациями, портфолио и дипломами с фотовыставок, Шурик так ни разу и не согласилась встать под лучи софитов. И Женька, и Сардик не понимали – почему.
– Мне бы только на час ее заполучить, – скрежетал зубами фотограф. – Я бы озолотился, ей-богу! Все обложки были бы наши… И не только в этой стране! «Вог», «Элль», «Вэнити Фэа» – они бы меня на части порвали, приятель!.. В очередь бы встали, аукционные торги бы устроили! Такие лица природа раз в столетие стряпает! Ну объясни, почему Шурик такая сука, а? Жалко ей, что ли?..
У Сардика не было никакого мнения на этот счет, никакого ответа. Разгадывать Шурика – занятие бесперспективное, но просто думать о ней… не как о женщине, нет, – а как о природном явлении… этого Сардику не мог запретить никто. Иногда он пытался представить, какой Шурик станет через пять лет. А через десять? А в год, когда ей исполнится сорок?
Ничего из подобных мыслей не получалось.
В воображении Сардика Шурик решительно не хотела стареть, и тогда он понял: возраст ее не коснется. Ей всегда будет около двадцати. Или двадцать. Никак не больше, ни надень. И сама Шурик – не что иное, как настоящее, без всяких глупых примесей прошлого и будущего.
Такое себе вещество. Чистый эфир.
И в нелепой гибели Шурика (если подумать о ней здраво) наблюдалась своя закономерность, опять же – связанная с возрастом. И с сегодняшним днем, который она олицетворяла. И еще с тем, что между словом «совершенство» и именем «Шурик» легко умещался знак равенства.
Так куда, скажите на милость, ей было двигаться? Правильно, только на опасный склон, только в пропасть.
Конечно, размышления о Шурике требовали гораздо более основательного, почти научного подхода. И Сардик обязательно бы выработал этот подход, если бы в приказном порядке не запретил себе думать о Шурике.
И вот после полугода небытия, после смерти в горах Шурик вернулась!
Идет (вернее – парит) по противоположной стороне Невского, как ни в чем не бывало, и буддистская косичка при ней.
Сардик сорвался с парапета и ринулся к проезжей части, напрочь забыв, что вполне цивильный пешеходный переход находится в каких-то пятидесяти метрах от него. На ходу он успел взглянуть на часы: без десяти двенадцать, он все успеет, абсолютно все! Нагнать Шурика, заключить ее в объятия, посмеяться над недостоверностью слухов о ее гибели и договориться о встрече с ней в самое ближайшее время, забить стрелу. После чего Сардик спросит у Шурика, куда она направляется, а Шурик отколет что-то вроде иду брать банковский кредит на имплантацию силикона в сиськи, и они вместе поржут над этой Шуриковой затеей. Минуты две. А потом он вернется обратно к Дому книги, где его будет ждать женщина, призванная сделать Сардика другим. Иным.
Не похожим на себя прежнего.
Опаздывать нельзя, но он и не опоздает!
Лавируя в потоке машин и шарахаясь от возмущенных автомобильных гудков, Сардик вдруг подумал о Гаро. Гаро и его сумасшедшие истории о Люцерне и префектуре Фукуока обязательно бы понравились Шурику, она была бы от них без ума. Она бы не отходила от Гаро ни на шаг, изучая и препарируя странного нелегала, вытягивая из него все новые и новые фантастические подробности. Шурик – вот кому Гаро слил бы начало истории. И рассказал бы о коте, до сих пор остававшемся в тени времен. Жаль, что у самого Сардика нет в запасе ничего подобного. Да и черт с ними, с байками, все равно его жизнь изменится сегодня в полдень. Не может не измениться.
***
…Это была вовсе не Шурик.
Хотя все составляющие Шурика оказались на месте: косичка, стриженая голова и летящая походка. Хорошо еще, что Сардик не налетел на незнакомку с распростертыми руками и громкими возгласами – то-то получился бы конфуз! Но Сардик не налетел, поскольку вырулил на тротуар в нескольких десятках метров от девушки и двинулся ей навстречу. И по мере того как они сближались, Сардик все яснее понимал:
это не Шурик. Шурик погибла в горах в начале прошлой зимы, и ничего тут не изменишь. Чудес не бывает. Не бывает. Нет.
И как только ему могло вступить в голову, что это Шурик? Ведь Шурик никогда не оставалась одна, она ни минуты не проводила в одиночестве. Если бы это была Шурик, то вокруг нее бурлил бы водоворот людей, экзотических и не очень; не исключено, что и Кутузов с Барклаем сползли бы со своих постаментов и влились в общий хор.
Это не Шурик, это какая-то другая девушка.
Впрочем, «какая-то» было не самым лучшим определением. А приблизившись еще на пару метров, Сардик решил, что оно к тому же и несправедливо. Потому что девушка, шедшая навстречу Сардику, была потрясающей. Изумительной, великолепной, единственной в своем роде. Фантастически красивой и чертовски обаятельной. Настоящее сокровище, ничего не скажешь!.. «Девушка на миллион долларов», – так любила говорить о себе Шурик, а вот валюта, в которой могли быть измерены достоинства этой девушки…
Такая валюта еще не изобретена. И вряд ли когда-либо будет изобретена.
На девушке был совершенно немыслимый джинсовый комбинезон и черная майка, выгодно подчеркивающая не только сухость и силу рук, но и нежную слабость ключиц. На плече девушки висел холщовый рюкзак цвета хаки с пропущенной через его лямку легкой курткой. Сардика умилили – и этот комбинезон, и эта куртка, и эти ключицы.
А ее лицо…
Оно моментально отпечаталось в памяти Сардика и в его сознании. Легло татуировкой на кожу, забилось под ногти, луной закатилось в сердечную сумку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54