– Что, по-вашему, мы можем предпринять в такой ситуации? – спросил Хейзлтон.
– Для извлечения выгоды или для оказания помощи?
– Хорошо бы, пожалуй, и для того, и для другого.
Я задумалась.
– Мы бы, наверно, оказали услугу цивилизации, если бы организовали убийство… (тут я назвала довольно известного российского политика).
Пуденхаут зашелся грубым хохотом. Голубые глаза Хейзлтона сузились в сетке мелких морщин.
– Сдается мне, мы уже связаны с этим господином кое-какими делами. Не спорю, иногда он выглядит фарсовым персонажем, но, скорее всего, не так страшен, как его малюют.
Я подняла брови, не сдержав улыбку. В другом конце стола кто-то из мужчин прочистил горло.
Принц, сидевший рядом со мной, чихнул. К нему тут же подскочил слуга с носовым платком.
– А вы, миз Тэлман, склонны думать, что он именно так страшен, как его малюют? – непринужденно спросил Хейзлтон.
– Меня не покидает странное чувство, что кто-то вроде меня – хотя скорее мужчина, – уточнила я с общей улыбкой, поймав на себе встревоженный взгляд Стивена Бузецки, – сидел за этим столом лет этак семьдесят тому назад и говорил примерно то же самое о Германии, где появился фарсовый персонаж – мелкий политикан Адольф Гитлер. – Только сейчас я осознала, что говорю с излишней прямотой. Пришлось напомнить себе – наверно, с запозданием, – какой властью обладают многие из присутствующих. Адриан Пуденхаут снова зашелся хохотом, но, заметив, как спокойно и внимательно смотрит на меня Хейзлтон, быстро осекся.
– Неожиданная параллель, миз Тэлман, – произнес Хейзлтон.
– Гитлер? – встрепенулся дядя Фредди, словно его разбудили. – Ты сказала Гитлер, милая? – Я кожей чувствовала, что все взгляды устремлены на меня. Только герр Тишлер из соображений тактичности изучал свою сигару.
– Самое неприятное заключается в том, что гарантировать ничего нельзя, – здраво рассудил Стивен Бузецки. – Если бы семьдесят лет назад Гитлера застрелили, на его место пришел бы другой, но это отнюдь не значит, что события развивались бы по-иному. Все зависит от того, что полагать более важным: роль личности или роль общественных сил. По-моему, так. – Он пожал плечами.
– Очень хочу надеяться, что мое мнение ошибочно. – Я смягчила тон. – Возможно, так оно и есть. Но в настоящее время Россия наводит именно на такие мысли.
– Гитлер был сильной личностью, – отметил М. М. Абилла.
– Да, у него вагоны для скота ходили строго по расписанию, – согласилась я.
– Он определенно был злым гением, – провозгласил принц, – но ведь Германия находилась в плачевном положении, когда он пришел к власти, верно? – Сувиндер Дзунг устремил взгляд на герра Тишлера, словно ища поддержки, но был проигнорирован.
– О да, – не выдержала я. – Зато она оказалась в куда более завидном положении после того, как по ней прошлась сотня красноармейских дивизий, а с неба обрушились тысячи бомб.
– Ну, в каком-то… – начал Стивен Бузецки.
– Неужели вы всерьез убеждены, миз Тэлман, – перебил его Хесус Бесерреа, повысив голос, – что нам следует заняться отстрелом политиков?
– Нет, – отрезала я, глядя на Хейзлтона. Мне было известно, что он уже многие годы извлекает немалую прибыль и для себя, и для «Бизнеса» в Центральной и Южной Америке. – Я убеждена, что у нас даже мысли такой не должно возникать.
– А если она вдруг возникнет, – с ледяной улыбкой сказал Хейзлтон, – мы ее тут же прогоним, потому что иначе мы станем бандитами, вы согласны, миз Тэлман?
Не было ли это началом травли? Меня явно провоцировали и дальше копать себе яму.
– Мы станем такими, как все. – Я посмотрела на дядю Фредди, который негодующе мигал из-под облачка седых волос– Но в процентном соотношении, как выразился мистер Ферриндональд, головной боли нам, возможно, достанется меньше, чем всем остальным.
– Головная боль тоже бывает на пользу, – вставил Пуденхаут.
– Все относительно, – сказала я. – С точки зрения эволюции, лучше залечить рану и набраться сил, чем ходить на охоту с разбитой головой. Но это…
– Но это вопрос дисциплины, так ведь? – подхватил Пуденхаут.
– В каком смысле?
– Разбитая голова послужит уроком.
– В каком-то одном отношении. Но ведь есть и другие аспекты.
– Бывает, что других аспектов нет.
– Неужели? – Я расширила глаза. – Кто бы мог подумать.
– Возьмем, к примеру, ребенка, – терпеливо объяснил он. – Его можно долго убеждать – и ничего не добиться, а можно дать ему хорошего шлепка – и все станет на свои места. Так обстоит дело в семье, в школе… везде, где одна сторона лучше знает, что пойдет на пользу другой.
– Понятно, мистер Пуденхаут, – сказала я. – А вы бьете другую сторону? Я хочу сказать, вы бьете своих детей?
– Я их не бью, – развеселился Пуденхаут, – но иногда шлепаю. – Он обвел взглядом присутствующих. – В каждой семье непослушным достается на орехи, верно?
– А вас в детстве били, Адриан?
– И частенько, – ухмыльнулся он. – В школе. – Он' снова обвел взглядом остальных, но на этот раз слегка опустил голову, словно исподволь гордясь этим подтверждением своего храброго отрочества. – Мне это пошло только на пользу.
– Боже праведный, – ужаснулась я, – надо понимать, вы и в противном случае были бы таким же, как теперь?
– Насколько мне помнится, у вас ведь нет детей, Кейт? – спросил он.
– Да, это правда, – подвердила я.
– Значит, не вам…
– Значит, не мне об этом судить, так? – легко подхватила я. – Однако я очень хорошо помню свое собственное детство.
– По-моему, нам всем еще нужно учиться думать, – как бы невзначай вмешался Стивен Бузецки, вжимая сигару в пепельницу из оникса. – Вот пусть меня кто-нибудь научит думать, что от рулетки один вред. – Он с улыбкой поглядел в сторону дяди Фредди, который совсем пал духом. – Сэр, ваше казино уже открыто?
– Казино! – встрепенулся дядя Фредди, расправляя плечи. – Отличная мысль!
– Возьми меня, Стивен.
– Это будет нечестно, Кейт.
– Тогда давай я тебя. Тебе ничего не придется делать. Я сама обо всем позабочусь. Это будет сказка, мечта. Ты сделаешь вид, будто между нами ничего не было.
– Это тоже будет нечестно.
– Все будет честно. Абсолютно честно. Поверь мне, это будет самый честный, самый приятный, самый блаженный миг нашей жизни. Я это знаю. Знаю наверняка. Чувствую нутром. Верь мне. Просто скажи «да» – и все.
– Кейт, я дал обещание. Принес клятву перед алтарем.
– Ну и что? Все приносят эту клятву. Ее можно забыть.
– Да, многие погуливают на стороне.
– Все без исключения.
– Ничего подобного.
– Мужчины – все.
– Нет, не все.
– Из моих знакомых – все. Кроме тех, кто домогается меня.
– Причина в тебе. Ты притягиваешь как магнит.
– Всех, кроме тебя.
– Нет, меня тоже.
– Но ты не поддаешься.
– К сожалению.
Мы стояли в потемках у каменной стены на краю длинного отражающего озера; замок был у нас за спиной. В тот вечер дядя Фредди впервые опробовал недавно восстановленное факельно-газовое освещение; Сувиндеру Дзунгу доверили зажечь пламя, и в честь этого события, к нескрываемой радости принца, была открыта небольшая мемориальная доска. Газ бурлил и булькал, издавая уморительные звуки, словно в каждом из сотни водоемов кто-то громко пукал. Вверх рвались языки пламени из отдельно стоящих факелов, укрепленных на широком обсидиановом основании. Уходя на полтора километра вдаль, огни сплетались желтыми гроздьями, становились все меньше и наконец превращались в крошечные стежки, прострочившие ночь.
Если внимательно приглядеться, можно было различить и маленькие голубые конусы сигнальных огоньков, которые с шипеньем вырывались из тонких медных патрубков, торчавших из воды в центре каждого темно-бурлящего источника пламени.
Я успела сделать пару ставок в казино (сейчас я тоже делала ставку, правда, без особой надежды на выигрыш). Успела побеседовать с гостями, даже кое-как помирилась с Адрианом Пуденхаутом; успела вежливо, но твердо отказать Сувиндеру Дзунгу, когда он пытался заманить меня в свои апартаменты; успела вместе со всеми постоять на террасе и полюбоваться фейерверком, расцветившим ночное небо над долиной; при этом мне приходилось время от времени стряхивать усеянную перстнями правую руку принца, который пристроился рядом и пытался оглаживать мой зад. В замке тем временем можно было побаловаться наркотиками или посмотреть живое секс-шоу, которое по желанию зрителей вполне могло перерасти в оргию.
Я успела перекинуться парой слов с поэтом и сопрано, успела ощутить себя неприлично желторотой рядом со стареющим рок-певцом, по которому в юности сходила с ума, успела ответить на любезности американского дирижера и оксфордского профессора. Я проявила внимание к Колину Уокеру, который стоял этаким мускулисто-бронзовым памятником Армани за спиной у Хейзлтона, игравшего в «блэк-джек», и спросила, как ему нравится в Британии. Он ответил, негромко и сдержанно, что, мол, только вчера прилетел, но пока все идет хорошо, спасибо, мэм.
Я успела потрястись под рейв-музыку (если ничего не путаю) с молодыми сотрудниками и гостями в одном из малых танцевальных залов, а потом более чинно потопталась под мелодии сороковых-пятидесятых годов с руководством высшего звена в главном зале, где играл биг-бэнд. Сувиндер Дзунг, стремительный и неотразимый, сделал со мной пару кругов с обводками и наклонами, хотя к тому времени его вниманием, слава богу, начали завладевать две гибкие красотки, блондинка и рыжая, которых, как легкую кавалерию, определенно бросил в бой дядя Фредди, чтобы облегчить мою участь.
Именно в этом зале я наконец-то разыскала Стивена Бузецки, уговорила пригласить меня на танец, а потом сама направила его к дверям, на свежий ночной воздух, и, наконец, на террасу, откуда мы в очередной раз полюбовались факелами на отражающем озере. Я сбросила туфли и отдала их Стивену, когда мы шли по траве.
В парке было свежо, и моя черная с синевой обновка от Версаче, короткая и открытая, не давала никакой защиты от холода; под этим предлогом я обняла Стивена, так что ему волей-неволей пришлось, в свою очередь, обнять меня и накинуть мне на плечи пиджак, хранивший его запах. Из карманов торчали мои туфли.
– Стивен, ты богатый, красивый и добрый мужик, но жизнь так коротка, черт побери. Что тебя не устраивает? – Сжав кулак, я легонько ткнула его в грудь. – Я? Неужели я такая страшная? Или старая? В этом, наверно, вся загвоздка, да? Я для тебя слишком стара.
Тускло-желтые отблески пламени, с гудением рвущегося на свободу, освещали его лицо, на котором заиграла усмешка:
– Кейт, мы это уже проходили. Ты одна из самых красивых и привлекательных женщин, которых мне посчастливилось видеть.
По-детски прильнув к его груди, я покрепче стиснула объятия, а сама умилилась и обрадовалась этой вынужденной и неприкрытой лжи.
– Значит, мой возраст тут ни при чем, – прошептала я ему в грудь.
Он рассмеялся:
– Ты ведь моложе меня, а на вид тебе не дашь даже твоих лет. Довольна?
– Да. Нет. – Отстранившись, я заглянула ему в глаза. – Что дальше? Как ты относишься к женщинам, которые сами проявляют инициативу?
Все это, как он выразился, мы уже проходили, но ситуация напоминала круг в танце, который проходишь снова и снова. Впервые такой разговор возник у нас четыре года назад, и я высказала предположение, что он – гей. Стивен закатил глаза.
Только тогда я поняла всю меру его порядочности. Он закатил глаза – и это само по себе могло показаться нелепой ужимкой, но сколь многое сразу стало явным: что он уже не раз попадал в такое положение; что отвергнутые, сбитые с толку женщины в порыве уязвленного самолюбия не раз называли его «голубым»; что его уже мутило от этого подозрения.
Мне открылось, что настолько сдержанно он вел себя не со мной одной, но и со многими другими женщинами, если не со всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53