Но ты всегда сможешь меня навестить, ха-ха, да-да?
Ну конечно.
Слушай, не держи меня за… хотя, вообще-то, держи, как/когда хочешь. О боже, усталость начинает сказываться. Меня манит постель. Пойду к ней. И буду думать о тебе. Приятного тебе дня, а из моего пояса – спокойной ночи.
Бесстыдница ты. Желаю хорошо выспаться.
Выспишься тут. Я приложила к губам палец и поцеловала его, а потом дотронулась им до экрана в том месте, где читались слова «Желаю хорошо выспаться». Посмеявшись над своей глупостью, покачала головой. Закрыла лэптоп. Он пикнул, экран погас, когда крышка должна была вот-вот коснуться клавиатуры. Теперь работал только телевизор, правда, с выключенным звуком – показывал новости экономики. Выглянув в окно, я посмотрела на огни города, а потом перевела взгляд на угол между стеной и потолком. Вся мебель здесь была встроенная, камеру так просто никуда не воткнуть. По всей вероятности, за миссис Б. с любовником наблюдало какое-то более хитроумное устройство: сейчас можно вставить объектив камеры даже в очки или в датчик пожарной сигнализации – да мало ли куда; при этом даже не важно, где находится остальная часть устройства.
Я опять подняла крышку лэптопа; экран засветился. Посмотрела на последние строчки нашего разговора. «Обязательства».
– Стивен, Стивен, – прошептала я, – как мне быть?
DVD-плеер я пока не распаковывала: не было ни времени, ни желания подключать его к лэптопу. Диск, полученный от Пуденхаута, все еще покоился в кармане моего пропахшего сигаретным дымом жакета (все промышленники на яхте мистера Ч. много курили), висевшего в шкафу. Да мне и не нужен был ни диск, ни плеер. Я и так слишком хорошо помнила, как миссис Бузецки беззвучно кричит «о да, да, да».
Сохранять наш разговор на жестком диске лэптопа я не стала, просто отключила питание. А вслед за тем отключилась и сама.
Так, теперь мне предстояло небольшое развлечение: добрый мистер Чолонгаи одолжил мне свой «лир» (собственность компании). Самолет отличный, с удобствами на борту. Когда меня впервые предложили подбросить на личном самолете, я с ужасом ждала, что мне предложат зайти в туалет в аэропорту, потому что на борту такой возможности не будет. Между тем наивысший корпоративный статус лишается своего блеска, если ему не сопутствуют удобства, которые есть даже в современных междугородних автобусах.
Вроде уже не маленькая, чтобы такими вещами заниматься, но тем не менее. Обнаружила, что мой обычный мобильник ловит сигнал, и попыталась дозвониться в Калифорнию, подруге Люс. Автоответчик. Позвонила другой своей подруге из Силиконовой Долины. Эта крутила педали на велотренажере; когда я сообщила, где сейчас нахожусь, она вежливо изумилась, но на продолжение разговора дыхалки у нее уже не хватило. Пока не пропало телефонное настроение, я набрала еще несколько номеров, где либо никто не брал трубку, либо включались автоответчики, и, наконец, дозвонилась до дяди Фредди.
– Фредерик, угадай, где я.
– Понятия не имею, девочка моя.
– В самолете «лир», совсем одна, лечу над Индией.
– Надо же, я и не знал, что ты выучилась управлять самолетом!
– Дядя Фредди, ты же понимаешь, что я имею в виду!
– А, так ты – пассажирка?
– Причем единственная! А членов экипажа вдвое больше.
– Славно, славно. Полагаю, бывают ситуации, когда неплохо оказаться в меньшинстве.
– Неужели? Назови хотя бы одну.
– Ну-у… например, любовь втроем.
«Лир» без всяких затруднений пропустили через воздушное пространство Индии и Пакистана – что, видимо, свидетельствовало о том, насколько у нас с ними хорошие отношения, учитывая, что пару месяцев назад в обеих странах еще проводились подземные испытания ядерного оружия, – и мы направились в маленький аэропорт Силигури на том кусочке территории, который, огибая северную границу Бангладеша и южные пределы Непала, Тулана и Бутана, соединяет Индию с ее придатком – Ассамом. Почти на всем протяжении полета вдали, к северу, виднелись Гималаи; теперь их белоснежные острые пики исчезли под покровом легкого тумана. Я начала было слушать «Зазубренную пилюльку» Аланис Морисетт, но поняла, что такая музыка сейчас абсолютно неуместна. Кроме того, мне уже осточертело ее придыхание в конце каждой фразы, и потом, я ей так и не простила настолько явного подтверждения давнего британского предрассудка – будто бы американцы не знают, что такое ирония.
Перебрав свои диски, я пришла к выводу, что ничего подобающего этим пейзажам у меня нет. Так что вместо музыки я наконец-то настроила DVD-плеер, подключила его к лэптопу, бегло проглядела фильм про миссис Б. и ее любовника (выяснилось, что фильм, как и Эм-мины оргазмы, был озвучен, просто раньше звук был выключен), потом просмотрела все остальные документы и картинки, которые были на диске. Удручающее впечатление. Вскоре мы резко пошли на снижение, когда показалась эта невнятная местность близ Силигури – не то равнины, не то предгорья.
Здесь мне пришлось пересесть в другой самолет. «Лир» не мог приземлиться в Туне: ему требовалась полоса раза в четыре длиннее местной, причем ровная и бетонированная. А поскольку аэродром Туна (размером еле-еле с футбольное поле) был просто-напросто грубо присыпан гравием, второй пилот, норвежец, забросил мои сумки в видавший виды «Твин-Оттер» – как я сразу поняла, тот самый, на котором я летела в прошлый раз.
Эта двухмоторная этажерка представляла собой красу и гордость «Эйр-Тулан» и, если честно, была единственным самолетом Туланских авиалиний. Рядом с опускающимся окном пилота на корпусе было маленькое гнездо; когда в него вставляли древко с туланским флагом, самолет тут же превращался в правительственный. Его прозвали «Отто». На самом деле, он не выглядел таким уж примитивным – ну, если не смотреть на его винт, пару-другую странных вмятин на фюзеляже и неубирающееся шасси, – но потом работники наземной службы открыли носовой отсек, и там, вместо радара, радиопеленгаторов и устройств для слепой посадки, которые я наивно ожидала увидеть, оказалось только пустое место.
Когда я в прошлый раз села в «Отто» – дело было в Бангладеше, в аэропорту Дакки, – сразу после DC 10 Пакистанских авиалиний (тогда был ужасный полет и безупречная посадка), в салоне, помимо меня, оказались еще пьяные туланские чиновники (их было шестеро; впоследствии выяснилось, что они составляли ровно половину туланской государственной службы), двое жрецов в желто-шафрановых одеяниях, странных головных уборах (в руках они держали пластиковые пакеты, набитые блоками сигарет из беспошлинного магазина), пара крестьянок, которых в полете пришлось уговаривать не зажигать примус для заварки чая, мелкий, но вонючий козел и двое перепуганных поросят, которые всю дорогу визжали и гадили. Да, чуть не забыла: на полу стоял садок с курами – каждая из этих птиц громогласно сетовала, что вынуждена доверить свою куриную жизнь столь ненадежному аппарату.
В общем, было весело.
На этот раз я летела в одиночестве, хотя за последним рядом шатких сидений громоздились закрытые сеткой ящики, а на двух передних рядах лежали мешки с почтой. Оба пилота – те же маленькие улыбчивые туланцы, что и в прошлый раз, – приветствовали меня как старинную знакомую. Перед полетом меня ознакомили с правилами безопасности; они состояли в том, что, если вдруг я найду инструкцию по безопасности (вообще-то, скорее всего, последнюю инструкцию съел либо козел, либо ребенок, но мало ли, вдруг просто валяется где-нибудь на полу), не могла бы я отдать ее им? А то у них грядет проверка, а эти чиновники из Управления гражданской авиации – такие невозможные придиры!
Я пообещала, что в том маловероятном случае, если во время полета вдруг открою глаза, то непременно проверю, не пролетают ли мимо меня и не прилипли ли к потолку из-за мертвой петли ламинированные или просто ксерокопированные листки инструкций.
Пилотов это очень позабавило. Пока они стучали по приборам, почесывали лбы и озабоченно посвистывали сквозь зубы, я наклонилась так близко, как только могла решиться, к заляпанному подозрительными пятнами стеклу иллюминатора и стала смотреть, как обтекаемый, сверкающий «лир» отвернул свой набитый электроникой нос, быстро завел двигатели и помчался по взлетной полосе. Подозреваю, что в этот момент на моем лице было написано отчаянное сожаление, будто я в миг умопомрачения обменяла ящик коллекционного шампанского «Крюг» на литр игристого «Асти Спуманте».
– Вы хотеть, чтобы мы дверь оставить открыта? – спросил второй пилот, повернувшись ко мне. Он явно наелся чеснока.
– Это еще зачем?
– Чтобы вы лучше видеть вид.
Я бросила взгляд туда, где между его сиденьем и сиденьем первого пилота виднелся кусочек лобового стекла, и ясно представила, как в него полетят камни и снег.
– Нет-нет, благодарю вас.
– Ну, ладно.
Он рывками задвинул дверь. В сравнении с ней солнцезащитный щиток любого автомобиля мог бы показаться прочнее.
– Дядя Фредди?
– Катрин, ты где?
– В летающей колымаге, направляюсь к самым высоким горам в мире.
– То-то, я слышу, шумно. В «Тарке», что ли?
– Где-где?
– Нет, погоди, у них же теперь новый самолет.
– Это – новый самолет?
– Ну да, «Тарка» давным-давно разбилась. Все погибли.
– Это обнадеживает… Я тебя ни от чего не отвлекаю, дядя Фредди?
– Нет, конечно, девочка моя. Извини, если я тебя растревожил.
– Ничего страшного. По крайней мере, могу теперь не притворяться – честно сказать, звоню в основном для того, чтобы хоть как-то отвлечься от полета.
– Тебя можно понять.
– Но, кроме того, хотела вернуться к той шотландской теме, которую мы обсуждали на рыбалке, помнишь?
– На рыбалке? О да! Кто бы мог подумать, что в это время года можно поймать форель!
– Действительно, никто. Ты помнишь, о чем конкретно мы говорили?
– Разумеется. О чем же конкретно?
– Ой, воздушная яма, что ли. Одну минутку, мне на колени свалился почтовый мешок. Сейчас пристегну его в соседнем кресле… готово. Так вот, ты связался с Брюсселем?
– А как же. Твой человек сейчас на пути… ну-у… туда, где ты была.
– Хорошо. Господи!
– Кейт, ты жива?
– Гора… уж очень близко.
– Вот оно что. Да, зрелищный полет, верно?
– Не то слово.
– А твой приятель Сувиндер уже вернулся?
– Видимо, нет – он в Париже. Вернется через несколько дней. Постараюсь уехать до его прибытия.
– Смотри не наткнись на хоругви.
– Это еще что?
– Ну, священные стяги. В аэропорту. И вокруг. Очень живописные. Они во множестве вывешивают эти хоругви там, где, по их мнению, людям может понадобиться моральная поддержка.
– Вот оно что.
– Да ты не волнуйся: не зря же говорят, что на машине больше шансов разбиться, чем на самолете.
– Зато из машины больше шансов выпрыгнуть, дядя Фредди.
– А, ну да, наверно. Можно и так сказать.
– М-да, это просто к слову. Как там в Йоркшире?
– Дожди льют. В «понтиаке» шатунный вкладыш надо сменить.
– Да что ты говоришь? Надо же.
– Сдается мне, ты нервничаешь, детка.
– Ха! С чего ты взял?
– Попробуй-ка соснуть.
– Соснуть?
– Чудеса творит. Или можно в стельку напиться. Но это, конечно, надо делать заранее, еще до полета.
– Вот как?
– Ну да. С похмелья даже страшная смерть в авиакатастрофе покажется благословенным избавлением.
– Ладно, дядя Фредди, давай прощаться.
– Давай! А ты все же подремли немного. Тебе полегчает.
Стремительное приземление в духе американских горок было еще ужаснее, чем мне помнилось. Прежде всего, я все видела; в прошлый раз мы вышли из облака, когда до земли оставалась всего тысяча футов, и жуткую болтанку перед приземлением я приписала сильной турбулентности. Теперь же мы прилетели в полдень, погода стояла безоблачная, и я осознала, что у нас просто не было возможности миновать вздымавшиеся над взлетным полем черные утесы, почти отвесные глыбы валунов, акульи зубы острых каменных пиков, если бы наш самолетик не закладывал виражи, от которых скручивало желудок, и не уходил на крыло между горных вершин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Ну конечно.
Слушай, не держи меня за… хотя, вообще-то, держи, как/когда хочешь. О боже, усталость начинает сказываться. Меня манит постель. Пойду к ней. И буду думать о тебе. Приятного тебе дня, а из моего пояса – спокойной ночи.
Бесстыдница ты. Желаю хорошо выспаться.
Выспишься тут. Я приложила к губам палец и поцеловала его, а потом дотронулась им до экрана в том месте, где читались слова «Желаю хорошо выспаться». Посмеявшись над своей глупостью, покачала головой. Закрыла лэптоп. Он пикнул, экран погас, когда крышка должна была вот-вот коснуться клавиатуры. Теперь работал только телевизор, правда, с выключенным звуком – показывал новости экономики. Выглянув в окно, я посмотрела на огни города, а потом перевела взгляд на угол между стеной и потолком. Вся мебель здесь была встроенная, камеру так просто никуда не воткнуть. По всей вероятности, за миссис Б. с любовником наблюдало какое-то более хитроумное устройство: сейчас можно вставить объектив камеры даже в очки или в датчик пожарной сигнализации – да мало ли куда; при этом даже не важно, где находится остальная часть устройства.
Я опять подняла крышку лэптопа; экран засветился. Посмотрела на последние строчки нашего разговора. «Обязательства».
– Стивен, Стивен, – прошептала я, – как мне быть?
DVD-плеер я пока не распаковывала: не было ни времени, ни желания подключать его к лэптопу. Диск, полученный от Пуденхаута, все еще покоился в кармане моего пропахшего сигаретным дымом жакета (все промышленники на яхте мистера Ч. много курили), висевшего в шкафу. Да мне и не нужен был ни диск, ни плеер. Я и так слишком хорошо помнила, как миссис Бузецки беззвучно кричит «о да, да, да».
Сохранять наш разговор на жестком диске лэптопа я не стала, просто отключила питание. А вслед за тем отключилась и сама.
Так, теперь мне предстояло небольшое развлечение: добрый мистер Чолонгаи одолжил мне свой «лир» (собственность компании). Самолет отличный, с удобствами на борту. Когда меня впервые предложили подбросить на личном самолете, я с ужасом ждала, что мне предложат зайти в туалет в аэропорту, потому что на борту такой возможности не будет. Между тем наивысший корпоративный статус лишается своего блеска, если ему не сопутствуют удобства, которые есть даже в современных междугородних автобусах.
Вроде уже не маленькая, чтобы такими вещами заниматься, но тем не менее. Обнаружила, что мой обычный мобильник ловит сигнал, и попыталась дозвониться в Калифорнию, подруге Люс. Автоответчик. Позвонила другой своей подруге из Силиконовой Долины. Эта крутила педали на велотренажере; когда я сообщила, где сейчас нахожусь, она вежливо изумилась, но на продолжение разговора дыхалки у нее уже не хватило. Пока не пропало телефонное настроение, я набрала еще несколько номеров, где либо никто не брал трубку, либо включались автоответчики, и, наконец, дозвонилась до дяди Фредди.
– Фредерик, угадай, где я.
– Понятия не имею, девочка моя.
– В самолете «лир», совсем одна, лечу над Индией.
– Надо же, я и не знал, что ты выучилась управлять самолетом!
– Дядя Фредди, ты же понимаешь, что я имею в виду!
– А, так ты – пассажирка?
– Причем единственная! А членов экипажа вдвое больше.
– Славно, славно. Полагаю, бывают ситуации, когда неплохо оказаться в меньшинстве.
– Неужели? Назови хотя бы одну.
– Ну-у… например, любовь втроем.
«Лир» без всяких затруднений пропустили через воздушное пространство Индии и Пакистана – что, видимо, свидетельствовало о том, насколько у нас с ними хорошие отношения, учитывая, что пару месяцев назад в обеих странах еще проводились подземные испытания ядерного оружия, – и мы направились в маленький аэропорт Силигури на том кусочке территории, который, огибая северную границу Бангладеша и южные пределы Непала, Тулана и Бутана, соединяет Индию с ее придатком – Ассамом. Почти на всем протяжении полета вдали, к северу, виднелись Гималаи; теперь их белоснежные острые пики исчезли под покровом легкого тумана. Я начала было слушать «Зазубренную пилюльку» Аланис Морисетт, но поняла, что такая музыка сейчас абсолютно неуместна. Кроме того, мне уже осточертело ее придыхание в конце каждой фразы, и потом, я ей так и не простила настолько явного подтверждения давнего британского предрассудка – будто бы американцы не знают, что такое ирония.
Перебрав свои диски, я пришла к выводу, что ничего подобающего этим пейзажам у меня нет. Так что вместо музыки я наконец-то настроила DVD-плеер, подключила его к лэптопу, бегло проглядела фильм про миссис Б. и ее любовника (выяснилось, что фильм, как и Эм-мины оргазмы, был озвучен, просто раньше звук был выключен), потом просмотрела все остальные документы и картинки, которые были на диске. Удручающее впечатление. Вскоре мы резко пошли на снижение, когда показалась эта невнятная местность близ Силигури – не то равнины, не то предгорья.
Здесь мне пришлось пересесть в другой самолет. «Лир» не мог приземлиться в Туне: ему требовалась полоса раза в четыре длиннее местной, причем ровная и бетонированная. А поскольку аэродром Туна (размером еле-еле с футбольное поле) был просто-напросто грубо присыпан гравием, второй пилот, норвежец, забросил мои сумки в видавший виды «Твин-Оттер» – как я сразу поняла, тот самый, на котором я летела в прошлый раз.
Эта двухмоторная этажерка представляла собой красу и гордость «Эйр-Тулан» и, если честно, была единственным самолетом Туланских авиалиний. Рядом с опускающимся окном пилота на корпусе было маленькое гнездо; когда в него вставляли древко с туланским флагом, самолет тут же превращался в правительственный. Его прозвали «Отто». На самом деле, он не выглядел таким уж примитивным – ну, если не смотреть на его винт, пару-другую странных вмятин на фюзеляже и неубирающееся шасси, – но потом работники наземной службы открыли носовой отсек, и там, вместо радара, радиопеленгаторов и устройств для слепой посадки, которые я наивно ожидала увидеть, оказалось только пустое место.
Когда я в прошлый раз села в «Отто» – дело было в Бангладеше, в аэропорту Дакки, – сразу после DC 10 Пакистанских авиалиний (тогда был ужасный полет и безупречная посадка), в салоне, помимо меня, оказались еще пьяные туланские чиновники (их было шестеро; впоследствии выяснилось, что они составляли ровно половину туланской государственной службы), двое жрецов в желто-шафрановых одеяниях, странных головных уборах (в руках они держали пластиковые пакеты, набитые блоками сигарет из беспошлинного магазина), пара крестьянок, которых в полете пришлось уговаривать не зажигать примус для заварки чая, мелкий, но вонючий козел и двое перепуганных поросят, которые всю дорогу визжали и гадили. Да, чуть не забыла: на полу стоял садок с курами – каждая из этих птиц громогласно сетовала, что вынуждена доверить свою куриную жизнь столь ненадежному аппарату.
В общем, было весело.
На этот раз я летела в одиночестве, хотя за последним рядом шатких сидений громоздились закрытые сеткой ящики, а на двух передних рядах лежали мешки с почтой. Оба пилота – те же маленькие улыбчивые туланцы, что и в прошлый раз, – приветствовали меня как старинную знакомую. Перед полетом меня ознакомили с правилами безопасности; они состояли в том, что, если вдруг я найду инструкцию по безопасности (вообще-то, скорее всего, последнюю инструкцию съел либо козел, либо ребенок, но мало ли, вдруг просто валяется где-нибудь на полу), не могла бы я отдать ее им? А то у них грядет проверка, а эти чиновники из Управления гражданской авиации – такие невозможные придиры!
Я пообещала, что в том маловероятном случае, если во время полета вдруг открою глаза, то непременно проверю, не пролетают ли мимо меня и не прилипли ли к потолку из-за мертвой петли ламинированные или просто ксерокопированные листки инструкций.
Пилотов это очень позабавило. Пока они стучали по приборам, почесывали лбы и озабоченно посвистывали сквозь зубы, я наклонилась так близко, как только могла решиться, к заляпанному подозрительными пятнами стеклу иллюминатора и стала смотреть, как обтекаемый, сверкающий «лир» отвернул свой набитый электроникой нос, быстро завел двигатели и помчался по взлетной полосе. Подозреваю, что в этот момент на моем лице было написано отчаянное сожаление, будто я в миг умопомрачения обменяла ящик коллекционного шампанского «Крюг» на литр игристого «Асти Спуманте».
– Вы хотеть, чтобы мы дверь оставить открыта? – спросил второй пилот, повернувшись ко мне. Он явно наелся чеснока.
– Это еще зачем?
– Чтобы вы лучше видеть вид.
Я бросила взгляд туда, где между его сиденьем и сиденьем первого пилота виднелся кусочек лобового стекла, и ясно представила, как в него полетят камни и снег.
– Нет-нет, благодарю вас.
– Ну, ладно.
Он рывками задвинул дверь. В сравнении с ней солнцезащитный щиток любого автомобиля мог бы показаться прочнее.
– Дядя Фредди?
– Катрин, ты где?
– В летающей колымаге, направляюсь к самым высоким горам в мире.
– То-то, я слышу, шумно. В «Тарке», что ли?
– Где-где?
– Нет, погоди, у них же теперь новый самолет.
– Это – новый самолет?
– Ну да, «Тарка» давным-давно разбилась. Все погибли.
– Это обнадеживает… Я тебя ни от чего не отвлекаю, дядя Фредди?
– Нет, конечно, девочка моя. Извини, если я тебя растревожил.
– Ничего страшного. По крайней мере, могу теперь не притворяться – честно сказать, звоню в основном для того, чтобы хоть как-то отвлечься от полета.
– Тебя можно понять.
– Но, кроме того, хотела вернуться к той шотландской теме, которую мы обсуждали на рыбалке, помнишь?
– На рыбалке? О да! Кто бы мог подумать, что в это время года можно поймать форель!
– Действительно, никто. Ты помнишь, о чем конкретно мы говорили?
– Разумеется. О чем же конкретно?
– Ой, воздушная яма, что ли. Одну минутку, мне на колени свалился почтовый мешок. Сейчас пристегну его в соседнем кресле… готово. Так вот, ты связался с Брюсселем?
– А как же. Твой человек сейчас на пути… ну-у… туда, где ты была.
– Хорошо. Господи!
– Кейт, ты жива?
– Гора… уж очень близко.
– Вот оно что. Да, зрелищный полет, верно?
– Не то слово.
– А твой приятель Сувиндер уже вернулся?
– Видимо, нет – он в Париже. Вернется через несколько дней. Постараюсь уехать до его прибытия.
– Смотри не наткнись на хоругви.
– Это еще что?
– Ну, священные стяги. В аэропорту. И вокруг. Очень живописные. Они во множестве вывешивают эти хоругви там, где, по их мнению, людям может понадобиться моральная поддержка.
– Вот оно что.
– Да ты не волнуйся: не зря же говорят, что на машине больше шансов разбиться, чем на самолете.
– Зато из машины больше шансов выпрыгнуть, дядя Фредди.
– А, ну да, наверно. Можно и так сказать.
– М-да, это просто к слову. Как там в Йоркшире?
– Дожди льют. В «понтиаке» шатунный вкладыш надо сменить.
– Да что ты говоришь? Надо же.
– Сдается мне, ты нервничаешь, детка.
– Ха! С чего ты взял?
– Попробуй-ка соснуть.
– Соснуть?
– Чудеса творит. Или можно в стельку напиться. Но это, конечно, надо делать заранее, еще до полета.
– Вот как?
– Ну да. С похмелья даже страшная смерть в авиакатастрофе покажется благословенным избавлением.
– Ладно, дядя Фредди, давай прощаться.
– Давай! А ты все же подремли немного. Тебе полегчает.
Стремительное приземление в духе американских горок было еще ужаснее, чем мне помнилось. Прежде всего, я все видела; в прошлый раз мы вышли из облака, когда до земли оставалась всего тысяча футов, и жуткую болтанку перед приземлением я приписала сильной турбулентности. Теперь же мы прилетели в полдень, погода стояла безоблачная, и я осознала, что у нас просто не было возможности миновать вздымавшиеся над взлетным полем черные утесы, почти отвесные глыбы валунов, акульи зубы острых каменных пиков, если бы наш самолетик не закладывал виражи, от которых скручивало желудок, и не уходил на крыло между горных вершин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53