– Я подумал, неплохо бы запастись краской для волос.
Ева удивленно посмотрела на него.
– Если краска для нас обоих, имею ли я право выбора?
– Можете краситься в любой цвет, – улыбнулся Брук. – Поскольку краска черная.
Брук не заметил, как отнеслась Ева к его словам, потому что Мигель в эту минуту спросил, все ли у них есть.
– Благодаря вашей помощи, по-моему, мы в полном порядке.
– Марк дал вам документы на фургончик? – спросил Мигель, ставя сковородку с омлетом на стол.
Брук кивнул и стал передавать тарелки, на которые Мигель накладывал омлет.
– К сожалению, мы не можем снабдить вас фальшивыми паспортами. У нас был непревзойденный специалист в этом деле, но его убили здесь, в Париже, не так давно. Он участвовал с нами в покушении на Франко в Сан-Себастьяне, тысячи евреев избегли смерти благодаря его подложным документам. – Мигель покачал головой. – Его застрелили, когда ему было семьдесят четыре. У фашистов долгая память. Они не дают нам уйти на покой.
– Вы уверены, что его убили фашисты? – спросил Брук.
– Нам известно имя убийцы. Он был агентом Социально-политической бригады. Мы даже узнали, что после убийства его снабдили новыми документами. А полиция и не пыталась его найти. – Мигель грустно улыбнулся, заметив, как изменилось у Евы лицо. – Я знаю, что вы сейчас испытываете, – продолжал он. – И вас, наверное, удивляет, что я вспоминаю смерть друга, не клокоча от гнева. Я видел столько зла в жизни, и, хотя у каждого из нас запасы ненависти и мужества ограниченны, я спокоен не потому, что устал. Вы, молодые, должны понять, что самое страшное зло совершается не отдельными людьми, а системой, идеологией. Вспомните, что творили христиане именем бога, а фашисты – именем нации.
– Да, но в таком случае во имя чего же готовится убийство Иньесты? – спросил Брук.
– Вы не совсем меня поняли, – мягко возразил Мигель. – Мы не собираемся убивать Иньесту Продажного, ни даже Иньесту Жестокого. Этот миф распространяют о нас наши противники. Они любят говорить, точно хирурги от политики. Удалим больной орган, и все будет в порядке. Отдельные личности не являются воплощением зла, равно как и добро нельзя считать только термином на языке политики. Завтра Нил и его друзья совершат нападение на режим. Не на отдельную личность, а на человека, символизирующего определенную систему. Вот в чем суть нашего… iconoclasme.
– По-английски это означает то же самое, – улыбнулась Ева.

Марк Росси ушел в десять часов, и Мигель отвел Брука с Евой в спальню. Брук мог бы поклясться, что в глазах старика мелькнула смешинка, когда он открыл дверь в комнату, где стояла двуспальная кровать. Заметив смущение гостей, он, наверное, отнес его за счет трогательного pudeur anglaise.
– Когда вас разбудить? – спросил Мигель.
– Часа в четыре, – ответила Ева, – если вам нетрудно.
– Нисколько, я всегда просыпаюсь около четырех. У вас и вашего партнера есть все необходимое?
– Да, Мигель. Спасибо вам.
Мигель мягко улыбнулся им и вышел, притворив за собой дверь.
– Скажите, – начал Брук, открывая окно: в комнате было душно, – у слова «партнер» есть какой-то особый смысл?
Ева наклонилась над сумкой, притворившись, будто что-то в ней ищет, и про себя чертыхнулась, поражаясь тупости Брука.
– Что значит – особый? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе не звучало раздражения.
– Ну, мне показалось, что это слово вас почему-то смутило.
– Я думаю, оно значит здесь то же, что и в Англии, – со злостью ответила она. – Его употребляют, когда говорят о двух людях, живущих вместе.
– Вот как, – удивился Брук. – Это звучит странно. Скорее, оно применимо к старым дамам, играющим в карты.
– Ради всего святого, не станут же анархисты называть своих гражданских жен – женами?
– Я как-то об этом не подумал.
– Вижу, – ответила она, прекращая разговор, и, взяв сумку с туалетными принадлежностями, пошла в ванную.
Брук повернулся к окну, удивляясь собственному тупоумию. Он вовсе не хотел показаться идиотом, но следовало сначала подумать, а уж потом говорить, корил он себя. Когда Ева вернулась в комнату, он заметил у нее на губах полоску пасты, точно она подкрасила губы, следуя какой-то сверхизысканной моде. Ему хотелось, чтобы она смягчилась и перестала на него сердиться, и он предложил, что будет спать на полу.
– Да вы с ума сошли, – ответила Ева. – Ведь если вы не выспитесь, завтра от вас не будет никакого толку.
– Ну ладно, ладно. – Брук пожал плечами и пошел мыться.
Он специально задержался в ванной подольше, чтобы она успела раздеться и лечь. Но когда он вернулся в комнату, Ева перекладывала вещи в своей сумке. И намеренно игнорировала его. О господи, подумал Брук, это невыносимо, это просто смешно.
– Забыли пижаму? – спросил он.
Ева взглянула на него, кипя от ярости. Впервые с тех пор, как они остались вдвоем, она не отвела взгляда. Стиснув зубы, она стояла выпрямившись и смотрела на него. Он не знал, отвернуться или продолжать смотреть, а она, стоя перед ним, принялась снимать одежду. Затем, нагая, шагнула к постели – он не видел, как изменилось ее лицо, как на нем появилось выражение удовлетворения. Не видел он и своего смущенного лица, а как раз этим-то и объяснялось чувство удовлетворения Евы.
– Ну? – вопросительно подняла она брови. – Вы что же, не собираетесь ложиться? Нам вставать через пять с половиной часов.
Он быстро разделся, мысленно проклиная ее фокусы. Они лежали вытянувшись, не шевелясь, каждый на своем краю постели, чтобы, упаси бог, нечаянно не коснуться друг друга. Прошло, как показалось Бруку, уже много времени, но по дыханию Евы он понимал, что она не спит. Раздражение против нее еще кипело, и Брук чувствовал, что скоро ему не заснуть. Лучше было бы лечь на полу, не без иронии подумал он.
Брук осторожно повернулся на бок, но кровать все-таки заскрипела. Он стал смотреть в окно. Улицу заливало рассеянное оранжевое сияние уличных фонарей – точно разгорался синтетический рассвет. Вдруг Ева тихонько кашлянула.
– Росси хотел поехать с нами, – тихо произнес Брук.
Ева ответила не сразу, размышляя, не притвориться ли спящей. Внезапно смысл его слов проник в ее сознание, и она резко повернулась к нему.
– Почему вы мне сразу не сказали? – резко спросила она.
Брук поругал себя за опрометчивость – ну кто его тянул за язык.
– Мы говорили об этом с Росси, когда отгоняли машину. По-моему, не очень удачная мысль.
– Какого черта! Надо было обсудить это за ужином.
– Послушайте, я уже переубедил его, так что не о чем беспокоиться. Сожалею, что не вынес на обсуждение этот вопрос, но решение было бы то же. Вдвоем мы не привлечем к себе внимания, а втроем – можем привлечь. Кроме того, в полиции на него есть досье.
– Нет, вы неисправимы, – с досадой проговорила Ева.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что как вы были солдафоном, так и остались. Вот вам приказ и выполняйте без разговоров.
– Ладно, – взорвался Брук, задетый ее издевкой. – Если вам не нравится, как я действую…
– Не смейте мне угрожать. Это же не какая-нибудь ваша личная операция, а я не ваш подчиненный, которого в любой момент можно отослать. Вы можете быть великим специалистом, первоклассным убийцей и так далее, но это еще не дает вам права командовать.
– Вы так говорите, точно я наемный убийца, позабывший свое место. Вы ведь первая не хотели ехать со мной. Хотя, конечно, и я, если уж говорить честно, был не в восторге от этой идеи. Но все остальные настаивали, говорили, что никто не ездит отдыхать без компании, да и вообще, мне может понадобиться помощь, хотя бы для установления связи с Мигелем и так далее. – Теперь, когда вспышка гнева прошла, голос его потерял уверенность. Он тяжело вздохнул, не зная, как восстановить взаимопонимание, и в темной комнате надолго воцарилась тишина. Брук искоса взглянул на Еву – она лежала, устремив взгляд в потолок.
– Сколько же народу вы убили? – спросила она. Голос ее звучал уже гораздо мягче.
– Не знаю, – ответил он тихо. – Может, человека четыре, а может, пять.
– Вы тогда гордились этим?
Брук сглотнул комок в горле, раздумывая, сказать ли правду.
– Да, кажется, гордился, – ответил он наконец.
– А кто они были?
– Партизаны, арабы.
– И все чувствовали удовлетворение, когда удавалось кого-то убить?
– Наверное. Но надо учитывать особые обстоятельства, общую атмосферу. Когда я теперь оглядываюсь на прошлое, я не испытываю гордости или удовлетворения, но тогда все мы были уверены, что наши действия оправданны. Много тогда делали мерзостей… ну, например, сажали в вертолет двух пленных и одного из них сбрасывали вниз, чтобы заставить другого говорить. Я думаю, в какой-то мере это объясняется особым характером военной подготовки, когда тебе постоянно внушают, что такие вещи вполне естественны. По-моему, Мигель прав, говоря, что зло проистекает из убеждений, которые вбивают в нас. – Брук повернул голову и опять посмотрел в окно. – Но, в общем-то, все мы кого-то убиваем, и, следовательно, каждый должен чувствовать гордость, когда ему удается убить.
– Я этого не чувствую, – тихо сказала она.
17
Два темно-бордовых автомобиля марки «Триумф» ждали у главного подъезда, и Брайан Дандас, спускаясь по ступенькам, видел, как грузный сержант вылезает из первой машины сопровождения. Сегодня он просто обливался потом.
– Как движение? – спросил неофициальным тоном Дандас, усаживаясь на заднее сиденье.
– Довольно интенсивное, сэр, – ответил сержант, прилаживая второе обзорное зеркальце. Дандас отметил легкий западный акцент сержанта, который вполне соответствовал его красному лицу и соломенным волосам.
– Ну как там, все спокойно? – спросил Дандас вскоре после того, как машины тронулись.
– Судя по всему – да. Один визитер прибыл вчера в коричневом «роллс-ройсе», а сегодня после полудня прибывает другой.
Дандас кивнул и, откинувшись на спинку сиденья, подумал, знает ли Сайкс об этих визитерах. Потом стал смотреть в боковое окно – машина еле двигалась в потоке транспорта, заполнявшем набережную. На переходе, ожидая зеленого света, стояла ссутулясь женщина с потухшими глазами. Она держала за руку мальчика. Малыш старался вставить в глазную впадину монетку вместо монокля – монетка выскользнула из его пальцев и скатилась в сточную канаву. Мальчик, как собака на поводке, дернул мать, устремляясь за монеткой. Мать даже не стала ругать его. Слишком ей было все безразлично.
– Не самые лучшие дни для работы – я хочу сказать, такая духотища! Верно, сэр?
– Хоть плавки надевай, – пошутил в ответ Дандас. И заметил в обзорное зеркальце, как полицейский машинально улыбнулся.
– Помню, читал один материал о французских жандармах, – начал сержант, повернувшись и положив руку на спинку своего сиденья. – Летом они несут спасательную службу на морских пляжах. Но Боньор – это ведь не пляж?
– Брайтон, конечно, лучше, – сказал шофер: по лицу его ясно было, в каком направлении устремились его мысли.
– Закурите, сэр? – спросил сержант, протягивая пачку сигарет, когда они в очередной раз остановились у светофора.
– С удовольствием, – кивнул Дандас и взял одну.
Неожиданно на дороге стало свободнее, и вскоре они уже мчались с такой скоростью, что ветер врывался в открытые окна, осушая пот. Кожу на лице стянуло, как после купания.
Дородный сержант тяжело вздохнул и уселся удобнее.
– Вот обрадуются наши напарники, когда мы приедем. Смена у них сегодня явно затянулась.
– Боюсь, что мы их не обрадуем, – сочувственно улыбнулся Дандас. – Им, по всей вероятности, придется еще подождать.
– Что вы хотите этим сказать, сэр? Он не улетает сегодня?
– Не в этом дело – просто покушение, о котором предупреждали вчера, наверняка состоится, так что, пока он не улетит, будут нужны оба подразделения.
Сержант на секунду задумался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35