Проведенного в Байя-Мар времени хватило на покупку коробки пива и поездку по берегу почти до Помпано, где строилась новая улица кооперативных домов – на развороченной земле под светившим в половине шестого солнцем торчали пустые бетонные коробки.
Они остановились в тени под восточным крылом одного из будущих домов, и отец выпил три банки пива, все чаще и чаще давая отхлебывать ей, сообщив, как забавно, что с ней ему разговаривать гораздо легче, чем с женой; кажется, Нэнси лучше его понимает. Он нежно обнял ее, нежно дотронулся до подбородка, приподняв голову, но целовал пытливо, приложив ладонь к щеке. Она с теплым пристальным взором склонила голову ему на плечо.
Третий днем рано вернулся домой после гольфа и обнаружил, что жена отправилась в Майами за покупками, а Нэнси сидит с ребенком. В сухом белом раздельном купальнике она присматривала за четырехлетним малышом, барахтавшимся на мелководье плавательного бассейна. Теперь ей можно было уйти, но отец попросил немного посидеть, уложить малыша спать, а он пока переоденется. Мужчина выпил три коктейля с джином, переплыл из конца в конец бассейн, а Нэнси наблюдала за ним, сидя в шезлонге. Вылез, встал, втянув живот, перед ней, вытерся полотенцем и спросил:
– Эй, ты еще не купалась? Нэнси сообщила, что должна идти.
– Да ладно, не будь цыпленком! – отреагировал он.
Затем он схватил ее, она для приличия посопротивлялась со смехом, угадав тайную мысль, с которой ему захотелось бросить ее в бассейн. Когда она вошла в дом, он пошел следом, лишь задержавшись на кухне, чтобы снова смешать коктейль. Нэнси прошла переодеться в комнату для гостей, закрыла дверь, сняла лифчик купальника, принялась сушить волосы. Долго ждать не пришлось.
– Ты в приличном виде? – спросил отец семейства, открывая дверь.
Нэнси взвизгнула и отвернулась, видя в зеркальном шкафу, как он приближается сзади. Почувствовала, как его руки легли ей на бедра, потом скользнули к талии, откинула голову и склонила ее ему на плечо.
Всем трем отцам, которые не увильнули, она, прижавшись, склоняла голову на плечо и говорила:
– Знаете, что я хочу сделать?
И все трое шептали:
– Нет. Что ты хочешь сделать?
И она отвечала:
– Я хочу написать вашей жене, сообщить, как вы собирались воспользоваться шестнадцатилетней девушкой, вот что.
И однажды это сделала.
* * *
Рей Ритчи, отец номер два, тот, что возил Нэнси в Помпано, глянув на письмо, сказал жене:
– Тебе отлично известно, что мне нравятся девушки. Но я не переступаю черту.
Так и заявил. У него почти всегда было что-то на стороне, от подруг на уик-энд за городом до круглогодичных свиданий в пригороде, и он знал, что жена не собирается поднимать из-за этого шум. Он был занятым деловым человеком, часто разъезжал, имел долю в нескольких компаниях в дополнение к "Ритчис фудс", предоставил жене дом стоимостью в полтораста тысяч долларов, постоянную прислугу, членство в клубах, кредит по открытым счетам; их единственный ребенок учился в хорошей школе, так что она могла верить всему, чему ей хотелось поверить.
До следующего сезона Нэнси больше не видела Рея Ритчи. Она уже не сидела с детьми, а работала в сезонном магазинчике торгового центра "Оушн Майл". Столкнувшись с ней на сей раз, Рей Ритчи не повез ее ни в Байя-Мар, ни в Помпано. Он увез ее на уик-энд, с субботы до вторника, в отель на острове Большая Багама.
В следующем году Четвертого июля Нэнси была «мисс Перченый Огурчик» – проезжала в темно-зеленом купальном костюме и в темно-зеленых туфлях на высоких каблуках за марширующим оркестром «Холден консолидейтед» по Джиниве-Бич, помахивая всем с крыши «континенталя» Рея Ритчи. В августе она написала матери, что получила работу в рекламном отделе «Ритчис фудс». Писала Нэнси это письмо в квартире стоимостью четыреста долларов в месяц с видом на реку Детройт.
В качестве "мисс Перченый Огурчик" она присутствовала на встречах, рекламных мероприятиях, на открытиях магазинов. Побывала с Реем в Кливленде, Чикаго и Миннеаполисе. Позировала на выставках товаров "Ритчис фудс" и раздавала образцы. Она ждала Рея в номерах отелей, ездила с ним в аэропорты, сидела с его компанией в "клубах зайчишек" и "клубах своего ключа", будучи, как правило, единственной девушкой за столиком.
Оставаясь в квартире, весь день слушала радио или включала проигрыватель. Читала "Вот", "Базар", "Тин". Расхаживала по квартире, разглядывая себя в зеркало. Смотрела в окно на застывшую зимой Детройт-Ривер, на видневшиеся на горизонте фабричные склады Виндзора, штат Онтарио. Дурачилась с репортером из рекламного агентства "Ритчис фудс", который притворялся, будто чувствует себя свободно, но постоянно поглядывал на дверь. Выходные просиживала в одиночестве, когда Рей был с семьей в Форт-Лодердейле. Сама подумывала поехать взглянуть, как поживает старушка мама, но тут Рей спросил, не хочется ли ей провести лето в доме на берегу, куда он будет часто заскакивать, и там прохладнее, чем в Детройте.
Днем в конце мая в окна на светло-голубой ковер лился солнечный свет, в квартире стояла тишина. Рей, войдя, выключил радио. У него было десять минут, чтобы переодеться, собрать вещи для ночевки в Чикаго, и сорок минут на дорогу до аэропорта. Она смешала ему скотч с содовой и села на диван, а он, переодеваясь, то и дело выходил из спальни с бокалом в руке и куда-то звонил. В конце концов остановился и успел сказать про дом на берегу.
– А как твоя жена? Не нагрянет туда?
– Может быть, пару раз. Она остается дома, играет в – гольф. Каждое утро играет в гольф, а днем пьет джин с тоником.
– Что мне делать, когда она явится?
– Переберешься в охотничий домик. Или вернешься сюда, если хочешь.
– Она войдет в парадную дверь, а я выскочу через черный ход?
– Если тебе не нравится, – сказал Рей Ритчи, – я велю кому-нибудь отвезти тебя в аэропорт.
– Как приятно знать, что ты без меня жить не можешь.
– Я тебе что-нибудь обещал? Если хочешь уйти, что ж, мы квиты, не так ли? Я тебе что-нибудь должен?
– А ты деловой человек.
– Вот именно, и у нас с тобой заключена сделка. Разве я когда-нибудь называл это иначе?
– Ты вообще никак это не называл.
– Нэнси, ты симпатичная крошка, – проговорил Рей Ритчи. – Но если я пожелаю тебя заменить, то на это понадобится, наверное, неделя.
После его ухода она осталась сидеть на диване, ощущая тишину дня и одиночество. Сидела тихо, пока Рей мчался со своей командой в Чикаго, чтобы присутствовать на скучной встрече, или осматривать скучные грядки, или принимать решения, страшно важные для его скучного бизнеса.
Ну и ну! А она тут сидит, ждет.
Завтра он позвонит где-то днем, а около семи явится с кем-то из своей компании. Она будет жарить им бифштексы, а они начнут высказывать друг другу страшно важные наблюдения и принимать какие-то решения. И так часов до одиннадцати. Потом они с Реем останутся наедине, и глава корпорации превратится в любовника, вымолвив нечто невероятное вроде: "Иди сюда, куколка. Соскучилась по мне?" Господи! И пойдет сцена великой страсти. Она бросит на него взгляд из-под свесившейся на один глаз пряди волос, потом обойдет комнату, гася свет, принесет с кухни бокалы, войдет в спальню, где он будет ждать, сбросив на пол пиджак на одной пуговице от итальянского портного, втянув живот, благоухая скотчем и тоником "Ли энд Перринс".
Непостижимо!
И он может заменить тебя за неделю, думала она. Тебе это известно?
Ладно. Можно сейчас же собрать вещи и уйти.
Можно расколотить лампы, бокалы, посуду, а потом уйти.
Можно попросить "Айвори бразерс" утром приехать, вывезти мебель и сдать на хранение.
Но она не сделала ничего из этого. Встала, включила радио и принялась думать о доме на берегу, пытаясь догадаться, понравится ли он ей, будет ли там чем заняться. Прожив год с Реем Ритчи, ей следует получить за вредность гораздо больше стоимости мебели и нескольких тряпок. Не сомневайся, Реймонд, старая задница, так и будет!
* * *
В первой половине июня Нэнси с удовольствием валялась на солнышке у бассейна и загорала, но к концу месяца оказалось, что больше заняться нечем, кроме как валяться там-сям или изображать из себя хозяйку во время наездов Рея.
Пистолет для стрельбы по мишени с неделю служил забавой. Это был длинноствольный "вудсмен" 22-го калибра, купленный во Флориде, потому что ей нравилось на него смотреть или просто иметь, знать, что у нее есть пистолет, – вот, наверное, и все.
Первой мишенью стала витрина бакалейного магазинчика в стороне от Шор-роуд. Она ехала ранним вечером на скорости около сорока миль в час, увидела слева от дороги закрытый, но освещенный внутри магазинчик, когда поравнялась с ним, высунула в окно левую руку с пистолетом, опершись локтем о дверцу. Не целилась, просто наставила оружие в нужную сторону, выстрелила три раза и услышала, как разлетелось стекло, пока она проплывала мимо, изо всех сил нажимая на акселератор, чтобы поскорее убраться. Вот такая игра – посмотреть, удастся ли ей, не целясь по-настоящему, правой или левой рукой, выбивать стекла в коттеджах, магазинах, на вывесках, проезжая мимо на скорости в семьдесят – восемьдесят миль в час. Ну прямо как в тире. Испробовала и суда, стреляя из-за деревьев или с пустого берега, но обычно суда стояли слишком далеко, трудно было судить, попадаешь в цель или нет. По-настоящему Нэнси выезжала в июне стрелять всего четыре раза, но и этого оказалось достаточно для заметок на первых полосах местных газет Джиниве-Бич и Холдена, озаглавленных "Призрачный стрелок", с фотографиями разбитых стекол. Она просматривала и детройтские газеты, но ни разу не нашла ни единого подобного сообщения.
Однажды Нэнси чуть не призналась Бобу-младшему, но в последний момент удержалась. Он не понял бы. Насупился бы и изрек какую-то скучную глупость. Впрочем, поначалу было забавно его охмурять.
Пока Боб-младший трудился над новой лестницей к берегу, устанавливая столбики, приколачивая поручни и ступеньки, Нэнси принимала солнечные ванны на пляже. Он провозился неделю, хотя она точно знала, что мог закончить работу за несколько дней. Нэнси в бледно-голубом бикини лежала на соломенном мате и время от времени поглядывала на него. Боб Роджерс-младший был голым по пояс, в ковбойской шляпе, в усеянном заклепками фартуке. Тело темно-коричневое с красноватым оттенком, волосы на груди и руках поблескивали на солнце. Выглядел совсем неплохо – животное, зверь, хотя живот уже начал вываливаться из-за ремня, через несколько лет разжиреет, станет толстяком.
На третий день Нэнси на пляж не пошла. А часа в три встала на вершине холма с бутылкой пива в одной руке и большим хрустальным бокалом в другой. Стояла как-то неуклюже, расставив ноги. Боб-младший поднялся, и они направились к плавательному бассейну. Он пил пиво, они разговаривали. Нэнси слонялась вокруг, пиная носком туфли всякую всячину, изредка поднимала на него глаза, улыбалась, а один раз, чуть не потеряв равновесие на краю бассейна, потянулась, схватила его за руку и почувствовала, как напряглись его мышцы. Спазм. Он выкурил две сигареты, потягивая пиво маленькими глотками, чтобы подольше хватило.
На следующий день Боб-младший пришел в чистой спортивной рубашке. Он куда-то задевал отвес и подумал, не тут ли его оставил.
Прошелся вниз и вверх по лестнице, все внимательно осмотрел, оглядел склон через перила и выразил надежду, что отвес лежит где-то в пикапе, просто он его не заметил. Только коли уж он здесь, нет ли у нее желания проехаться, или еще чего-нибудь.
– Куда проехаться? – спросила Нэнси.
– Не знаю. Вниз по берегу.
– Может быть, тут останемся? – предложила она, глядя на него снизу вверх сонными карими глазами. – Дома нет никого.
– Ладно, уговорила, – ухмыльнулся Боб-младший.
В тот момент она точно не знала, чего от него хочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30