Он допустил только одну ошибку — кровавая перестрелка между гангстерами, о которой шла речь, произошла на Норт-Кларк. Но в конце концов, кто из нас не ошибается, верно? Так же, видимо, считали и чикагские копы. Желая вознаградить Нюхалку, немало удрученного тем, что допустил целых две ошибки, они решили устроить вечеринку с пивом, весь доход от которой должен был пойти на оплату больничных счетов их любимого осведомителя. К чекам единогласно решено было добавить парочку новеньких костылей.
Вскоре после этого Нюхалка и решил переехать в Нью-Йорк.
Нью-йоркским «мальчикам» было отлично известно, как Нюхалка в тот раз чуть-чуть было не попал в «яблочко», поэтому, дабы не повторять опыт чикагских парней, они считали бессмысленным связываться с подобным типом. И в первое время беседовали с ним исключительно о погоде. Да и позже старались держать рот на замке, если рядом сшивался Нюхалка. Теперь же, когда тот давний случай в Чикаго стал почти что легендой, большинство из них уже считали Нюхалку на редкость скучным парнем и по мере сил и возможностей вообще старались избегать его. В эти печальные дни если кто и поддерживал отношения с Нюхалкой, так только нью-йоркские копы, до сих пор еще восхищавшиеся невероятным чутьем этого субъекта. Они упрямо продолжали верить, что тогда, в Чикаго, парню просто не повезло, а потому щедро платили за любую информацию, никогда не брезговали поговорить с ним по душам, а порой даже выдавали что-то вроде премии за успешную работу — по сути дела, обычные взятки, но благодаря которым Нюхалка «все время оставался перед ними в долгу». И при этом еще был наверху блаженства, пребывая в постоянной уверенности, что раскапывает секреты, которым буквально нет цены, и абсолютно не замечая того, что ему давно уже никто не доверяет.
— Что-нибудь удалось разнюхать? — поинтересовался Боццарис.
— И немало, — подмигнул Нюхалка, отчаянно надеясь на то, что не все еще потеряно, пусть даже Боццарису каким-то непостижимым образом удалось проведать о бесценной телеграмме, посланной Гануччи.
— Тогда пошли ко мне в кабинет. Я прикажу, чтобы сварили кофе, — предложил Боццарис. — Сэм! — рявкнул он, обращаясь к одному из коллег. — Две чашки кофе, лучше двойных!
— У нас кофе весь вышел, лейтенант! — рявкнул Сэм.
— Так наскреби где-нибудь, — посоветовал Боццарис, жестом приглашая Нюхалку в свой кабинет. — Присаживайся, — сказал он и радушно указал на удобное кресло, которое, по слухам, придерживал только для самого комиссара полиции, окружного прокурора или важных шишек из муниципалитета. Впрочем, увы, никому из них и в голову бы не пришло заглянуть к Боццарису.
Нюхалка принял его предложение с таким же достоинством, с каким некогда президент Никсон — специальную каску из рук строительных рабочих.
— Как тебе удалось пронюхать, кто послал телеграмму? — спросил наконец Боццарис, решив, что пора перейти к делу.
— М-м-м… вы же знаете, у меня свои методы, — пробормотал Нюхалка.
— А для чего Кармине Гануччи понадобились эти деньги? — поинтересовался Боццарис.
— Как вам сказать… во вторник вечером было совершено тяжкое преступление, — уклончиво ответил Нюхалка.
— Да? Ладно, пусть так, — согласился Боццарис. — Однако я не вижу особой связи между…
— Вы знакомы с той леди, что живет в «Кленах»?
— Ты имеешь в виду Стеллу Гануччи?
— Нет, — помотал головой Нюхалка.
— Эта Стелла Гануччи — пикантная штучка! — вздохнул Боццарис. — А какая грудь!
— Да, да, согласен. Но я имел в виду леди, которая живет там сейчас и заботится о мальчишке Гануччи.
— Я еще помню, как Стелла Гануччи выступала в Юнион-Сити, — продолжал Боццарис не в силах остановиться. — Я тогда был еще совсем мальчишкой! В те времена она была Стелла Стардест. Прожектор выхватывал из темноты только самый кончик каждой титьки… ну, скажу я тебе, это было зрелище! До сих пор в пот кидает, как вспомню, как они сияли в темноте!
— Воображаю! Но я имел в виду леди, которую зовут Нэнни.
— Право, не помню, чтобы я имел удовольствие слышать о ней.
— Нэнни приходила ко мне этим утром. Хотела разузнать о каком-то тяжком преступлении, которое якобы было совершено во вторник вечером.
— И что ты ей сказал?
— Ничего. Но голову даю на отсечение, что телеграмма насчет денег напрямую связана с этим самым делом. Иначе зачем бы Гануччи такие деньги? Да еще срочно.
— Интересно, что за преступление она имела в виду? — задумался Боццарис.
— Пока не знаю, — отозвался Нюхалка, — но наверняка это что-то серьезное! Держу пари на что угодно!
— М-м-м… — пробурчал Боццарис и скрестил руки на груди.
Подумав немного, он откашлялся, прочистил горло, наклонился вперед, облокотившись о стол, и бросил вопросительный взгляд на своего собеседника. — Уверен, Нюхалка, ты знаешь, какая у меня репутация. Да это все здесь знают, не ты один. Я — боец, и, помяни мое слово, всем в участке это известно. Я был таким еще в незапамятные времена, когда до лейтенантских нашивок мне было как до Луны. Тогда я был еще простым патрульным, исшагавшим весь Стейтен-Айленд вдоль и поперек. И оставался им все эти годы, иначе шиш бы добрался из Стейтен-Айленда до этого кресла! Но даже сейчас, добившись всего, что хотел, могу сказать, что есть на свете одна вещь, которую я не терплю — это зло! Для меня зло — это нечто, совершенно противоположное добру. Это смерть, а я люблю жизнь. Скажи, Нюхалка, ты никогда не замечал, что слово «зло», если его прочитать задом наперед, означает «жить»?.
— Да что вы? — удивился тот. — Вот никогда бы не подумал!
— А ты попробуй, — посоветовал Боццарис.
— Точно, — хмыкнул тот, — теперь-то я и сам вижу. Вот здорово!
— Да, так вот, — продолжал Боццарис, — но если есть на свете что-то такое, что я ненавижу еще больше, так это преднамеренное зло. Зло, которое человек творит собственными руками, при этом отлично понимая, что делает. Так вот, для меня Кармине Гануччи и такие, как он, и есть это самое преднамеренное зло.
Послушай, Нюхалка, сейчас я скажу тебе то, чего не говорил еще никому. В душе я всегда был бунтарем, черт бы меня подрал! И мне всегда казалось дьявольски несправедливым, что такие подонки, как Кармине Гануччи, которые творят одно только зло, гребут деньги лопатой. Да, да, они, брат, купаются в золоте, можешь мне поверить! А я, лейтенант полиции, у которого к тому же в подчинении целый участок… знаешь, сколько я зарабатываю в год?! 19 781 доллар и 80 центов! Девятнадцать гребаных тысяч, Нюхалка, чтоб я сдох! Как ты считаешь, это справедливо?
— Думаю, это чертовски несправедливо, лейтенант, — совершенно искренне ответил тот. — Но с другой стороны, кто сказал, что в нашей жизни все всегда по справедливости? И все равно мы… каждый из нас, лейтенант, должен смиренно нести этот чертов крест…
— Нюхалка, — перебил его Боццарис.
— Да, лейтенант?
— Послушай, ты что, забыл, что я терпеть не могу богохульства?
— Простите, — сконфуженно пробормотал тот.
— Богохульство, сквернословие и зло всегда идут рука об руку.
— Я, откровенно говоря, вообще редко чертыхаюсь, — потупил глаза Нюхалка.
— Вот и молодец, — похвалил его Боццарис, — давай и дальше так. Так ты понял, что я хотел тебе сказать?
— Нет… не совсем, — с сомнением протянул Нюхалка.
— Как ты считаешь, почему этот человек из «Вестерн Юнион» связался со мной?
— Ну… чтобы дать вам знать об этой телеграмме, что послал Гануччи. Разве нет?
— Да, верно, но почему именно мне? В конце концов, он один из наших лучших, самых доверенных осведомителей, вроде тебя, Нюхалка. Естественно, не такой уважаемый, как ты, но весьма и весьма достойный человек. А теперь подумай и скажи: почему он все-таки связался именно со мной, а не, скажем, с кем-нибудь из Особого отдела, к примеру?
— Ну и почему? — спросил Нюхалка.
— Да потому, что ему хорошо известно, что я поклялся до последнего вздоха вести непримиримую войну с силами зла, — объявил Боццарис.
— Ax, вот оно что! — протянул Нюхалка., — А Кармине Гануччи и есть живое олицетворение зла. Так что когда наш человек в «Вестерн Юнион» перехватил телеграмму, которую этот пособник дьявола послал своим поверенным, он и позвонил не кому-то, а мне! Он-то хорошо знает, что я сделаю! Я не эти парни из Особого отдела, которые настолько обленились, что день-деньской боятся оторвать свои жирные задницы от теплого кресла! Господи, прости мою душу грешную!
— Понятно, — пробормотал Нюхалка.
— Еще бы не понятно, — кивнул Боццарис. — А кроме того, ему хорошо известно, что за такую информацию я плачу двадцать пять долларов. Столько же — двадцать пять зеленых — получишь и ты, если, конечно, то, что ты разузнал, действительно важно.
— Да? — сразу же заинтересовался Нюхалка. — Правда? Вы готовы заплатить мне двадцать пять долларов? Вот здорово! А то у меня сейчас туго с наличностью.
— Был бы счастлив вручить тебе эти двадцать пять долларов прямо сейчас, — кивнул Боццарис. — Вся беда только в том, что ты мне не принес ничего нового, верно? То, с чем ты пришел, мне уже и так известно.
— Ну, не совсем так, — возразил Нюхалка. — Вернее, не все…
— А что, к примеру? — заинтересовался Боццарис.
— А то, что вы и понятия не имели ни о каком тяжком преступлении, которое было совершено вечером во вторник, верно? — подмигнул Нюхалка.
— А-Я?! Да знаешь, сколько тяжких преступлений было совершено только в этом самом районе? Четыреста десять! И о каждом из них мне известно.
— Да. Но вы не знаете, что как раз это тяжкое преступление может быть напрямую связано с…
— И что же это за преступление? — улыбнулся Боццарис. — Ты ведь понимаешь меня, Нюхалка, верно? Увы, пока что ничего конкретного ты не сказал.
— А что же именно вы хотите узнать? — уныло спросил Нюхалка. — За кем оно, верно?
— Знаешь, мне все эти тяжкие преступления уже просто как кость в горле, — пожаловался Боццарис, — я уже слышать о них не могу! Да тут шагу не шагнуть, чтобы не услышать о чем-то подобном! Думаю, не без гордости могу поклясться в том, что в моем районе совершается куда больше тяжких преступлений, чем в целом городе! Так что не рассказывай мне об этом! Я уже по горло сыт всей этой пакостью!
— Ладно, — покладисто сказал Нюхалка, — а что тогда вас интересует?
— Плоды, так сказать, сознательного зла, — ответил Боццарис. — Деньги. А больше всего на свете я бы сейчас хотел перехватить эти пятьдесят тысяч прямо под носом у Гануччи. Во всяком случае, пока они еще не добрались до Неаполя.
— Позвольте, лейтенант, — несмело вмешался Нюхалка, — я, конечно, человек необразованный, не то что вы… что-то я не врубился, о чем это вы? Что там за плоды зла и все такое? Не знаю уж, что вы там подумали, но, держу пари, эти парни наверняка отправят в Неаполь чек.
— Осмелюсь с тобой не согласиться, — изысканно возразил Боццарис. — Конечно, тебя извиняет твое, кхм… невежество, но что ж поделать — ведь ты же не посвятил всю свою жизнь борьбе с тем злом, что таится в самом человеке. Не то что я. Ну да ладно! Так вот, весь мой опыт подсказывает мне, что никакого чека не будет — такие люди никогда не выписывают чеки! Никогда! Можешь считать, это у них основное правило.
— Да? Ну что ж, может, и так, — не стал спорить Нюхалка. — А может, за всем этим вовсе ничего не стоит — так, обычный перевод денег из одного банка в другой, из Нью-Йорка — в Неаполь. А что касается этого вашего организованного зла… конечно, я не так уж много обо всем этом знаю, тут вы верно сказали.
Но в одном я совершенно уверен, лейтенант: других таких организованных парней, как Гануччи, надо еще поискать!
— Ладно, пусть так, — согласился Боццарис, — да только ты поищи среди них тех, кто любит оставлять такие следы! А уж записей о крупных суммах, которые по их приказу переводятся из одного района в другой, ты и вовсе не найдешь. А тут ведь из одной страны в другую!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Вскоре после этого Нюхалка и решил переехать в Нью-Йорк.
Нью-йоркским «мальчикам» было отлично известно, как Нюхалка в тот раз чуть-чуть было не попал в «яблочко», поэтому, дабы не повторять опыт чикагских парней, они считали бессмысленным связываться с подобным типом. И в первое время беседовали с ним исключительно о погоде. Да и позже старались держать рот на замке, если рядом сшивался Нюхалка. Теперь же, когда тот давний случай в Чикаго стал почти что легендой, большинство из них уже считали Нюхалку на редкость скучным парнем и по мере сил и возможностей вообще старались избегать его. В эти печальные дни если кто и поддерживал отношения с Нюхалкой, так только нью-йоркские копы, до сих пор еще восхищавшиеся невероятным чутьем этого субъекта. Они упрямо продолжали верить, что тогда, в Чикаго, парню просто не повезло, а потому щедро платили за любую информацию, никогда не брезговали поговорить с ним по душам, а порой даже выдавали что-то вроде премии за успешную работу — по сути дела, обычные взятки, но благодаря которым Нюхалка «все время оставался перед ними в долгу». И при этом еще был наверху блаженства, пребывая в постоянной уверенности, что раскапывает секреты, которым буквально нет цены, и абсолютно не замечая того, что ему давно уже никто не доверяет.
— Что-нибудь удалось разнюхать? — поинтересовался Боццарис.
— И немало, — подмигнул Нюхалка, отчаянно надеясь на то, что не все еще потеряно, пусть даже Боццарису каким-то непостижимым образом удалось проведать о бесценной телеграмме, посланной Гануччи.
— Тогда пошли ко мне в кабинет. Я прикажу, чтобы сварили кофе, — предложил Боццарис. — Сэм! — рявкнул он, обращаясь к одному из коллег. — Две чашки кофе, лучше двойных!
— У нас кофе весь вышел, лейтенант! — рявкнул Сэм.
— Так наскреби где-нибудь, — посоветовал Боццарис, жестом приглашая Нюхалку в свой кабинет. — Присаживайся, — сказал он и радушно указал на удобное кресло, которое, по слухам, придерживал только для самого комиссара полиции, окружного прокурора или важных шишек из муниципалитета. Впрочем, увы, никому из них и в голову бы не пришло заглянуть к Боццарису.
Нюхалка принял его предложение с таким же достоинством, с каким некогда президент Никсон — специальную каску из рук строительных рабочих.
— Как тебе удалось пронюхать, кто послал телеграмму? — спросил наконец Боццарис, решив, что пора перейти к делу.
— М-м-м… вы же знаете, у меня свои методы, — пробормотал Нюхалка.
— А для чего Кармине Гануччи понадобились эти деньги? — поинтересовался Боццарис.
— Как вам сказать… во вторник вечером было совершено тяжкое преступление, — уклончиво ответил Нюхалка.
— Да? Ладно, пусть так, — согласился Боццарис. — Однако я не вижу особой связи между…
— Вы знакомы с той леди, что живет в «Кленах»?
— Ты имеешь в виду Стеллу Гануччи?
— Нет, — помотал головой Нюхалка.
— Эта Стелла Гануччи — пикантная штучка! — вздохнул Боццарис. — А какая грудь!
— Да, да, согласен. Но я имел в виду леди, которая живет там сейчас и заботится о мальчишке Гануччи.
— Я еще помню, как Стелла Гануччи выступала в Юнион-Сити, — продолжал Боццарис не в силах остановиться. — Я тогда был еще совсем мальчишкой! В те времена она была Стелла Стардест. Прожектор выхватывал из темноты только самый кончик каждой титьки… ну, скажу я тебе, это было зрелище! До сих пор в пот кидает, как вспомню, как они сияли в темноте!
— Воображаю! Но я имел в виду леди, которую зовут Нэнни.
— Право, не помню, чтобы я имел удовольствие слышать о ней.
— Нэнни приходила ко мне этим утром. Хотела разузнать о каком-то тяжком преступлении, которое якобы было совершено во вторник вечером.
— И что ты ей сказал?
— Ничего. Но голову даю на отсечение, что телеграмма насчет денег напрямую связана с этим самым делом. Иначе зачем бы Гануччи такие деньги? Да еще срочно.
— Интересно, что за преступление она имела в виду? — задумался Боццарис.
— Пока не знаю, — отозвался Нюхалка, — но наверняка это что-то серьезное! Держу пари на что угодно!
— М-м-м… — пробурчал Боццарис и скрестил руки на груди.
Подумав немного, он откашлялся, прочистил горло, наклонился вперед, облокотившись о стол, и бросил вопросительный взгляд на своего собеседника. — Уверен, Нюхалка, ты знаешь, какая у меня репутация. Да это все здесь знают, не ты один. Я — боец, и, помяни мое слово, всем в участке это известно. Я был таким еще в незапамятные времена, когда до лейтенантских нашивок мне было как до Луны. Тогда я был еще простым патрульным, исшагавшим весь Стейтен-Айленд вдоль и поперек. И оставался им все эти годы, иначе шиш бы добрался из Стейтен-Айленда до этого кресла! Но даже сейчас, добившись всего, что хотел, могу сказать, что есть на свете одна вещь, которую я не терплю — это зло! Для меня зло — это нечто, совершенно противоположное добру. Это смерть, а я люблю жизнь. Скажи, Нюхалка, ты никогда не замечал, что слово «зло», если его прочитать задом наперед, означает «жить»?.
— Да что вы? — удивился тот. — Вот никогда бы не подумал!
— А ты попробуй, — посоветовал Боццарис.
— Точно, — хмыкнул тот, — теперь-то я и сам вижу. Вот здорово!
— Да, так вот, — продолжал Боццарис, — но если есть на свете что-то такое, что я ненавижу еще больше, так это преднамеренное зло. Зло, которое человек творит собственными руками, при этом отлично понимая, что делает. Так вот, для меня Кармине Гануччи и такие, как он, и есть это самое преднамеренное зло.
Послушай, Нюхалка, сейчас я скажу тебе то, чего не говорил еще никому. В душе я всегда был бунтарем, черт бы меня подрал! И мне всегда казалось дьявольски несправедливым, что такие подонки, как Кармине Гануччи, которые творят одно только зло, гребут деньги лопатой. Да, да, они, брат, купаются в золоте, можешь мне поверить! А я, лейтенант полиции, у которого к тому же в подчинении целый участок… знаешь, сколько я зарабатываю в год?! 19 781 доллар и 80 центов! Девятнадцать гребаных тысяч, Нюхалка, чтоб я сдох! Как ты считаешь, это справедливо?
— Думаю, это чертовски несправедливо, лейтенант, — совершенно искренне ответил тот. — Но с другой стороны, кто сказал, что в нашей жизни все всегда по справедливости? И все равно мы… каждый из нас, лейтенант, должен смиренно нести этот чертов крест…
— Нюхалка, — перебил его Боццарис.
— Да, лейтенант?
— Послушай, ты что, забыл, что я терпеть не могу богохульства?
— Простите, — сконфуженно пробормотал тот.
— Богохульство, сквернословие и зло всегда идут рука об руку.
— Я, откровенно говоря, вообще редко чертыхаюсь, — потупил глаза Нюхалка.
— Вот и молодец, — похвалил его Боццарис, — давай и дальше так. Так ты понял, что я хотел тебе сказать?
— Нет… не совсем, — с сомнением протянул Нюхалка.
— Как ты считаешь, почему этот человек из «Вестерн Юнион» связался со мной?
— Ну… чтобы дать вам знать об этой телеграмме, что послал Гануччи. Разве нет?
— Да, верно, но почему именно мне? В конце концов, он один из наших лучших, самых доверенных осведомителей, вроде тебя, Нюхалка. Естественно, не такой уважаемый, как ты, но весьма и весьма достойный человек. А теперь подумай и скажи: почему он все-таки связался именно со мной, а не, скажем, с кем-нибудь из Особого отдела, к примеру?
— Ну и почему? — спросил Нюхалка.
— Да потому, что ему хорошо известно, что я поклялся до последнего вздоха вести непримиримую войну с силами зла, — объявил Боццарис.
— Ax, вот оно что! — протянул Нюхалка., — А Кармине Гануччи и есть живое олицетворение зла. Так что когда наш человек в «Вестерн Юнион» перехватил телеграмму, которую этот пособник дьявола послал своим поверенным, он и позвонил не кому-то, а мне! Он-то хорошо знает, что я сделаю! Я не эти парни из Особого отдела, которые настолько обленились, что день-деньской боятся оторвать свои жирные задницы от теплого кресла! Господи, прости мою душу грешную!
— Понятно, — пробормотал Нюхалка.
— Еще бы не понятно, — кивнул Боццарис. — А кроме того, ему хорошо известно, что за такую информацию я плачу двадцать пять долларов. Столько же — двадцать пять зеленых — получишь и ты, если, конечно, то, что ты разузнал, действительно важно.
— Да? — сразу же заинтересовался Нюхалка. — Правда? Вы готовы заплатить мне двадцать пять долларов? Вот здорово! А то у меня сейчас туго с наличностью.
— Был бы счастлив вручить тебе эти двадцать пять долларов прямо сейчас, — кивнул Боццарис. — Вся беда только в том, что ты мне не принес ничего нового, верно? То, с чем ты пришел, мне уже и так известно.
— Ну, не совсем так, — возразил Нюхалка. — Вернее, не все…
— А что, к примеру? — заинтересовался Боццарис.
— А то, что вы и понятия не имели ни о каком тяжком преступлении, которое было совершено вечером во вторник, верно? — подмигнул Нюхалка.
— А-Я?! Да знаешь, сколько тяжких преступлений было совершено только в этом самом районе? Четыреста десять! И о каждом из них мне известно.
— Да. Но вы не знаете, что как раз это тяжкое преступление может быть напрямую связано с…
— И что же это за преступление? — улыбнулся Боццарис. — Ты ведь понимаешь меня, Нюхалка, верно? Увы, пока что ничего конкретного ты не сказал.
— А что же именно вы хотите узнать? — уныло спросил Нюхалка. — За кем оно, верно?
— Знаешь, мне все эти тяжкие преступления уже просто как кость в горле, — пожаловался Боццарис, — я уже слышать о них не могу! Да тут шагу не шагнуть, чтобы не услышать о чем-то подобном! Думаю, не без гордости могу поклясться в том, что в моем районе совершается куда больше тяжких преступлений, чем в целом городе! Так что не рассказывай мне об этом! Я уже по горло сыт всей этой пакостью!
— Ладно, — покладисто сказал Нюхалка, — а что тогда вас интересует?
— Плоды, так сказать, сознательного зла, — ответил Боццарис. — Деньги. А больше всего на свете я бы сейчас хотел перехватить эти пятьдесят тысяч прямо под носом у Гануччи. Во всяком случае, пока они еще не добрались до Неаполя.
— Позвольте, лейтенант, — несмело вмешался Нюхалка, — я, конечно, человек необразованный, не то что вы… что-то я не врубился, о чем это вы? Что там за плоды зла и все такое? Не знаю уж, что вы там подумали, но, держу пари, эти парни наверняка отправят в Неаполь чек.
— Осмелюсь с тобой не согласиться, — изысканно возразил Боццарис. — Конечно, тебя извиняет твое, кхм… невежество, но что ж поделать — ведь ты же не посвятил всю свою жизнь борьбе с тем злом, что таится в самом человеке. Не то что я. Ну да ладно! Так вот, весь мой опыт подсказывает мне, что никакого чека не будет — такие люди никогда не выписывают чеки! Никогда! Можешь считать, это у них основное правило.
— Да? Ну что ж, может, и так, — не стал спорить Нюхалка. — А может, за всем этим вовсе ничего не стоит — так, обычный перевод денег из одного банка в другой, из Нью-Йорка — в Неаполь. А что касается этого вашего организованного зла… конечно, я не так уж много обо всем этом знаю, тут вы верно сказали.
Но в одном я совершенно уверен, лейтенант: других таких организованных парней, как Гануччи, надо еще поискать!
— Ладно, пусть так, — согласился Боццарис, — да только ты поищи среди них тех, кто любит оставлять такие следы! А уж записей о крупных суммах, которые по их приказу переводятся из одного района в другой, ты и вовсе не найдешь. А тут ведь из одной страны в другую!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27