Эндрю всегда замечал такие детали. Книжка в бумажной обложке. Любовный роман. Он тогда еще поинтересовался про себя, кто его читал. Теперь он задавался вопросом, которой из двух блондинок принадлежала книжка. Той, с обнаженной грудью, которая плакала, или другой, что ее утешала. Любопытно — они сестры или нет? И где живут — в этом доме?
— Я хотел сказать: ты заметил, что она плачет? — уточнил он.
— Нет. Которая?
— Та, что без лифчика.
— Нет, не заметил. Если хочешь знать мое мнение, так они сами напрашиваются на неприятности, разгуливая в чем мать родила. Даже если у здешних французов действительно такой обычай.
— Они не француженки, — возразил Эндрю.
— Откуда ты знаешь?
— Книжка была на английском. Я прочитал название.
— Какая еще книжка?
— Та, что на полотенце.
В раннем детстве Эндрю был таким же блондином, как те женщины, мимо которых они только что прошли. Потом его волосы становились все темнее и темнее, пока не приобрели нынешний каштановый оттенок. Его голубые глаза тоже потемнели с годами, а уши, хотя и были несколько великоваты для его лица, торчали уже не так, как прежде. Такое в конце концов происходит со всеми детьми с большими ушами, но он до сих пор носил довольно длинные волосы, возможно, как воспоминание о тех днях, когда прятал уши под прической.
Теперь перед ними расстилался абсолютно пустынный пляж. Полосатый зонтик остался метрах в ста позади. До машины предстояло пройти еще где-то с полмили, возможно, чуть больше. Разговор снова коснулся дела.
— Сколько они просят? — спросил Эндрю.
— Не забывай, что они — дилетанты, — отозвался Вилли.
— Самый дерьмовый вариант. Ты объяснил им суть сделки?
— Они все понимают. Позволь мне объяснить тебе кое-что. — Вилли огляделся по сторонам, хотя вокруг не было ни души.
Эндрю нравилось, как выглядит Вилли. Ему ведь не меньше шестидесяти, лет на тридцать больше, чем Эндрю, но он производил впечатление здорового счастливого человека, полжизни проведшего на пляжах Карибского моря. Эндрю решил, что они оба примерно одинакового роста и веса — около шести футов, сто восемьдесят фунтов, — но Вилли, похоже, в гораздо лучшей форме. Оба сегодня надели купальные шорты. Эндрю еще как следует не загорел: он прилетел только вчера.
— Им наплевать, — продолжал Вилли. — Они не умеют заглядывать вперед. Считают, что, раз уж они что-то имеют, это продлится вечно и спрос никогда не пойдет на убыль. Они твердят, что им не нужно то, что мы предлагаем, их дела идут прекрасно, и не надо ничего менять. Если стул не сломан, зачем нести его в починку, понимаешь? Они просто не заинтересованы. Я им твержу: мы сделаем всю работу, мы договоримся с китайцами, мы найдем корабли, организуем погрузку и разгрузку — а им все равно. Поскольку они считают, что мы им не нужны, им и на сделку плевать. Тупые дилетанты, им не дано увидеть красоту нашего проекта.
— С кем ты разговаривал? — спросил Эндрю.
— С Алонсо Морено.
— Он знает, что я здесь?
— Знает.
— Он знает, что мы ждем ответа?
— Знает и об этом. Эндрю, говорю тебе, им наплевать.
— Где он живет?
— У него дома по всему архипелагу. Живет, где хочет.
— Где его дом на этом острове?
— Не знаю.
— Я думал, ты разговаривал с ним.
— Разговаривал.
— И ты не знаешь, где он живет?
— Если тебя зовут Алонсо Морено, то ты не раздаешь направо и налево карточки со своим домашним адресом.
— Как ты связываешься с ним?
— Через официанта в отеле. Я говорю ему, что хочу встретиться, он звонит Морено и все организует.
— Где ты с ним встречался?
— На яхте. Они подобрали меня в доке в Густавии.
— Передай своему приятелю-официанту, что я лично хочу побеседовать с Морено.
— Он пошлет тебя к черту, Эндрю.
— Все-таки передай, — улыбнулся Эндрю.
От его улыбки леденило кровь. Вилли сразу вспомнился отец Эндрю в молодые годы.
— Постараюсь что-нибудь сделать, — сказал он. — Какое время тебя устроит?
* * *
Поскольку Фрэнки Палумбо из манхэттенской семьи Фавиола, исключительно по доброте душевной, согласился еще раз выслушать очередной бред о несчастном воришке, имевшем какое-то отношение к Джимми Анджелли из семьи Колотти, что в Куинсе, то ему и принадлежало право выбирать место для стрелки.
Люси Анджелли получила информацию от своего кузена и немедленно позвонила Дому Ди Нобили, чтобы поставить его в известность о месте и времени встречи. Еще она сообщила, что в его присутствии нет необходимости; его судьбу решат между собой в частной беседе два капо. Дом тут же передал все Майклу.
Плохо, что они хотели разговаривать без Дома — значит, не удастся послать его на встречу с микрофоном под одеждой. Но прокуратура, ФБР и нью-йоркская полиция давно уже установили прослушивающие устройства в большинстве мест, облюбованных бандитами для деловых встреч. Майкл сделал несколько звонков, чтобы выяснить, относился ли к таким местам ресторан «Романо» на улице Мак-Дугал. Оказалось, что нет. Значит, предстояло начинать с нуля.
Накануне Рождества ресторан удостоили своим визитом четыре детектива из прокуратуры под видом пожарных, обремененные топорами, шлангами и прочей атрибутикой. Целью их посещения было ликвидировать небольшой пожар, таинственным образом возникший по причине короткого замыкания в подвальной части помещения. Пока они поливали, рубили, колотили, кричали и препирались, им удалось незаметно подключиться к телефонной линии, чтобы обеспечить источник питания «жучкам», которые они разместили на подвальном потолке и, соответственно, на полу расположенной выше залы. Этот передатчик размером в пятидесятицентовую монету располагался непосредственно под престижным угловым столиком, который давно облюбовал для себя Фрэнки Палумбо. Хозяин ресторана «Романо» дал «пожарным» на прощание четыреста долларов, поскольку знал, что именно пожарные — самые большие воришки, и ему еще повезло, что они не приложились к контрабандному двадцатилетней выдержки виски, хранившемуся вдоль стены напротив пожарного крана и телефонного коммутатора.
В три часа тридцать минут двадцать восьмого декабря, в то самое время, когда Сара, Хите и Молли плескались в ласковых теплых волнах рядом с родительским домом в Сент-Барте, Майкл сидел в припаркованной машине вместе с помощником окружного прокурора по имени Джорджи Джардино, знаменитым своей ненавистью к гангстерам.
Дед Джорджи родился в Италии и получил американское гражданство только после пяти лет жизни в Штатах. К тому времени он имел все основания считаться американцем итальянского происхождения. Джорджи полагал, что это справедливо. Его родители появились на свет в семье американцев итальянского происхождения, но сами таковыми уже не являлись. Они были просто американцы. Двое встречавшихся сегодня в ресторане мужчин тоже родились в Америке и, вопреки своим итальянским фамилиям, тоже были американцами. И в самом деле, ни Фрэнки Палумбо, ни Джимми Анджелли не ощущали ни малейшей связи со страной, столь же далекой для них, как какая-нибудь Саудовская Аравия. Даже их родителей, также уроженцев добрых старых Соединенных Штатов, нимало не волновало, что творится в далекой Италии. Почти никто из них так ни разу в жизни туда и не соберется. Для них Италия — чужая страна, где, по слухам, кормят гораздо хуже, чем в любом итальянском ресторане Нью-Йорка. В этом их коренное отличие от ирландцев или евреев, чья упрямая привязанность к Северной Ирландии или Израилю в другой, менее терпимой стране могла бы показаться подозрительной. Парадоксально, что, хотя эти подонки именовали себя итальянцами, итальянского в них было не больше, чем в Майкле. Или в Джорджи Джардино, если уж на то пошло.
Нравится вам или нет, но Фрэнки Палумбо и Джимми Анджелли — американцы. И подобно другим законопослушным американцам, они верят в свободное общество, где каждый, кто готов много трудиться и соблюдать правила игры, может добиться успеха и счастья. Пусть правила их игры отличаются от принятых большинством их соотечественников, но они их чтут и чтили всегда. И в награду получили-таки преуспеяние. Джорджи ненавидел их и их поганые правила. Более того, он искренне верил, что, пока последний мафиози не окажется за решеткой, все остальные американцы с итальянскими корнями не перестанут ловить на себе подозрительные взгляды. Вот почему он сидел сегодня рядом с Майклом в холодной машине в двух кварталах от ресторана «Романо», чтобы прослушать и записать разговор пары американских гангстеров в итальянской забегаловке.
Первым на сцене появился Джимми Анджелли, один из бригадиров семейства Колотти из района Куинс.
— О, мистер Анджелли, рад вас видеть. Что-то вы редко стали появляться в городе.
Говорил явно владелец ресторана.
Под «городом» подразумевался Манхэттен.
Все жители Нью-Йорка знают, что есть Бронкс, Куинс, Бруклин, Стейтен-Айленд — и есть Город.
Анджелли пришел не один. Имя его спутника удалось разобрать только тогда, когда он приказал: «Дэнни, сядь вон там».
Пока вторая договаривающаяся сторона не явилась, Анджелли указал своему телохранителю место спиной к стене, откуда тот мог хорошо видеть любого входящего через главную дверь. Пара-тройка разборок в ресторанах — и вы быстро понимали, где и кому надо сидеть.
Фрэнки Палумбо и его громила пришли минут через десять, с умышленным опозданием, как и следовало оскорбленному капо манхэттенского семейства Фавиола. В конце концов, какой-то придурошный воришка, пользующийся поддержкой семьи Колотти, нагрел его на пять кусков после того, как Фрэнки оказал коллегам услугу. И теперь он мог вести себя не как простой лейтенант, один из сотни в структуре клана Фавиола, а как самый важный босс.
Во время недавнего процесса Энтони Фавиола, осужденного и приговоренного к заключению главы печально знаменитой манхэттенской семьи, обвинение предоставило в качестве вещественного доказательства записи, сделанные за целый год прослушивания его разговоров. На одной из них некто, идентифицированный как Энтони Фавиола, помимо всего прочего, приказал двум боевикам совершить несколько убийств в штате Нью-Джерси. Защита вызвала свидетелем в суд его младшего брата Руди, и тот под присягой подтвердил, что ту ночь, когда Энтони якобы звонил из дома матери в Ойстер-Бей, штат Нью-Айленд, он на самом деле провел у себя на вилле в Стонингтоне, штат Коннектикут, за игрой в покер в компании шести уважаемых бизнесменов. Все шесть поочередно предстали перед судом, и каждый действительно подтвердил, что в тот вечер в восемь часов двадцать семь минут — когда, по утверждению обвинения, и прозвучало по телефону преступное распоряжение, Энтони как раз выигрывал очередную сдачу. Присяжные не поверили ни одному их слову.
Теперь Энтони сидел в тюрьме особо строгого режима в Ливенворте, штат Канзас. Суд приговорил его к пяти пожизненным срокам заключения — четыре из них за те самые убийства, а пятый в соответствии с законом, по которому убийство, совершенное в интересах преступной группировки, карается также пожизненным заключением.
Энтони находился под замком двадцать четыре часа в сутки, и доступ посетителей к нему был также строго ограничен, поскольку его специально послали в федеральную тюрьму, расположенную как можно дальше от его родных, друзей и соучастников. Некоторые упрямцы настаивали, что и из тюремной камеры он по-прежнему руководит делами своей организации, но по информации, которую с большим трудом удалось собрать прокуратуре, новым боссом стал — с благословения Энтони — его правая рука и первый заместитель, верный до конца братец Руди. В соответствующих кругах Руди любовно называли «Счетовод», хотя бухгалтерская профессия была ему совершенно чужда. Просто когда оба брата были еще простыми бойцами в банде Торточелло, Руди пользовался репутацией большого мастера сводить счеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52