Я подумал, что если не попытаюсь поймать стремена, чтобы управлять ногами, то скорее всего позорно шлепнусь на землю, а мистер Кропоткин вряд ли будет доволен тем, что его олимпийский скакун сбежит.
Мало-помалу мне удалось исправить положение. Для этого пришлось проехать весь круг, всю милю. К счастью, поводья свисали именно с той стороны, куда бежал гнедой. Они тянули его голову налево, и он бежал вплотную к внутреннему барьеру. Когда же мне наконец удалось сунуть ноги в стремена и прижать бок лошади правым коленом, она послушно приняла влево. Я приговаривал:
— Стой, мальчик, стой, старина, — и тому подобные заклинания. Хотя я говорил по-английски, гнедой отлично понял мои интонации и настроение.
Когда мы, миновав полкруга, оказались перед пустыми трибунами, он успокоился и перешел на шаг. Я похлопывал коня по шее, продолжал уговаривать, и вскоре он остановился.
На этот раз гнедой выказывал куда более заметные признаки усталости, чем после тренировочной проездки. Он раздувал ноздри, его бока вздымались.
Я смахнул воду с очков и расстегнул пару пуговиц на пальто.
— Все в порядке, дружище, — сказал я, продолжая похлопывать его по шее, — ты хороший мальчик.
Конь лишь покосился на меня, когда я осторожно наклонился вперед, опустил правую руку под его шею и перекинул поводья через его голову. Когда головной убор вернулся на привычное место, гнедому стало легче и он по первому моему сигналу с удовольствием, типичным для хорошо обученной лошади, пошел рысью.
Кропоткин вышел было вперед, чтобы встретить нас. Но никто не смог бы пройти по липкой грязи, не оставив в ней ботинки, поэтому когда мы с гнедым вернулись, сделав круг, тренер стоял на площадке перед конюшнями.
Кропоткин выказывал изрядное волнение, но, как ни странно, только из-за лошади. Когда я спешился и вручил поводья потрясенному Мише, тренер что-то загремел своим басом профундо, принялся ощупывать ноги лошади и внимательно осматривать ее. В конце концов он произнес длинную фразу и взмахнул рукой. Этот жест выражал что-то среднее между гневом и извинением. Стивен перевел:
— Мистер Кропоткин говорит, что он не знает, откуда здесь взялся фургон. Это один из тех фургонов, в которых перевозят лошадей олимпийской сборной. А сегодня мистер Кропоткин не заказывал фургона на ипподром. Они всегда стоят около конюшен через улицу. Он уверен, что ни один из их водителей не стал бы так странно ездить между сараями. И еще он не может понять, почему вы и лошадь стояли на дороге у фургона, когда он выезжал. Тут Стивен поднял брови.
— А мне кажется, — с сомнением в голосе произнес он, — что вы не стояли на дороге. Этот проклятый рыдван сам погнался за вами.
— Ничего подобного, — возразил я. — Скажите мистеру Кропоткину, что я хорошо понял его слова и очень сожалею, что оказался на дороге у машины. Еще скажите, что я рад, что лошадь не получила повреждений, и не вижу оснований посвящать кого бы то ни было в события этого утра.
— Вы быстро учитесь, — сказал Стивен, покосившись на меня. — Переведите ему все, что я сказал.
После того как Стивен выполнил мою просьбу, манеры Кропоткина резко изменились, и только тут я понял, насколько он взволнован. Тренер сразу расслабился, и на его лице появилось подобие улыбки. Русский ответил фразой, которая вызвала у Стивена меньше сомнений, чем предыдущая.
— Он говорит, что вы ездите верхом как казак. Это что, комплимент?
— Пожалуй.
Кропоткин опять заговорил. Стивен перевел:
— Мистер Кропоткин говорит, что постарается сделать для вас все, что в его силах.
— Большое спасибо, — ответил я.
— Друг, — медленно прогудел бас, коверкая английские слова, — вы хороший наездник!
Я поправил очки и в очередной раз предал мысленному проклятию людей, которые запретили мне участвовать в соревнованиях.
Примерно полмили мы со Стивеном шли до места, где, по словам Кропоткина, была стоянка такси.
— Я подумал, что вы помчитесь в полицию, — сказал Стивен.
— Нет, — ответил я, счищая грязь со своей шапки, которую кто-то подобрал, — только не здесь.
— Не в этой стране, — согласился он. — Если вы будете здесь жаловаться в полицию, а точнее в милицию, то скорее всего сами окажетесь в тюрьме.
Голова у меня замерзла, и я надел шапку, не дочистив.
— С Хьюдж-Беккетом случился бы удар.
— Все равно, — настаивал Стивен, — что бы ни говорил Кропоткин, фургон пытался задавить вас.
— Или Мишу. Или лошадь, — ответил я.
— Вы в это верите?
— Вы рассмотрели водителя? — спросил я вместо ответа.
— И да, и нет. На нем был шерстяной подшлемник. Так что видны были одни глаза.
— Он чертовски рисковал, — протянул я, — но был близок к успеху.
— Вы очень спокойно все это воспринимаете, — удивился Стивен.
— А вы предпочли бы, чтобы я бился в истерике?
— Пожалуй, нет.
— А вот и такси. — Я помахал рукой, машина свернула и затормозила около нас. Мы сели.
— Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так вскакивал на лошадь, сказал Стивен, когда машина тронулась. — Только что стояли на земле, а уже через секунду мчались галопом.
— Никто не знает, на что он способен, пока не почувствует затылком дыхание Немезиды.
— Вы кажетесь этаким маменькиным сынком из телерекламы, — продолжал Стивен, — а на самом деле... — Ему не хватило слов, и он умолк.
— Да, — согласился я. — Типичный неврастеник, не так ли?
Он хохотнул.
— Кстати... Миша дал мне свой телефон. — Порывшись в кармане, он достал смятый клочок бумаги.
— Пока Кропоткин пытался ловить вас, он сказал, что хочет что-то сказать вам с глазу на глаз.
— Как вы думаете, водитель может знать английский? — спросил я.
Стивен ничуть не встревожился.
— Никто из них не знает, — сообщил он. — Вы можете сказать, что от него воняет, как от выгребной ямы, а он и ухом не поведет. Попробуйте!
Я попробовал. Ухо не пошевелилось.
Мы вернулись вовремя, и я успел к ленчу в ресторане «Интуриста». Суп и блины оказались вкусными, и мороженое с черносмородиновым вареньем было, как всегда, отменным. Но мясо с тертой морковью, мелко нарезанным салатом и так же мелко наструганным жареным картофелем отправилось на противоположный край стола, к Фрэнку.
— Так вы совсем отощаете, — без особого беспокойства заметила миссис Уилкинсон. — Вы не любите мясо?
— Я произвожу его, — ответил я. — Говядину. На ферме. Так что это не мясо. На него смотреть противно.
— Никогда бы не подумала, что вы работаете на ферме, — заявила она, с сомнением оглядев меня.
— Ну... В общем, работаю. На своей собственной ферме. Она досталась мне в наследство от отца.
— А вы умеете доить коров? — с вызовом спросил Фрэнк.
— Да, — спокойно ответил я. — И доить, и пахать землю. Мне много приходилось этим заниматься.
Он оторвался от тарелки с моим завтраком и бросил на меня свирепый взгляд. Но я сказал чистую правду. С сельскохозяйственными работами я познакомился, когда мне было не более двух лет, а через двадцать лет в колледже изучил их технологию. С тех пор я провел на правительственные субсидии ряд исследований по влиянию химических веществ на почву и продукты. Для экспериментов у меня был отведен изрядный участок. После верховой езды сельское хозяйство было моим любимым занятием... А теперь единственным, напомнил я себе.
— Вы ведь не держите телят в этих противных клетках? — неодобрительно спросила миссис Уилкинсон.
— Нет.
— Я стараюсь не думать о несчастных убитых животных, когда покупаю отбивные для уик-энда.
— Произвела ли на вас впечатление Выставка достижений? — спросил я, предпочтя сменить тему.
— Мы видели космическую капсулу, — клюнула на удочку миссис Уилкинсон. По ее словам, выставкой нельзя было не восхищаться. — Жаль, что у нас в Англии нет такого. Выставки, я хочу сказать. Постоянной. Чтобы мы могли бить в литавры, восхищаясь собственными успехами.
— А вы были на выставке? — спросил я Фрэнка.
— Нет. — В подкрепление своих слов он потряс головой, продолжая жевать. — Я там бывал раньше.
Он не сказал, где был. Я не заметил, чтобы Фрэнк следил за нами со Стивеном, но он вполне мог это сделать. А если следил, то что он увидел?
— Завтра мы едем в Загорск, — сообщила миссис Уилкинсон.
— Где это? — спросил я, наблюдая за жующим Фрэнком. Его лицо было непроницаемым.
— Там целая куча церквей, — неопределенно сказала пожилая дама. Мы поедем на автобусе. Нужно взять с собой визы, потому что это за пределами Москвы.
Я взглянул на нее. В ее тоне мне послышалась досада. Миссис Уилкинсон была невысокой плотной женщиной, далеко за пятьдесят, с доброжелательным выражением лица, присущим большинству англичан. Она обладала столь же типичной английской проницательностью, которая порой проявлялась в убедительных прямых высказываниях. Чем дольше я общался с миссис Уилкинсон, тем сильнее ее уважал.
Мистер Уилкинсон сидел напротив супруги и, как обычно, молча ел свой ленч. Скорее всего он отправился в эту поездку только для того, чтобы доставить удовольствие жене, а сам предпочел бы сидеть дома с пинтой пива и наблюдать за игрой «Манчестер Юнайтед».
— На балет в Большой театр сегодня вечером пойдут всего несколько человек, — задумчиво сказала миссис Уилкинсон. — Но наш папочка не любит такие вещи, так ведь, папочка?
Мистер Уилкинсон кивнул. Миссис Уилкинсон, понизив голос, обратилась ко мне.
— Ему не нравится, как там одеваются мужчины. Эти трико. Вы знаете, они так обтягивают все сзади... А уж спереди!..
— Раковина, — с серьезным видом сказал я.
— Что? — Женщина взволнованно посмотрела на меня, как будто я употребил крепкое выражение.
— Так они это называют. То, чем прикрывают свои мужские принадлежности.
— Ах, вот как! — Она успокоилась. — По-моему, было бы гораздо красивее, если бы они носили туники. Это было бы не настолько откровенно. И зрители могли бы сосредоточиться на танце.
Мистер Уилкинсон пробормотал что-то вроде «хвастаются чем могут» и набил рот мороженым.
Миссис Уилкинсон отреагировала на реплику мужа как на нечто хорошо знакомое. Не обратив на нее никакого внимания, она спросила меня:
— А вы видели ваших лошадей?
При этих словах Фрэнк слегка отвлекся от еды.
— Они были великолепны, — заявил я и добрых две минуты расписывал их вид и подготовку. По реакции Фрэнка нельзя было заключить, что он считает мой отчет неполным, но я скоро сообразил, что если бы его мысли было легко отгадать, то вряд ли он справлялся бы со своей работой.
В это время к нам подплыла Наташа с явным намерением вновь осложнить мне жизнь.
— Вам повезло, — убежденно сказала она. — Мы достали вам на завтра билет в Большой театр на оперу. Ложа.
Я поймал полный насмешливого сочувствия взгляд миссис Уилкинсон и принялся бормотать какие-то вялые благодарности.
— Будет «Пиковая дама», — заявила Наташа.
— Э-э...
— Опера Большого театра всем нравится, — объяснила девушка. — Это лучшая опера в мире.
— Потрясающе, — восхитился я. — Буду ждать с нетерпением.
Во взгляде Наташи появилось одобрение, а я, улучив момент, сообщил, что проведу вечер с друзьями и чтобы к обеду меня не ждали. Она деликатно попыталась заставить меня проговориться, где именно я буду находиться, но в тот момент я знал лишь, что мы будем там, где хорошо кормят. Девушка была огорчена.
— А сейчас, — поспешно сказал я, предупреждая ее возможное недовольство, — музей Ленина.
Лицо Наташи заметно прояснилось. Она наверняка подумала, что я наконец-то начинаю себя вести так, как подобает настоящему туристу.
— Не позволите присоединиться? — спросил Фрэнк, доедая мою порцию.
Выражение его лица было совершенно невинным. До меня дошла вся прелесть его метода работы. Если трудно незаметно следить за человеком, то можно просто навязаться к нему в компанию.
— С удовольствием, — согласился я. — Встретимся в вестибюле через полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Мало-помалу мне удалось исправить положение. Для этого пришлось проехать весь круг, всю милю. К счастью, поводья свисали именно с той стороны, куда бежал гнедой. Они тянули его голову налево, и он бежал вплотную к внутреннему барьеру. Когда же мне наконец удалось сунуть ноги в стремена и прижать бок лошади правым коленом, она послушно приняла влево. Я приговаривал:
— Стой, мальчик, стой, старина, — и тому подобные заклинания. Хотя я говорил по-английски, гнедой отлично понял мои интонации и настроение.
Когда мы, миновав полкруга, оказались перед пустыми трибунами, он успокоился и перешел на шаг. Я похлопывал коня по шее, продолжал уговаривать, и вскоре он остановился.
На этот раз гнедой выказывал куда более заметные признаки усталости, чем после тренировочной проездки. Он раздувал ноздри, его бока вздымались.
Я смахнул воду с очков и расстегнул пару пуговиц на пальто.
— Все в порядке, дружище, — сказал я, продолжая похлопывать его по шее, — ты хороший мальчик.
Конь лишь покосился на меня, когда я осторожно наклонился вперед, опустил правую руку под его шею и перекинул поводья через его голову. Когда головной убор вернулся на привычное место, гнедому стало легче и он по первому моему сигналу с удовольствием, типичным для хорошо обученной лошади, пошел рысью.
Кропоткин вышел было вперед, чтобы встретить нас. Но никто не смог бы пройти по липкой грязи, не оставив в ней ботинки, поэтому когда мы с гнедым вернулись, сделав круг, тренер стоял на площадке перед конюшнями.
Кропоткин выказывал изрядное волнение, но, как ни странно, только из-за лошади. Когда я спешился и вручил поводья потрясенному Мише, тренер что-то загремел своим басом профундо, принялся ощупывать ноги лошади и внимательно осматривать ее. В конце концов он произнес длинную фразу и взмахнул рукой. Этот жест выражал что-то среднее между гневом и извинением. Стивен перевел:
— Мистер Кропоткин говорит, что он не знает, откуда здесь взялся фургон. Это один из тех фургонов, в которых перевозят лошадей олимпийской сборной. А сегодня мистер Кропоткин не заказывал фургона на ипподром. Они всегда стоят около конюшен через улицу. Он уверен, что ни один из их водителей не стал бы так странно ездить между сараями. И еще он не может понять, почему вы и лошадь стояли на дороге у фургона, когда он выезжал. Тут Стивен поднял брови.
— А мне кажется, — с сомнением в голосе произнес он, — что вы не стояли на дороге. Этот проклятый рыдван сам погнался за вами.
— Ничего подобного, — возразил я. — Скажите мистеру Кропоткину, что я хорошо понял его слова и очень сожалею, что оказался на дороге у машины. Еще скажите, что я рад, что лошадь не получила повреждений, и не вижу оснований посвящать кого бы то ни было в события этого утра.
— Вы быстро учитесь, — сказал Стивен, покосившись на меня. — Переведите ему все, что я сказал.
После того как Стивен выполнил мою просьбу, манеры Кропоткина резко изменились, и только тут я понял, насколько он взволнован. Тренер сразу расслабился, и на его лице появилось подобие улыбки. Русский ответил фразой, которая вызвала у Стивена меньше сомнений, чем предыдущая.
— Он говорит, что вы ездите верхом как казак. Это что, комплимент?
— Пожалуй.
Кропоткин опять заговорил. Стивен перевел:
— Мистер Кропоткин говорит, что постарается сделать для вас все, что в его силах.
— Большое спасибо, — ответил я.
— Друг, — медленно прогудел бас, коверкая английские слова, — вы хороший наездник!
Я поправил очки и в очередной раз предал мысленному проклятию людей, которые запретили мне участвовать в соревнованиях.
Примерно полмили мы со Стивеном шли до места, где, по словам Кропоткина, была стоянка такси.
— Я подумал, что вы помчитесь в полицию, — сказал Стивен.
— Нет, — ответил я, счищая грязь со своей шапки, которую кто-то подобрал, — только не здесь.
— Не в этой стране, — согласился он. — Если вы будете здесь жаловаться в полицию, а точнее в милицию, то скорее всего сами окажетесь в тюрьме.
Голова у меня замерзла, и я надел шапку, не дочистив.
— С Хьюдж-Беккетом случился бы удар.
— Все равно, — настаивал Стивен, — что бы ни говорил Кропоткин, фургон пытался задавить вас.
— Или Мишу. Или лошадь, — ответил я.
— Вы в это верите?
— Вы рассмотрели водителя? — спросил я вместо ответа.
— И да, и нет. На нем был шерстяной подшлемник. Так что видны были одни глаза.
— Он чертовски рисковал, — протянул я, — но был близок к успеху.
— Вы очень спокойно все это воспринимаете, — удивился Стивен.
— А вы предпочли бы, чтобы я бился в истерике?
— Пожалуй, нет.
— А вот и такси. — Я помахал рукой, машина свернула и затормозила около нас. Мы сели.
— Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так вскакивал на лошадь, сказал Стивен, когда машина тронулась. — Только что стояли на земле, а уже через секунду мчались галопом.
— Никто не знает, на что он способен, пока не почувствует затылком дыхание Немезиды.
— Вы кажетесь этаким маменькиным сынком из телерекламы, — продолжал Стивен, — а на самом деле... — Ему не хватило слов, и он умолк.
— Да, — согласился я. — Типичный неврастеник, не так ли?
Он хохотнул.
— Кстати... Миша дал мне свой телефон. — Порывшись в кармане, он достал смятый клочок бумаги.
— Пока Кропоткин пытался ловить вас, он сказал, что хочет что-то сказать вам с глазу на глаз.
— Как вы думаете, водитель может знать английский? — спросил я.
Стивен ничуть не встревожился.
— Никто из них не знает, — сообщил он. — Вы можете сказать, что от него воняет, как от выгребной ямы, а он и ухом не поведет. Попробуйте!
Я попробовал. Ухо не пошевелилось.
Мы вернулись вовремя, и я успел к ленчу в ресторане «Интуриста». Суп и блины оказались вкусными, и мороженое с черносмородиновым вареньем было, как всегда, отменным. Но мясо с тертой морковью, мелко нарезанным салатом и так же мелко наструганным жареным картофелем отправилось на противоположный край стола, к Фрэнку.
— Так вы совсем отощаете, — без особого беспокойства заметила миссис Уилкинсон. — Вы не любите мясо?
— Я произвожу его, — ответил я. — Говядину. На ферме. Так что это не мясо. На него смотреть противно.
— Никогда бы не подумала, что вы работаете на ферме, — заявила она, с сомнением оглядев меня.
— Ну... В общем, работаю. На своей собственной ферме. Она досталась мне в наследство от отца.
— А вы умеете доить коров? — с вызовом спросил Фрэнк.
— Да, — спокойно ответил я. — И доить, и пахать землю. Мне много приходилось этим заниматься.
Он оторвался от тарелки с моим завтраком и бросил на меня свирепый взгляд. Но я сказал чистую правду. С сельскохозяйственными работами я познакомился, когда мне было не более двух лет, а через двадцать лет в колледже изучил их технологию. С тех пор я провел на правительственные субсидии ряд исследований по влиянию химических веществ на почву и продукты. Для экспериментов у меня был отведен изрядный участок. После верховой езды сельское хозяйство было моим любимым занятием... А теперь единственным, напомнил я себе.
— Вы ведь не держите телят в этих противных клетках? — неодобрительно спросила миссис Уилкинсон.
— Нет.
— Я стараюсь не думать о несчастных убитых животных, когда покупаю отбивные для уик-энда.
— Произвела ли на вас впечатление Выставка достижений? — спросил я, предпочтя сменить тему.
— Мы видели космическую капсулу, — клюнула на удочку миссис Уилкинсон. По ее словам, выставкой нельзя было не восхищаться. — Жаль, что у нас в Англии нет такого. Выставки, я хочу сказать. Постоянной. Чтобы мы могли бить в литавры, восхищаясь собственными успехами.
— А вы были на выставке? — спросил я Фрэнка.
— Нет. — В подкрепление своих слов он потряс головой, продолжая жевать. — Я там бывал раньше.
Он не сказал, где был. Я не заметил, чтобы Фрэнк следил за нами со Стивеном, но он вполне мог это сделать. А если следил, то что он увидел?
— Завтра мы едем в Загорск, — сообщила миссис Уилкинсон.
— Где это? — спросил я, наблюдая за жующим Фрэнком. Его лицо было непроницаемым.
— Там целая куча церквей, — неопределенно сказала пожилая дама. Мы поедем на автобусе. Нужно взять с собой визы, потому что это за пределами Москвы.
Я взглянул на нее. В ее тоне мне послышалась досада. Миссис Уилкинсон была невысокой плотной женщиной, далеко за пятьдесят, с доброжелательным выражением лица, присущим большинству англичан. Она обладала столь же типичной английской проницательностью, которая порой проявлялась в убедительных прямых высказываниях. Чем дольше я общался с миссис Уилкинсон, тем сильнее ее уважал.
Мистер Уилкинсон сидел напротив супруги и, как обычно, молча ел свой ленч. Скорее всего он отправился в эту поездку только для того, чтобы доставить удовольствие жене, а сам предпочел бы сидеть дома с пинтой пива и наблюдать за игрой «Манчестер Юнайтед».
— На балет в Большой театр сегодня вечером пойдут всего несколько человек, — задумчиво сказала миссис Уилкинсон. — Но наш папочка не любит такие вещи, так ведь, папочка?
Мистер Уилкинсон кивнул. Миссис Уилкинсон, понизив голос, обратилась ко мне.
— Ему не нравится, как там одеваются мужчины. Эти трико. Вы знаете, они так обтягивают все сзади... А уж спереди!..
— Раковина, — с серьезным видом сказал я.
— Что? — Женщина взволнованно посмотрела на меня, как будто я употребил крепкое выражение.
— Так они это называют. То, чем прикрывают свои мужские принадлежности.
— Ах, вот как! — Она успокоилась. — По-моему, было бы гораздо красивее, если бы они носили туники. Это было бы не настолько откровенно. И зрители могли бы сосредоточиться на танце.
Мистер Уилкинсон пробормотал что-то вроде «хвастаются чем могут» и набил рот мороженым.
Миссис Уилкинсон отреагировала на реплику мужа как на нечто хорошо знакомое. Не обратив на нее никакого внимания, она спросила меня:
— А вы видели ваших лошадей?
При этих словах Фрэнк слегка отвлекся от еды.
— Они были великолепны, — заявил я и добрых две минуты расписывал их вид и подготовку. По реакции Фрэнка нельзя было заключить, что он считает мой отчет неполным, но я скоро сообразил, что если бы его мысли было легко отгадать, то вряд ли он справлялся бы со своей работой.
В это время к нам подплыла Наташа с явным намерением вновь осложнить мне жизнь.
— Вам повезло, — убежденно сказала она. — Мы достали вам на завтра билет в Большой театр на оперу. Ложа.
Я поймал полный насмешливого сочувствия взгляд миссис Уилкинсон и принялся бормотать какие-то вялые благодарности.
— Будет «Пиковая дама», — заявила Наташа.
— Э-э...
— Опера Большого театра всем нравится, — объяснила девушка. — Это лучшая опера в мире.
— Потрясающе, — восхитился я. — Буду ждать с нетерпением.
Во взгляде Наташи появилось одобрение, а я, улучив момент, сообщил, что проведу вечер с друзьями и чтобы к обеду меня не ждали. Она деликатно попыталась заставить меня проговориться, где именно я буду находиться, но в тот момент я знал лишь, что мы будем там, где хорошо кормят. Девушка была огорчена.
— А сейчас, — поспешно сказал я, предупреждая ее возможное недовольство, — музей Ленина.
Лицо Наташи заметно прояснилось. Она наверняка подумала, что я наконец-то начинаю себя вести так, как подобает настоящему туристу.
— Не позволите присоединиться? — спросил Фрэнк, доедая мою порцию.
Выражение его лица было совершенно невинным. До меня дошла вся прелесть его метода работы. Если трудно незаметно следить за человеком, то можно просто навязаться к нему в компанию.
— С удовольствием, — согласился я. — Встретимся в вестибюле через полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36