.. — ответил он, почесав кончик носа. Йен не пошевелился.
— Если придет ответ, — сказал он, — я позабочусь, чтобы вы его получили.
— Буду признателен.
— И что ты собираешься теперь делать? — как всегда, громко и бесцеремонно поинтересовался Малкольм.
— Пойду к Стивену в университет выпить чаю.
— Чаю! — Херрик скорчил гримасу. — Послушай, почему бы нам всем вместе не поесть по-человечески попозже вечером? В «Арагви»? Как ты думаешь, Йен?
Янг сначала никак не отреагировал на предложение, но место его, по-видимому, устроило. Он сдержанно кивнул. Малкольм принялся объяснять мне, как найти «Арагви», но Стивен объявил, что знает дорогу.
— Тогда отлично, — обрадовался Херрик. — В полдевятого. И не опаздывайте.
Среди капель дождя, моросившего весь день, замелькали снежинки. Портящаяся погода прервала нашу содержательную беседу; мы раскланялись и разошлись в разные стороны.
— Кто этот человек, так похожий на русского? — спросил Стивен. Он шел, нагнув голову и пытаясь спрятать лицо от обжигающих капель. — Вылитый сфинкс.
— Давайте возьмем такси, — предложил я, махнув проезжавшей серо-зеленой машине с зеленым огоньком в правом верхнем углу ветрового стекла.
— Дорого, — автоматически возразил Стивен, усаживаясь рядом со мной на заднее сиденье. — Вы должны избавиться от этой отвратительной буржуазной привычки. — Этот типично русский лозунг он произнес, очень точно передавая русский акцент.
— Икра — это аморально, — сухо заявил я.
— Икра не буржуазный продукт. Она для каждого, кто может накопить достаточно рублей. — Поглядев на меня, он перешел на нормальный английский язык. — Почему вы считаете, что икра аморальна? На вас это не похоже.
— Это слова моего друга.
— Точнее, подруги?
Я кивнул.
— Ага, — сказал Стивен. — Я ставлю диагноз: богатая представительница среднего класса взбунтовалась против мамочкиной опеки и подняла знамя социализма.
— Примерно так, — не без грусти согласился я.
— Я не обидел вас? — встревожился Стивен.
— Нет.
Мы остановились около телефонной будки, и водитель такси подождал, пока мы звонили по нашим двум номерам. У Миши по-прежнему никто не отвечал, а по второму номеру трубку сняли после первого же гудка. Стивен в восторге показал мне оба больших пальца и заговорил. Вскоре он передал мне трубку.
— Это сам Юрий Иванович Шулицкий. Он сказал, что говорит по-английски.
— Мистер Шулицкий? — спросил я.
— Да.
— Я англичанин. Нахожусь сейчас в Москве. Меня зовут Рэндолл Дрю.
Мне дали ваше имя и номер телефона в британском посольстве. Я хотел бы поговорить с вами.
В трубке молчали. Наконец спокойный голос с акцентом, точь-в-точь таким, который передразнивал Стивен, спросил:
— О чем?
Из-за скудности полученной мною по факсу информации я не мог точно обозначить возможный предмет предстоящего разговора и поэтому кратко сказал:
— О лошадях.
— О лошадях? — В голосе Шулицкого не слышалось энтузиазма. — Вечно эти лошади. Я не разбираюсь в лошадях. Я архитектор.
— Гм-м... — Я постарался собраться с мыслями. — Значит, вам уже приходилось говорить о лошадях с другими англичанами?
Снова пауза. И опять тот же спокойный, размеренный голос.
— Приходилось много раз. И в Москве, и в Англии.
Во тьме забрезжил свет.
— Вам не довелось быть в сентябре на международных соревнованиях по троеборью в Бергли?
— Я был на многих соревнованиях по троеборью. И в сентябре, и в августе.
«Вот тебе и раз! — подумал я. — Да это же один из наблюдателей!»
— Мистер Шулицкий, — сказал я со всей возможной убедительностью, очень прошу вас не отказать мне во встрече. Я разговаривал с Николаем Александровичем Кропоткиным. Думаю, он подтвердит, что вы можете без опасений встретиться со мной.
Последовала очень долгая пауза. Затем Шулицкий спросил:
— Вы пишете для газеты?
— Нет, — успокоил я его.
— Я позвоню Николаю Александровичу, — заявил он. — Вот только найду телефон.
— Он у меня под рукой, — сказал я и медленно продиктовал номер.
— Перезвоните мне через час.
Мой собеседник с грохотом бросил трубку, и мы со Стивеном вернулись в такси.
— Когда мы окажемся в моей комнате, — предупредил Стивен, — не говорите ничего такого, что не нужно знать посторонним. Разве что после того, как я скажу вам, что все в порядке.
— Вы серьезно?
— Я иностранец и живу в секции университета, предназначенной для иностранцев. Когда вы в Москве попадаете в помещение, предназначенное для иностранцев, то можете быть уверены, что оно набито «жучками». Исключений почти не бывает.
Здание университета представляло собой серый каменный торт с украшениями. Его башни, испещренные рядами узких окон, вздымались на высоком холме над рекой. На противоположном берегу располагался стадион имени Ленина, где атлетам-олимпийцам предстояло бегать, прыгать и метать всякую всячину, а за ним открывался вид на центр города.
— Как же они справятся с целым городом, полным иностранцев? — спросил я.
— Будет преобладать апартеид. — Русский акцент подчеркнул эту злую шутку. — Будет безжалостная сегрегация.
— Почему же вы приехали в Россию, раз так относитесь к тому, что в ней происходит?
Стивен сверкнул глазами.
— Как и все остальные, я люблю эту страну и ненавижу здешний режим.
А поскольку я могу отсюда уехать, то для меня это не тюрьма.
Мы выгрузились из такси около ворот и вошли в подъезд, предназначенный для иностранных студентов. Огромная наружная дверь терялась в высоченной стене, но помещение за ней было вполне человеческого масштаба. Перед дверью стоял стол, за которым восседала плотная женщина средних лет. Она встретила Стивена скучающим взглядом, как старого знакомого, но при виде меня выскочила из-за стола со скоростью гремучей змеи.
Стивен заговорил с нею по-русски. Она сурово покачала головой. Потом они вместе изучили лежащий на столе список, и наконец женщина позволила мне пройти, продолжая подозрительно буравить глазами мою спину.
— Вот такие драконы охраняют двери по всей России, — пояснил Стивен. — Миновать их можно, только если вы есть в списках. Или если вы не остановитесь перед убийством.
Мы прошли по длинному коридору и спустились на один этаж. Там оказался магазин самообслуживания. Стивен пошел вдоль прилавков в поисках, как выяснилось, свежих пирожных с кремом и бутылки молока.
Около кассы стояла хорошенькая девушка, расплачивавшаяся за продукты.
У нее были светло-каштановые вьющиеся волосы до плеч. Дамы викторианской эпохи попадали бы от зависти при виде ее тонкой талии. Стивен окликнул девушку, она обернулась и приветствовала его радостной дружеской улыбкой, показавшей два ряда великолепных зубов. Стивен представил ее как Гудрун. В этот момент несимпатичная женщина за кассой пересчитала покупки девушки и, судя по всему, разрешила ей уйти.
Когда девушка собирала покупки, у бутылки с молоком отвалилось дно и молоко хлынуло на пол. Гудрун изумленно уставилась на казавшуюся целой бутылку, которую она продолжала держать в руке, и на молочные реки, стекавшие с ее ног.
После этого разыгрался целый спектакль. Стивен говорил, что девушка должна взять целую бутылку взамен разбитой. Несимпатичная дама трясла головой и указывала на кассу. Последовало краткое сражение, в котором победила несимпатичная дама.
— Она заставила ее купить другую бутылку, — с отвращением сказал Стивен, когда мы вышли из магазина.
— Я так и думал.
— Они здесь делают бутылки наподобие труб, а потом приваривают к ним дно. Но так или иначе Гудрун зайдет выпить с нами чаю.
Гудрун была из Западной Германии, из Бонна. Ее присутствие озарило комнату Стивена — каморку восемь на шесть футов, где помещались кровать, стол, заваленный книгами, стул и застекленный книжный шкаф. На полу лежал маленький коврик, высокое узкое окно прикрывали куцые зеленые занавески.
— Отель «Риц», — иронически хмыкнул я.
— Мне повезло, — возразил Стивен, вынимая из книжного шкафа три кружки и освобождая для них место на столе. — Русские студенты живут в таких комнатах вдвоем.
— Если бы тут было две кровати, то невозможно было бы открыть дверь, — возразил я.
— Можно, если постараться, — пожала плечиком Гудрун.
— И никаких выступлений протеста? — поинтересовался я. — Никакой борьбы за лучшие условия жизни?
— Это не допускается, — серьезно сказала Гудрун. — Любой, кто попробует протестовать, будет немедленно отчислен.
Она прекрасно, почти без акцента говорила по-английски. Стивен сказал, что русский язык она тоже знает очень хорошо. Сам он сносно владел немецким и свободно говорил по-французски. Я вздохнул про себя: сам я не достиг успехов в иностранных языках. Стивен отправился готовить чай.
— Не ходите со мной, — заявил он. — Кухня просто гадкая. Она одна на двенадцать человек. Предполагается, что все мы убираем ее по очереди, так что никто этим не занимается.
Гудрун села на кровать и спросила, как мне понравилась Москва.
— Очень понравилась, — ответил я, опустившись на стул. Потом я спросил, нравятся ли ей ее занятия, и она ответила, что очень нравятся.
— Если русские настолько не желают общаться с иностранцами, то почему же они приглашают в университет иностранных студентов? — поинтересовался я.
Девушка окинула взглядом стены. Мне с каждой минутой становилась все более понятной гнетущая обстановка, в которой жили здесь студенты. Стены в буквальном смысле имели уши.
— Мы в Москве по обмену, — объяснила она. — Стивен учится здесь, а в Лондоне — русский студент. А за меня послали студента в Боннский университет. Они коммунисты.
— Раздают Евангелия и набирают рекрутов?
Она кивнула, с несчастным видом глядя на стены и явно не одобряя моей откровенности. Я вернулся к более безопасной болтовне. В это время явился Стивен и пролил бальзам на мою израненную душу.
— Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал молодой человек, отправляя в рот последнее пирожное. — Маленькие хитрости.
Пересев на край кровати, он достал магнитофон, включил его и театральным жестом прижал к стене около моей головы.
Ничего не произошло. Он переставил его в другое место. Результат был тот же самый. Наконец Стивен аккуратно приложил его к стене над кроватью.
Из динамика раздался высокий скулящий звук.
— Абракадабра! — провозгласил Стивен, выключив магнитофон. — Если стена нормальная, то звука нет. А вот если в стену вделан действующий микрофон... Результат вы видели.
— А они знают о ваших исследованиях? — спросил я.
— Конечно. Хотите взять с собой? — Он указал на магнитофон.
— Очень.
— Тогда я сбегаю выпишу пропуск, чтобы вы могли его вынести.
— Пропуск?
— Вы не сможете выйти отсюда с какими-нибудь вещами. Это объясняют борьбой с воровством, но на самом деле это их обычное желание до мелочей знать все, что происходит.
Я посмотрел на стену. Стивен засмеялся.
— Если вы не жалуетесь на кровавую советскую систему, то они могут подумать, что вы затеваете какое-нибудь злодеяние.
В коридоре был телефон, и я позвонил Юрию Ивановичу Шулицкому. Стивен сказал, что этот аппарат безопасен, а домашние телефоны прослушивались только у известных диссидентов. Юрий Иванович Шулицкий не мог быть диссидентом: иначе его не посылали бы наблюдателем в Англию и другие страны.
Трубку подняли сразу.
— Я говорил с Николаем Александровичем, — сказал он. — Мы встретимся завтра.
— Большое спасибо.
— Я подъеду на автомобиле к гостинице «Националь» в десять часов утра. Вас устроит?
— Вполне.
— В десять часов. — Шулицкий с грохотом бросил трубку, прежде чем я успел спросить, как узнать его или его машину. Очевидно, он считал, что я узнаю его, когда увижу.
Стивен набрал второй номер. В трубке глухо гудело. После десяти сигналов мы решили было сдаться, но вдруг гудки смолкли, и послышался негромкий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Если придет ответ, — сказал он, — я позабочусь, чтобы вы его получили.
— Буду признателен.
— И что ты собираешься теперь делать? — как всегда, громко и бесцеремонно поинтересовался Малкольм.
— Пойду к Стивену в университет выпить чаю.
— Чаю! — Херрик скорчил гримасу. — Послушай, почему бы нам всем вместе не поесть по-человечески попозже вечером? В «Арагви»? Как ты думаешь, Йен?
Янг сначала никак не отреагировал на предложение, но место его, по-видимому, устроило. Он сдержанно кивнул. Малкольм принялся объяснять мне, как найти «Арагви», но Стивен объявил, что знает дорогу.
— Тогда отлично, — обрадовался Херрик. — В полдевятого. И не опаздывайте.
Среди капель дождя, моросившего весь день, замелькали снежинки. Портящаяся погода прервала нашу содержательную беседу; мы раскланялись и разошлись в разные стороны.
— Кто этот человек, так похожий на русского? — спросил Стивен. Он шел, нагнув голову и пытаясь спрятать лицо от обжигающих капель. — Вылитый сфинкс.
— Давайте возьмем такси, — предложил я, махнув проезжавшей серо-зеленой машине с зеленым огоньком в правом верхнем углу ветрового стекла.
— Дорого, — автоматически возразил Стивен, усаживаясь рядом со мной на заднее сиденье. — Вы должны избавиться от этой отвратительной буржуазной привычки. — Этот типично русский лозунг он произнес, очень точно передавая русский акцент.
— Икра — это аморально, — сухо заявил я.
— Икра не буржуазный продукт. Она для каждого, кто может накопить достаточно рублей. — Поглядев на меня, он перешел на нормальный английский язык. — Почему вы считаете, что икра аморальна? На вас это не похоже.
— Это слова моего друга.
— Точнее, подруги?
Я кивнул.
— Ага, — сказал Стивен. — Я ставлю диагноз: богатая представительница среднего класса взбунтовалась против мамочкиной опеки и подняла знамя социализма.
— Примерно так, — не без грусти согласился я.
— Я не обидел вас? — встревожился Стивен.
— Нет.
Мы остановились около телефонной будки, и водитель такси подождал, пока мы звонили по нашим двум номерам. У Миши по-прежнему никто не отвечал, а по второму номеру трубку сняли после первого же гудка. Стивен в восторге показал мне оба больших пальца и заговорил. Вскоре он передал мне трубку.
— Это сам Юрий Иванович Шулицкий. Он сказал, что говорит по-английски.
— Мистер Шулицкий? — спросил я.
— Да.
— Я англичанин. Нахожусь сейчас в Москве. Меня зовут Рэндолл Дрю.
Мне дали ваше имя и номер телефона в британском посольстве. Я хотел бы поговорить с вами.
В трубке молчали. Наконец спокойный голос с акцентом, точь-в-точь таким, который передразнивал Стивен, спросил:
— О чем?
Из-за скудности полученной мною по факсу информации я не мог точно обозначить возможный предмет предстоящего разговора и поэтому кратко сказал:
— О лошадях.
— О лошадях? — В голосе Шулицкого не слышалось энтузиазма. — Вечно эти лошади. Я не разбираюсь в лошадях. Я архитектор.
— Гм-м... — Я постарался собраться с мыслями. — Значит, вам уже приходилось говорить о лошадях с другими англичанами?
Снова пауза. И опять тот же спокойный, размеренный голос.
— Приходилось много раз. И в Москве, и в Англии.
Во тьме забрезжил свет.
— Вам не довелось быть в сентябре на международных соревнованиях по троеборью в Бергли?
— Я был на многих соревнованиях по троеборью. И в сентябре, и в августе.
«Вот тебе и раз! — подумал я. — Да это же один из наблюдателей!»
— Мистер Шулицкий, — сказал я со всей возможной убедительностью, очень прошу вас не отказать мне во встрече. Я разговаривал с Николаем Александровичем Кропоткиным. Думаю, он подтвердит, что вы можете без опасений встретиться со мной.
Последовала очень долгая пауза. Затем Шулицкий спросил:
— Вы пишете для газеты?
— Нет, — успокоил я его.
— Я позвоню Николаю Александровичу, — заявил он. — Вот только найду телефон.
— Он у меня под рукой, — сказал я и медленно продиктовал номер.
— Перезвоните мне через час.
Мой собеседник с грохотом бросил трубку, и мы со Стивеном вернулись в такси.
— Когда мы окажемся в моей комнате, — предупредил Стивен, — не говорите ничего такого, что не нужно знать посторонним. Разве что после того, как я скажу вам, что все в порядке.
— Вы серьезно?
— Я иностранец и живу в секции университета, предназначенной для иностранцев. Когда вы в Москве попадаете в помещение, предназначенное для иностранцев, то можете быть уверены, что оно набито «жучками». Исключений почти не бывает.
Здание университета представляло собой серый каменный торт с украшениями. Его башни, испещренные рядами узких окон, вздымались на высоком холме над рекой. На противоположном берегу располагался стадион имени Ленина, где атлетам-олимпийцам предстояло бегать, прыгать и метать всякую всячину, а за ним открывался вид на центр города.
— Как же они справятся с целым городом, полным иностранцев? — спросил я.
— Будет преобладать апартеид. — Русский акцент подчеркнул эту злую шутку. — Будет безжалостная сегрегация.
— Почему же вы приехали в Россию, раз так относитесь к тому, что в ней происходит?
Стивен сверкнул глазами.
— Как и все остальные, я люблю эту страну и ненавижу здешний режим.
А поскольку я могу отсюда уехать, то для меня это не тюрьма.
Мы выгрузились из такси около ворот и вошли в подъезд, предназначенный для иностранных студентов. Огромная наружная дверь терялась в высоченной стене, но помещение за ней было вполне человеческого масштаба. Перед дверью стоял стол, за которым восседала плотная женщина средних лет. Она встретила Стивена скучающим взглядом, как старого знакомого, но при виде меня выскочила из-за стола со скоростью гремучей змеи.
Стивен заговорил с нею по-русски. Она сурово покачала головой. Потом они вместе изучили лежащий на столе список, и наконец женщина позволила мне пройти, продолжая подозрительно буравить глазами мою спину.
— Вот такие драконы охраняют двери по всей России, — пояснил Стивен. — Миновать их можно, только если вы есть в списках. Или если вы не остановитесь перед убийством.
Мы прошли по длинному коридору и спустились на один этаж. Там оказался магазин самообслуживания. Стивен пошел вдоль прилавков в поисках, как выяснилось, свежих пирожных с кремом и бутылки молока.
Около кассы стояла хорошенькая девушка, расплачивавшаяся за продукты.
У нее были светло-каштановые вьющиеся волосы до плеч. Дамы викторианской эпохи попадали бы от зависти при виде ее тонкой талии. Стивен окликнул девушку, она обернулась и приветствовала его радостной дружеской улыбкой, показавшей два ряда великолепных зубов. Стивен представил ее как Гудрун. В этот момент несимпатичная женщина за кассой пересчитала покупки девушки и, судя по всему, разрешила ей уйти.
Когда девушка собирала покупки, у бутылки с молоком отвалилось дно и молоко хлынуло на пол. Гудрун изумленно уставилась на казавшуюся целой бутылку, которую она продолжала держать в руке, и на молочные реки, стекавшие с ее ног.
После этого разыгрался целый спектакль. Стивен говорил, что девушка должна взять целую бутылку взамен разбитой. Несимпатичная дама трясла головой и указывала на кассу. Последовало краткое сражение, в котором победила несимпатичная дама.
— Она заставила ее купить другую бутылку, — с отвращением сказал Стивен, когда мы вышли из магазина.
— Я так и думал.
— Они здесь делают бутылки наподобие труб, а потом приваривают к ним дно. Но так или иначе Гудрун зайдет выпить с нами чаю.
Гудрун была из Западной Германии, из Бонна. Ее присутствие озарило комнату Стивена — каморку восемь на шесть футов, где помещались кровать, стол, заваленный книгами, стул и застекленный книжный шкаф. На полу лежал маленький коврик, высокое узкое окно прикрывали куцые зеленые занавески.
— Отель «Риц», — иронически хмыкнул я.
— Мне повезло, — возразил Стивен, вынимая из книжного шкафа три кружки и освобождая для них место на столе. — Русские студенты живут в таких комнатах вдвоем.
— Если бы тут было две кровати, то невозможно было бы открыть дверь, — возразил я.
— Можно, если постараться, — пожала плечиком Гудрун.
— И никаких выступлений протеста? — поинтересовался я. — Никакой борьбы за лучшие условия жизни?
— Это не допускается, — серьезно сказала Гудрун. — Любой, кто попробует протестовать, будет немедленно отчислен.
Она прекрасно, почти без акцента говорила по-английски. Стивен сказал, что русский язык она тоже знает очень хорошо. Сам он сносно владел немецким и свободно говорил по-французски. Я вздохнул про себя: сам я не достиг успехов в иностранных языках. Стивен отправился готовить чай.
— Не ходите со мной, — заявил он. — Кухня просто гадкая. Она одна на двенадцать человек. Предполагается, что все мы убираем ее по очереди, так что никто этим не занимается.
Гудрун села на кровать и спросила, как мне понравилась Москва.
— Очень понравилась, — ответил я, опустившись на стул. Потом я спросил, нравятся ли ей ее занятия, и она ответила, что очень нравятся.
— Если русские настолько не желают общаться с иностранцами, то почему же они приглашают в университет иностранных студентов? — поинтересовался я.
Девушка окинула взглядом стены. Мне с каждой минутой становилась все более понятной гнетущая обстановка, в которой жили здесь студенты. Стены в буквальном смысле имели уши.
— Мы в Москве по обмену, — объяснила она. — Стивен учится здесь, а в Лондоне — русский студент. А за меня послали студента в Боннский университет. Они коммунисты.
— Раздают Евангелия и набирают рекрутов?
Она кивнула, с несчастным видом глядя на стены и явно не одобряя моей откровенности. Я вернулся к более безопасной болтовне. В это время явился Стивен и пролил бальзам на мою израненную душу.
— Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал молодой человек, отправляя в рот последнее пирожное. — Маленькие хитрости.
Пересев на край кровати, он достал магнитофон, включил его и театральным жестом прижал к стене около моей головы.
Ничего не произошло. Он переставил его в другое место. Результат был тот же самый. Наконец Стивен аккуратно приложил его к стене над кроватью.
Из динамика раздался высокий скулящий звук.
— Абракадабра! — провозгласил Стивен, выключив магнитофон. — Если стена нормальная, то звука нет. А вот если в стену вделан действующий микрофон... Результат вы видели.
— А они знают о ваших исследованиях? — спросил я.
— Конечно. Хотите взять с собой? — Он указал на магнитофон.
— Очень.
— Тогда я сбегаю выпишу пропуск, чтобы вы могли его вынести.
— Пропуск?
— Вы не сможете выйти отсюда с какими-нибудь вещами. Это объясняют борьбой с воровством, но на самом деле это их обычное желание до мелочей знать все, что происходит.
Я посмотрел на стену. Стивен засмеялся.
— Если вы не жалуетесь на кровавую советскую систему, то они могут подумать, что вы затеваете какое-нибудь злодеяние.
В коридоре был телефон, и я позвонил Юрию Ивановичу Шулицкому. Стивен сказал, что этот аппарат безопасен, а домашние телефоны прослушивались только у известных диссидентов. Юрий Иванович Шулицкий не мог быть диссидентом: иначе его не посылали бы наблюдателем в Англию и другие страны.
Трубку подняли сразу.
— Я говорил с Николаем Александровичем, — сказал он. — Мы встретимся завтра.
— Большое спасибо.
— Я подъеду на автомобиле к гостинице «Националь» в десять часов утра. Вас устроит?
— Вполне.
— В десять часов. — Шулицкий с грохотом бросил трубку, прежде чем я успел спросить, как узнать его или его машину. Очевидно, он считал, что я узнаю его, когда увижу.
Стивен набрал второй номер. В трубке глухо гудело. После десяти сигналов мы решили было сдаться, но вдруг гудки смолкли, и послышался негромкий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36