— Астигматизм, — объяснил я. — И немаленький.
Все трое посмотрели на мир через мои очки и в конце концов вернули их мне. Сразу же все вокруг обрело приятную четкость.
— Оба глаза? — сочувственно поинтересовался Йен. Я кивнул.
— Да. И в обоих по-разному. Чертовски удобно.
Маленький человечек за соседним столом склонился над бокалом с шампанским и, казалось, собрался спать. Друзья продолжали пить, не обращая на него никакого внимания. Огромный снова взревел, призывая официанта, и поднял над головой три пальца. Я, открыв рот, следил за тем, как на переполненном столе возникли еще три бутылки вина.
Принесли кофе, но я не мог оторвать глаз от разыгрывавшейся передо мной сцены. Маленький клевал носом, его голова опускалась все ниже и ниже.
Наконец он уперся лбом в бокал и, по всей видимости, уснул.
— Грузины, — бросил Малкольм таким тоном, будто это слово все объясняло.
Великан расплатился и встал. В нем оказалось почти семь футов роста.
Одной рукой он взял три бутылки, второй обхватил спящего друга и величаво проплыл к выходу.
— Потрясающе! — восхитился я. Обслуживавший нас официант с почтением смотрел вслед уходившим.
Малкольм сообщил, что, по словам официанта, они начали с бутылки вина на каждого. Потом выпили еще две. Итого пять. А закончили двумя бутылками шампанского. Никто, кроме грузин, на это не способен.
— Мне казалось, что вы не говорите по-русски, — с легким недоумением заметил я.
Он бросил на меня быстрый взгляд, жесткий и, пожалуй, такой же неприязненный, как в день нашего знакомства.
— Конечно, парень, помню, что я тебе это говорил. Да, я не говорю по-русски. Но это не означает, что я не знаю языка. Просто он мне не по душе.
— Это язык из другой жизни, — поддержал Йен.
— Совершенно точно. Кроме того, не забудьте, что русские ведут на меня досье. Я изучал русский язык самостоятельно, по двенадцати долгоиграющим пластинкам и по книгам, а такого рода уроки быстро забываются.
— Он уж не упустит случая ошарашить окружающих, — заявил Стивен.
— Кто?
— Наш друг Рэндолл.
Йен, прищурив глаза, посмотрел на меня, а Малкольм позвал официанта, чтобы расплатиться.
Пара желтолицых людей, сидевших у стены, ушла вслед за грузинами.
Ресторан быстро пустел. Мы облачились в пальто и шапки и, содрогаясь, вышли в промозглую ночь. Казалось, что на улице стало еще холоднее. Трое моих спутников торопливо направились к метро, а я решил рискнуть пройтись по улице Горького пешком.
Я шел минут пятнадцать, когда невдалеке замаячил просторный навес перед входом в гостиницу «Интурист». Подняв воротник пальто, я в очередной наверно, уже в десятый — раз удивился, зачем нужна эта декоративная крыша.
Навес ничего не прикрывал, лишь по его периметру проходила довольно широкая полоса, а центр представлял собой прямоугольное отверстие, в которое свободно мог хлестать дождь и сыпаться снег. Этот навес был так же бесполезен, как ванна без затычки и без воды.
Оказалось, что спокойные размышления на отвлеченную тему — никудышная подготовка к драке. Черный автомобиль обогнал меня и остановился шагах в десяти. Из машины вышел водитель. Сидевший рядом с водителем пассажир тоже вышел на тротуар и, когда я поравнялся с машиной, бросился на меня.
Нападение явилось абсолютно неожиданным. Его рука метнулась к моим очкам, и я отчаянно отбил ее, как надоедливую осу. Когда нужно спасать зрение, мои рефлексы всегда мгновенны, но в целом я к драке готов не был.
Противник толкал меня поперек тротуара, чтобы прижать к похожей на скалу стене какого-то банка. Напарник торопился ему на помощь. В их поведении ощущалась жестокая, грубая сила. Я почти сразу понял, что они первым делом стремились добраться до моих очков.
Очень трудно драться, если ты одет в тяжелое пальто и шапку, даже если противники поддаются тебе. Мои противники не поддавались, а драться было необходимо.
Я изо всей силы пнул наседавшего пассажира в колено, а когда он покачнулся, вцепился в вязаный подшлемник, надетый под ушанкой, и стукнул его головой о стену.
Тут словно вихрь налетел водитель и схватил меня за руку. Другая рука рванулась к моему лицу, но я отпрянул, и пальцы вцепились лишь в мех моей ушанки. Шапка упала. Я пнул водителя, попал, хотя и не совсем удачно, и заорал.
Я во всю глотку кричал: «Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!», и крик разносился по пустынной улице.
Нападавшие не ожидали такого поворота. Я почувствовал, что их решимость несколько ослабла, вырвался и пустился бежать. Я бежал под гору, к «Интуристу», бежал изо всех сил, бежал, словно в олимпийском забеге.
За моей спиной хлопнула дверца автомобиля. Я слышал за спиной звук мотора, но бежал дальше.
Перед гостиницей бурлила жизнь. Там стояли такси, поджидавшие пассажиров, ходили люди. Там же были наблюдатели, зарабатывавшие таким образом себе на кусок хлеба. У меня в голове невольно промелькнула мысль: могут ли они прийти на помощь человеку, спасающемуся от людей, сидящих в черном автомобиле, и решил, что, пожалуй, нет.
Я не стал кричать, призывая их на помощь. Я просто бежал.
Люди в автомобиле, вероятно, решили не нападать на меня около самой гостиницы. К тому же я уже не прогуливался, поглощенный своими мыслями, а со всех ног удирал от них. Так или иначе, обогнав меня, автомобиль не остановился, а, наоборот, набрал скорость, свернул направо в конце улицы и скрылся из виду.
Я прошел быстрым шагом последнюю сотню ярдов. Сердце бешено колотилось, я полной грудью глотал холодный, промозглый воздух. Форма у тебя ни к черту, хмуро сказал я самому себе. Совсем не та, что прошлой осенью, когда ты участвовал в скачках.
Последние несколько ярдов я прошел обычным прогулочным шагом и миновал двойные стеклянные двери, не привлекая излишнего внимания. В вестибюле было омерзительно тепло, и меня сразу же прошиб пот. Сняв пальто и получив ключ от комнаты, я подумал, что ничто на свете не заставит меня вернуться на улицу Горького за упавшей шапкой.
Моя комната казалась мирной и спокойной. Ее обстановка должна была уверить меня, что постояльцам гостиницы ни в коем случае не грозит зверское нападение на центральной улице города Это могло бы случиться и на Пикадилли, подумал я. Это могло бы случиться и на Парк-авеню, и на Елисейских полях, и на Виа Венето. Чем улица Горького хуже?
Я бросил пальто и ключ от номера на кровать, плеснул в стакан виски и сел на диван.
Два нападения за один день. Чересчур много для случайностей...
Целью первого, определенно, было убить или покалечить меня. А второе больше похоже на попытку похищения. Если бы они смогли отобрать у меня очки, то скрутить меня им не составило бы труда. Они смогли бы запихнуть меня в машину и отвезти... куда и зачем?
Рассчитывал ли принц, что я выполню поручение, несмотря на опасность для жизни? Скорее всего, нет. Но из этого следует, что он и не знал, на какое дело меня посылает.
Мне, несомненно, везло. И могло повезти снова. Но, пожалуй, лучше на это не слишком рассчитывать и быть поосторожнее.
Сердцебиение постепенно утихало, дыхание успокаивалось. Я потягивал виски, и мне становилось легче.
Немного посидев, я поставил стакан на столик, взял магнитофон, включил и приступил к обследованию номера. Начал я от окна и методично продвигался вдоль стены. Я обследовал каждый дюйм от пола до потолка. Магнитофон ни разу не взвыл, и я выключил его.
То, что мой детектор не сработал, еще ничего не значило. Просто спрятанный где-то под обоями микрофон был выключен, только и всего.
Я не спеша подошел к кровати и лег. Я лежал в темноте с открытыми глазами и размышлял о водителе и пассажире черного автомобиля. Их возраст я определил в двадцать-тридцать лет, а рост у обоих был примерно пять футов девять дюймов. Кроме этого, я заметил в них три особенности. Во-первых, они знали о дефекте моего зрения. Во-вторых, по тому, как они набросились на меня, я смог заключить, что они очень жестоки. И, в-третьих, они не были русскими.
Они не произнесли ни слова, поэтому я не мог судить по голосам. Одеты они были в обычную для московских прохожих одежду. Их лица были почти полностью закрыты, так что я видел одни глаза, да и то мельком.
Почему же я так думал? Я натянул на плечи теплое одеяло и повернулся на бок. Мысли шевелились вяло. Русские, думал я, не стали бы так себя вести, разве что люди из КГБ... А если бы КГБ захотел меня арестовать, то это сделали бы по-другому, и наверняка успешно. Остальных русских приучили к порядку с помощью различных мер устрашения: трудовых лагерей, психиатрических больниц и смертных приговоров. В голове прозвучал голос Фрэнка. Он говорил за завтраком:
— В России почти совсем нет уличных грабежей. Преступность здесь действительно очень мала. Убийств практически не бывает.
— Все революции порождали репрессии, — заметил я.
— А вы уверены, что правильно понимаете то, что здесь происходит? с несколько озадаченным видом спросила меня миссис Уилкинсон.
— Люди терпеть не могут отказываться от своих привычек, прежде всего от лени и вольнодумства, — пояснил я свою мысль. — Поэтому чтобы дать человеку лекарство, вам следует заставить его разжать зубы. Революционеры по своей природе деспоты, агрессоры и угнетатели. Это следствие комплекса превосходства. Но, конечно, все это они творят потому, что желают вам добра.
Мои слова не вызвали возмущенной отповеди Фрэнка. Он лишь повторил, что в действительно социалистических странах — таких, как Россия, — нет причин для преступности. Государство заботится об удовлетворении потребностей, предоставляя людям все, что им следует иметь.
Уже шестьдесят, если не больше, лет прошло с Октябрьской революции.
Ветер разнес ее кровавые семена по всему миру, они проросли и дали всходы.
Но уже два, а то и три поколения в России были отучены от применения насилия в быту.
Из-под подшлемников на меня смотрели горящие глаза тех, кто сам выращивает свой урожай. Они были минимум на шестьдесят лет моложе людей с пустыми, унылыми глазами, которым давали все, что им следует иметь.
Глава 10
Когда на следующее утро я отправился в ГУМ, Фрэнк следил за мной.
Я спокойно, не оглядываясь, вышел из гостиницы, остановился в тени под навесом и увидел, как он торопливо выскочил на улицу.
За завтраком, уступая настойчивым расспросам Наташи, я сказал, что собираюсь встретиться еще с несколькими специалистами-конниками, но сначала пойду в ГУМ купить новую шапку, так как свою вчера потерял.
По лицу Фрэнка пробежала легкая тень, и он задумчиво посмотрел на меня. Тут я вспомнил, что, когда накануне он следил, как я прощаюсь со Стивеном и ухожу в гостиницу, шапка была у меня на голове. Каким же нужно быть осторожным с каждым самым невинным замечанием, сказал я себе.
— И как же вы умудрились ее потерять? — спросил Фрэнк. В его голосе слышалось одно лишь дружеское участие.
— Наверно, уронил в фойе или в лифте, — беспечно ответил я. — Я даже не обратил внимания.
Наташа посоветовала мне спросить у портье за стойкой. Я пообещал спросить и честно выполнил обещание. А кто-нибудь наверняка проверил, обращался ли я к портье. Может быть, и не сразу, но проверил обязательно.
Когда я вошел в ГУМ, Фрэнк держался на приличном расстоянии позади.
Красную вязаную шапочку с белым помпоном я заметил сразу же. Из-под шапочки с миловидного маленького личика глядели серо-голубые глаза. Женщина выглядела слишком юной и миниатюрной для того, чтобы можно было поверить, что она жена и мать. Мне легко было понять, почему девятый этаж без лифта явился для нее бедствием.
— Елена? — сказал я, обращаясь в пространство.
Она чуть заметно кивнула, повернулась и направилась прочь. Я следовал за ней в нескольких шагах. Ей нужно было самой выбрать время и место для того, чтобы поговорить с иностранцем. Для меня это оказалось очень кстати — я должен был скрыться от глаз Фрэнка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36