Но даже в этот момент я заметил хищное выражение и заурядность черт, которые так бросались в глаза во время обеда.
Оказалось, что на нем нет ничего, кроме рубашки и свитера. Шея была обмотана длинным полосатым шарфом выпускника колледжа — нитью, которая вывела меня к жизни из лабиринта смерти, где я готов был затеряться.
— Я... я, п-пожалуй, отдам в-вам п-пальто, — сказал я и принялся расстегивать пуговицы. Пальцы на правой руке не сгибались и ужасно болели.
Пришлось действовать левой.
— Лучше всего вам залезть в горячую ванну, — неуверенно сказал Фрэнк. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад он буквально на себе выволок меня из ледяной воды и при этом через слово сыпал проклятиями.
— Да, — согласился я. — Благодарю вас.
Его глаза вспыхнули.
— Удачно получилось, что я оказался поблизости.
— Самая большая удача в моей жизни.
— Я пошел погулять, — сообщил мне Фрэнк, — и увидел, как меня обогнало такси. Вы вышли и спустились под мост. Потом я услышал крики и всплеск воды. Я, конечно, не подумал, что с вами что-то случилось, но на всякий случай решил посмотреть. Я спустился на набережную. К счастью, при мне был фонарь... а там оказались вы.
Он не стал спрашивать, как я умудрился перелететь через высокий парапет.
— Сам не понимаю, как это могло случиться, — с готовностью сказал я. Фрэнку явно понравилась эта фраза.
Он помог мне переодеться из его пальто в халат.
— Вы немного пришли в себя? — спросил он.
— Да, мне гораздо лучше.
Фрэнк встал, чтобы уйти, и я не сделал попытки задержать его. Он взял с дивана свою шапку, пальто и фонарь, пробормотал, что мне следует обратиться к служащим гостиницы, чтобы мою одежду просушили, и ушел. Ощущение близости между спасенным и спасителем явно смущало его.
Я чувствовал себя странновато. Мне было одновременно и холодно, и жарко, голова слегка кружилась. Я стащил с себя остатки мокрой одежды и кучей бросил ее на полу ванной.
Меня очень беспокоили пальцы правой руки. После пребывания в ледяной воде они почти не кровоточили, но были чужими и очень слабыми. Три из них посинели.
Я взглянул на часы, но они стояли. «Необходимо взять ситуацию под контроль, — подумал я. — Обязательно нужно встряхнуться».
Я подошел к телефону и набрал номер общежития для иностранных студентов. К телефону пригласили Стивена. Голос его звучал дружелюбно.
— Вам что-нибудь нужно? — спросил он.
— Который час? Мои часы остановились.
— Только ради этого вопроса вы не стали бы звонить мне. Сейчас пять минут седьмого.
Пять минут седьмого... Казалось невозможным, что с того момента, как я отправился в посольство, прошло всего три четверти часа. Это время больше походило на три четверти столетия.
— Вот что, — начал я, — не могли бы вы оказать мне любезность? Если бы вы пошли... — Тут я умолк. Нервы были ни к черту. Вместо выдоха раздался стонущий кашель.
— С вами все в порядке? — подчеркнуто неторопливо спросил Стивен.
— Нет, — ответил я. — Значит, так... Не могли бы вы отправиться в британское посольство, взять там факс, который прислали на мое имя, и принести его сюда, в «Интурист»? Я не стал бы просить, но, если его не забрать сейчас, я не смогу получить его до понедельника. И будьте осторожны... У нас тут есть грубоватые друзья... В посольстве спросите Полли Пэджет из отдела культуры.
— У грубоватых друзей нашелся еще один лошадиный фургон? — с тревогой в голосе спросил Стивен. — Поэтому вы не можете пойти сами?
— Что-то в этом роде.
— Хорошо, — коротко сказал он. — Я выхожу.
Я положил трубку. Следующие несколько минут я потратил впустую, жалея себя. Потом я решил позвонить Полли, но не сумел вспомнить номер. Номер был записан на листе бумаги, который лежал в моем бумажнике. А бумажник был по крайней мере был раньше — во внутреннем кармане пиджака. А пиджак находился в ванной, где его бросил Фрэнк. Я собрался с силами и отправился в ванную.
Бумажник — естественно, совершенно мокрый — был в кармане. Я извлек и развернул лист с телефонными номерами и с облегчением убедился, что записи прочесть можно.
Я не успел произнести ни слова. Полли Пэджет раздраженно заявила:
— Я уже закончила работу и собираюсь уходить.
— Вместо меня придет мой друг, — сказал я, — Стивен Люс. Он будет с минуты на минуту. Пожалуйста, дождитесь его.
— Ну, хорошо.
— И еще. Не могли бы вы дать мне номер телефона Йена Янга? Домашний, я имею в виду.
— Подождите. — Она опустила трубку на стол и вскоре продиктовала мне номер. — Его квартира здесь, в посольстве. Насколько я знаю, обычно он проводит уик-энды дома. Как, впрочем, большинство из нас. В Москве почти ничего не происходит.
— Я думаю, леди, что вы на сто процентов не правы.
Вскоре явился Стивен и привел с собой Гудрун. Отпущенное мне время я потратил на то, чтобы переодеться в сухие трусы, брюки и носки и лечь в постель. Я пренебрег советом Фрэнка насчет горячей ванны, так как, подобно Офелии, имел основания считать, что воды с меня и так достаточно. Было бы чертовски глупо лишиться сознания и утонуть среди сверкающего белого кафеля.
Как только Стивен увидел меня, с его лица сразу же исчезла радостная улыбка.
— Да вы просто труп ходячий! — воскликнул он. — Что произошло?
— Вы принесли факс?
— Да. Это целая простыня. Сядьте, а то упадете, когда увидите этот меморандум.
Гудрун изящно расположилась на диване, а Стивен плеснул виски в стаканы для чистки зубов. Я вернулся на кровать и указал пальцем на пятно на стене, где скорее всего был спрятан микрофон. Стивен кивнул, взял магнитофон, включил его и приложил к стене. Ни звука.
— Выключен, — пояснил Стивен. — Рассказывайте, что случилось.
— Скандал... — неопределенно ответил я, помотав головой. Не хотелось втягивать Гудрун в происходящие события. — Скажем... Скажем так: я все-таки здесь.
— И мы не хотим никакого шума? — спросил он со своим комичным русским акцентом.
— На то есть причины. — Я попытался выдавить улыбку.
— Они должны быть очень вескими... Ладно, держите свежие новости из дома.
Стивен вынул из кармана конверт и бросил его мне. Я по привычке попытался поймать его правой рукой, промахнулся, и он упал на пол.
— У вас пальцы разбиты! — тревожно воскликнула Гудрун.
— Немного ссадил, — пробормотал я, вынимая из конверта бумаги. Как Стивен и предупреждал, там была внушительная стопка. Хьюдж-Беккет демонстрирует усердие, хмыкнул я про себя. Но вскоре выяснилось, что я был не прав. Работа была высший класс.
— Пока я буду это читать, не могли бы вы посмотреть эти штучки? — Я указал на жестянку из-под леденцов и кучку Мишиных бумаг. — Переведите их для меня.
Они принялись рассматривать бумажки, передавая их друг другу и негромко переговариваясь. Я в это время читал первую часть сообщения. В ней исчерпывающе излагалась история жизни Ганса Крамера, причем подробностей было гораздо больше, чем я мог ожидать. С трехлетнего возраста он начал выигрывать призы на пони. Учился в восьми различных школах. Похоже, что он был болезненным ребенком. По крайней мере, до двадцати пяти лет он часто обращался к врачам, но годам к двадцати восьми, похоже, перерос свои болячки. С этого времени интерес Крамера к лошадям заметно усилился; и он начал выигрывать соревнования высшего уровня. Два последних года — до самой смерти — он непрерывно ездил по всему миру, выступая то в личном зачете, то в составе сборной команды Западной Германии.
Далее следовал абзац под заглавием «Свойства характера». В нем, вопреки обычаю, о мертвом говорили довольно плохо.
«Отношения с товарищами по команде напряженные. Характер сложный. В обращении холоден. Друзей не имел. Увлекался порнографией, как связанной с изображениями женщин, так и гомосексуальной, но сексуальных связей за ним не замечалось. Можно было подозревать стремление к насилию, но в целом свое поведение вполне контролировал».
Далее следовало краткое сухое сообщение:
«Тело было возвращено родителям, проживающим в Дюссельдорфе, и кремировано».
В сообщении было еще много что почитать, но я отвлекся от факса, чтобы взглянуть, что делают Стивен и Гудрун.
— Что вы накопали? — поинтересовался я.
Четыре автографа немцев. Написанный по-русски список щеток и всяких других штук для ухода за лошадьми. Другой список, тоже по-русски — время и, видимо, занятые места — наверно, относился к конным соревнованиям. Там было написано: «кросс, старт в два сорок, не забыть подготовить комплект для взвешивания». Оба списка скорее всего составил Миша. Это был своего рода дневник. Там было записано, что он делал с лошадьми, чем их кормил, и, пожалуй, больше ничего такого.
— А что насчет бумажки из коробки с леденцами?
— Ах, да... Честно говоря, мы здесь мало чем можем помочь.
— Почему?
— В этих надписях нет никакого смысла. — Стивен смешно вздернул брови. — А может, моя-твоя уметь понимать чепуха?
— Кто знает, возможно, и сумеем.
— Ладно, если серьезно, то нам кажется, что здесь записано одно и то же, один раз по-русски, а другой — понемецки. Но на обоих языках это не обычные слова, к тому же они записаны слитно, без разрывов между словами.
— А вы могли бы написать все это по-английски?
— Проще простого.
Взяв конверт, в котором принес факс, Стивен написал длинный сплошной ряд букв.
— Вот туг, в конце, получаются прямо-таки нормальные английские слова... — Закончив писать, он вручил мне конверт. — Вот и все. Ясно, как в тумане.
Я прочел: эторфингидрохлорид245мгасепрмазинемалкателомгхлорокреололдиметилсульфокид90антагонистналаксон.
— В этом есть какой-нибудь смысл? — растерянно спросил Стивен. Наверно, химическая формула?
— Один Бог знает. — Я почувствовал запах жареного. — Может быть, эта самая штука находится в ампулах: ведь на них напечатано что-то вроде «налаксон».
Стивен взял крохотную ампулу и поднес ее к свету, пытаясь разобрать надпись.
— Наверно, так оно и есть. Длиннющая формула для капельки жидкости.
— Он положил ампулу в коробку и накрыл ее тем же самым листом бумаги.
— Да, пожалуй. Больше ничего на листке нет. А что это за грязная матрешка? — Он повертел в руках куклу. — Где вы ее взяли?
— Там остальные Мишины сувениры.
— Что вы говорите? Можно взглянуть?
Чтобы раскрыть матрешку, ему пришлось приложить не меньше усилий, чем мне перед этим. И точно так же, как и у меня, ее содержимое высыпалось.
Стивен и Гудрун бросились собирать сокровища с пола.
— М-да, — хмыкнул Стивен, разбирая надписи на ветеринарных препаратах. — Тот же самый жаргон. Эти снадобья на что-нибудь годятся?
— Нет, если, конечно, у вас в постели не завелись клопы.
Он сложил все содержимое обратно в матрешку, включая жестянку и карточки с автографами.
— Вы, наверно, хотите, чтобы я отнес все это Елене на новую квартиру, когда она, наконец, въедет туда?
— Было бы прекрасно, если бы вы нашли на это время, — ответил я. Лучше вернуть Мише его игрушки?
— Да.
Стивен пристально посмотрел на меня.
— Мы с Гудрун собирались поужинать с друзьями, — сказал он, — и я думаю, что хорошо бы вам пойти с нами.
Я открыл было рот, чтобы сказать, что не гожусь для визитов, но он не дал мне и слова сказать.
— Гудрун, будь умницей, выйди и подожди нас в кресле около лифтов, а я попробую напялить на нашего друга какую-нибудь одежду и застегну ему пуговицы. — Он показал на мои распухшие негнущиеся пальцы. — Гудрун, любовь моя, иди. Мы быстро управимся.
Она покорно вышла, длинноногая и великодушная.
— Теперь к делу, — сказал Стивен, лишь только дверь за девушкой закрылась. — У вас с рукой очень плохо? Не упрямьтесь, поедемте с нами.
Ведь не будете же вы сидеть здесь весь вечер и озираться по сторонам?
Я смутно припомнил, что предполагал пойти в оперу. Драгоценный билет, которым облагодетельствовала меня Наташа, представлялся сегодня совершенно иррациональным явлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Оказалось, что на нем нет ничего, кроме рубашки и свитера. Шея была обмотана длинным полосатым шарфом выпускника колледжа — нитью, которая вывела меня к жизни из лабиринта смерти, где я готов был затеряться.
— Я... я, п-пожалуй, отдам в-вам п-пальто, — сказал я и принялся расстегивать пуговицы. Пальцы на правой руке не сгибались и ужасно болели.
Пришлось действовать левой.
— Лучше всего вам залезть в горячую ванну, — неуверенно сказал Фрэнк. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад он буквально на себе выволок меня из ледяной воды и при этом через слово сыпал проклятиями.
— Да, — согласился я. — Благодарю вас.
Его глаза вспыхнули.
— Удачно получилось, что я оказался поблизости.
— Самая большая удача в моей жизни.
— Я пошел погулять, — сообщил мне Фрэнк, — и увидел, как меня обогнало такси. Вы вышли и спустились под мост. Потом я услышал крики и всплеск воды. Я, конечно, не подумал, что с вами что-то случилось, но на всякий случай решил посмотреть. Я спустился на набережную. К счастью, при мне был фонарь... а там оказались вы.
Он не стал спрашивать, как я умудрился перелететь через высокий парапет.
— Сам не понимаю, как это могло случиться, — с готовностью сказал я. Фрэнку явно понравилась эта фраза.
Он помог мне переодеться из его пальто в халат.
— Вы немного пришли в себя? — спросил он.
— Да, мне гораздо лучше.
Фрэнк встал, чтобы уйти, и я не сделал попытки задержать его. Он взял с дивана свою шапку, пальто и фонарь, пробормотал, что мне следует обратиться к служащим гостиницы, чтобы мою одежду просушили, и ушел. Ощущение близости между спасенным и спасителем явно смущало его.
Я чувствовал себя странновато. Мне было одновременно и холодно, и жарко, голова слегка кружилась. Я стащил с себя остатки мокрой одежды и кучей бросил ее на полу ванной.
Меня очень беспокоили пальцы правой руки. После пребывания в ледяной воде они почти не кровоточили, но были чужими и очень слабыми. Три из них посинели.
Я взглянул на часы, но они стояли. «Необходимо взять ситуацию под контроль, — подумал я. — Обязательно нужно встряхнуться».
Я подошел к телефону и набрал номер общежития для иностранных студентов. К телефону пригласили Стивена. Голос его звучал дружелюбно.
— Вам что-нибудь нужно? — спросил он.
— Который час? Мои часы остановились.
— Только ради этого вопроса вы не стали бы звонить мне. Сейчас пять минут седьмого.
Пять минут седьмого... Казалось невозможным, что с того момента, как я отправился в посольство, прошло всего три четверти часа. Это время больше походило на три четверти столетия.
— Вот что, — начал я, — не могли бы вы оказать мне любезность? Если бы вы пошли... — Тут я умолк. Нервы были ни к черту. Вместо выдоха раздался стонущий кашель.
— С вами все в порядке? — подчеркнуто неторопливо спросил Стивен.
— Нет, — ответил я. — Значит, так... Не могли бы вы отправиться в британское посольство, взять там факс, который прислали на мое имя, и принести его сюда, в «Интурист»? Я не стал бы просить, но, если его не забрать сейчас, я не смогу получить его до понедельника. И будьте осторожны... У нас тут есть грубоватые друзья... В посольстве спросите Полли Пэджет из отдела культуры.
— У грубоватых друзей нашелся еще один лошадиный фургон? — с тревогой в голосе спросил Стивен. — Поэтому вы не можете пойти сами?
— Что-то в этом роде.
— Хорошо, — коротко сказал он. — Я выхожу.
Я положил трубку. Следующие несколько минут я потратил впустую, жалея себя. Потом я решил позвонить Полли, но не сумел вспомнить номер. Номер был записан на листе бумаги, который лежал в моем бумажнике. А бумажник был по крайней мере был раньше — во внутреннем кармане пиджака. А пиджак находился в ванной, где его бросил Фрэнк. Я собрался с силами и отправился в ванную.
Бумажник — естественно, совершенно мокрый — был в кармане. Я извлек и развернул лист с телефонными номерами и с облегчением убедился, что записи прочесть можно.
Я не успел произнести ни слова. Полли Пэджет раздраженно заявила:
— Я уже закончила работу и собираюсь уходить.
— Вместо меня придет мой друг, — сказал я, — Стивен Люс. Он будет с минуты на минуту. Пожалуйста, дождитесь его.
— Ну, хорошо.
— И еще. Не могли бы вы дать мне номер телефона Йена Янга? Домашний, я имею в виду.
— Подождите. — Она опустила трубку на стол и вскоре продиктовала мне номер. — Его квартира здесь, в посольстве. Насколько я знаю, обычно он проводит уик-энды дома. Как, впрочем, большинство из нас. В Москве почти ничего не происходит.
— Я думаю, леди, что вы на сто процентов не правы.
Вскоре явился Стивен и привел с собой Гудрун. Отпущенное мне время я потратил на то, чтобы переодеться в сухие трусы, брюки и носки и лечь в постель. Я пренебрег советом Фрэнка насчет горячей ванны, так как, подобно Офелии, имел основания считать, что воды с меня и так достаточно. Было бы чертовски глупо лишиться сознания и утонуть среди сверкающего белого кафеля.
Как только Стивен увидел меня, с его лица сразу же исчезла радостная улыбка.
— Да вы просто труп ходячий! — воскликнул он. — Что произошло?
— Вы принесли факс?
— Да. Это целая простыня. Сядьте, а то упадете, когда увидите этот меморандум.
Гудрун изящно расположилась на диване, а Стивен плеснул виски в стаканы для чистки зубов. Я вернулся на кровать и указал пальцем на пятно на стене, где скорее всего был спрятан микрофон. Стивен кивнул, взял магнитофон, включил его и приложил к стене. Ни звука.
— Выключен, — пояснил Стивен. — Рассказывайте, что случилось.
— Скандал... — неопределенно ответил я, помотав головой. Не хотелось втягивать Гудрун в происходящие события. — Скажем... Скажем так: я все-таки здесь.
— И мы не хотим никакого шума? — спросил он со своим комичным русским акцентом.
— На то есть причины. — Я попытался выдавить улыбку.
— Они должны быть очень вескими... Ладно, держите свежие новости из дома.
Стивен вынул из кармана конверт и бросил его мне. Я по привычке попытался поймать его правой рукой, промахнулся, и он упал на пол.
— У вас пальцы разбиты! — тревожно воскликнула Гудрун.
— Немного ссадил, — пробормотал я, вынимая из конверта бумаги. Как Стивен и предупреждал, там была внушительная стопка. Хьюдж-Беккет демонстрирует усердие, хмыкнул я про себя. Но вскоре выяснилось, что я был не прав. Работа была высший класс.
— Пока я буду это читать, не могли бы вы посмотреть эти штучки? — Я указал на жестянку из-под леденцов и кучку Мишиных бумаг. — Переведите их для меня.
Они принялись рассматривать бумажки, передавая их друг другу и негромко переговариваясь. Я в это время читал первую часть сообщения. В ней исчерпывающе излагалась история жизни Ганса Крамера, причем подробностей было гораздо больше, чем я мог ожидать. С трехлетнего возраста он начал выигрывать призы на пони. Учился в восьми различных школах. Похоже, что он был болезненным ребенком. По крайней мере, до двадцати пяти лет он часто обращался к врачам, но годам к двадцати восьми, похоже, перерос свои болячки. С этого времени интерес Крамера к лошадям заметно усилился; и он начал выигрывать соревнования высшего уровня. Два последних года — до самой смерти — он непрерывно ездил по всему миру, выступая то в личном зачете, то в составе сборной команды Западной Германии.
Далее следовал абзац под заглавием «Свойства характера». В нем, вопреки обычаю, о мертвом говорили довольно плохо.
«Отношения с товарищами по команде напряженные. Характер сложный. В обращении холоден. Друзей не имел. Увлекался порнографией, как связанной с изображениями женщин, так и гомосексуальной, но сексуальных связей за ним не замечалось. Можно было подозревать стремление к насилию, но в целом свое поведение вполне контролировал».
Далее следовало краткое сухое сообщение:
«Тело было возвращено родителям, проживающим в Дюссельдорфе, и кремировано».
В сообщении было еще много что почитать, но я отвлекся от факса, чтобы взглянуть, что делают Стивен и Гудрун.
— Что вы накопали? — поинтересовался я.
Четыре автографа немцев. Написанный по-русски список щеток и всяких других штук для ухода за лошадьми. Другой список, тоже по-русски — время и, видимо, занятые места — наверно, относился к конным соревнованиям. Там было написано: «кросс, старт в два сорок, не забыть подготовить комплект для взвешивания». Оба списка скорее всего составил Миша. Это был своего рода дневник. Там было записано, что он делал с лошадьми, чем их кормил, и, пожалуй, больше ничего такого.
— А что насчет бумажки из коробки с леденцами?
— Ах, да... Честно говоря, мы здесь мало чем можем помочь.
— Почему?
— В этих надписях нет никакого смысла. — Стивен смешно вздернул брови. — А может, моя-твоя уметь понимать чепуха?
— Кто знает, возможно, и сумеем.
— Ладно, если серьезно, то нам кажется, что здесь записано одно и то же, один раз по-русски, а другой — понемецки. Но на обоих языках это не обычные слова, к тому же они записаны слитно, без разрывов между словами.
— А вы могли бы написать все это по-английски?
— Проще простого.
Взяв конверт, в котором принес факс, Стивен написал длинный сплошной ряд букв.
— Вот туг, в конце, получаются прямо-таки нормальные английские слова... — Закончив писать, он вручил мне конверт. — Вот и все. Ясно, как в тумане.
Я прочел: эторфингидрохлорид245мгасепрмазинемалкателомгхлорокреололдиметилсульфокид90антагонистналаксон.
— В этом есть какой-нибудь смысл? — растерянно спросил Стивен. Наверно, химическая формула?
— Один Бог знает. — Я почувствовал запах жареного. — Может быть, эта самая штука находится в ампулах: ведь на них напечатано что-то вроде «налаксон».
Стивен взял крохотную ампулу и поднес ее к свету, пытаясь разобрать надпись.
— Наверно, так оно и есть. Длиннющая формула для капельки жидкости.
— Он положил ампулу в коробку и накрыл ее тем же самым листом бумаги.
— Да, пожалуй. Больше ничего на листке нет. А что это за грязная матрешка? — Он повертел в руках куклу. — Где вы ее взяли?
— Там остальные Мишины сувениры.
— Что вы говорите? Можно взглянуть?
Чтобы раскрыть матрешку, ему пришлось приложить не меньше усилий, чем мне перед этим. И точно так же, как и у меня, ее содержимое высыпалось.
Стивен и Гудрун бросились собирать сокровища с пола.
— М-да, — хмыкнул Стивен, разбирая надписи на ветеринарных препаратах. — Тот же самый жаргон. Эти снадобья на что-нибудь годятся?
— Нет, если, конечно, у вас в постели не завелись клопы.
Он сложил все содержимое обратно в матрешку, включая жестянку и карточки с автографами.
— Вы, наверно, хотите, чтобы я отнес все это Елене на новую квартиру, когда она, наконец, въедет туда?
— Было бы прекрасно, если бы вы нашли на это время, — ответил я. Лучше вернуть Мише его игрушки?
— Да.
Стивен пристально посмотрел на меня.
— Мы с Гудрун собирались поужинать с друзьями, — сказал он, — и я думаю, что хорошо бы вам пойти с нами.
Я открыл было рот, чтобы сказать, что не гожусь для визитов, но он не дал мне и слова сказать.
— Гудрун, будь умницей, выйди и подожди нас в кресле около лифтов, а я попробую напялить на нашего друга какую-нибудь одежду и застегну ему пуговицы. — Он показал на мои распухшие негнущиеся пальцы. — Гудрун, любовь моя, иди. Мы быстро управимся.
Она покорно вышла, длинноногая и великодушная.
— Теперь к делу, — сказал Стивен, лишь только дверь за девушкой закрылась. — У вас с рукой очень плохо? Не упрямьтесь, поедемте с нами.
Ведь не будете же вы сидеть здесь весь вечер и озираться по сторонам?
Я смутно припомнил, что предполагал пойти в оперу. Драгоценный билет, которым облагодетельствовала меня Наташа, представлялся сегодня совершенно иррациональным явлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36