Вряд ли удастся заполучить назад и большинство лошадей и их владельцев. Конюшню нельзя закрыть на несколько месяцев, а потом опять открыть. Утечет слишком много воды.
Переживая за себя и за других, я прошел по короткой аллее к дому. Машина Роберты стояла у парадного входа, а сама Роберта находилась рядом. Вид у нее был сердитый.
— А я уже думала, что вы струсили.
— Я поставил машину у конюшен.
— Я не могу заставить себя пойти туда. Отец тоже. Он не выходит из своей комнаты. Вам придется к нему подняться.
Она первой вошла в дверь, и затем мы двинулись по огромному персидскому ковру, устилавшему холл. Когда мы дошли до лестницы, дверь библиотеки распахнулась настежь и из нее вышла миссис Крэнфилд. Она всегда так открывала двери, словно подозревала, что за ними творится нечто неприличное, и пыталась застать виновников на месте преступления. Это была некрасивая женщина, не пользовавшаяся косметикой и одевавшаяся в бесформенные шерстяные платья. Со мной она разговаривала только о лошадях, и я подозревал, что больше она ни о чем говорить не может. Отец ее был ирландским бароном, что и определило, похоже, брачный интерес Крэнфилда.
«Мой тесть, лорд Кулихэн», — говорил Крэнфилд, причем делал он это слишком часто. Я подумал, не потерял ли он после общения с Гоуэри пиетет перед аристократией.
— Ах, это вы, Хьюз, — сказала миссис Крэнфилд. — Роберта сказала, что хочет привезти вас. Хотя какой от вашего приезда толк? Ведь если разобраться, из-за вас и разгорелся скандал.
— То есть?
— Если бы вы лучше проехались на Уроне, ничего бы не произошло.
Все шесть вариантов достойного ответа я вовремя забраковал и промолчал. Когда некоторым людям больно, они вымещают свои чувства на том, что попадается под руку. Миссис Крэнфилд продолжала вымещать свою боль на мне.
— Декстер был просто ошеломлен, когда узнал, что у вас есть обыкновение нарочно отдавать победы.
— Меня эта новость тоже ошеломила, — сухо произнес я.
— Мама, прекрати. — Роберта нетерпеливо вмешалась. — Пойдемте, Хьюз. Вот сюда!
Я остался стоять как стоял. Она поднялась на три ступеньки, остановилась и обернулась:
— Пойдемте, чего вы ждете?
Я пожал плечами. Чего я ждал, в этом доме мне было не дождаться. Я поднялся вслед за ней по лестнице, потом прошел по широкому коридору и оказался в комнате ее отца.
В ней было слишком много тяжелой массивной мебели красного дерева более позднего периода, чем сам дом, ковер тускло-фиолетового цвета, такого же цвета плюшевые шторы и кровать с индийским покрывалом.
На краю кровати сидел Декстер Крэнфилд — он сгорбился так, что спина его напоминала дугу, а плечи закрывали уши. Он сидел, уронив руки на колени, скрючив пальцы и уставившись в пол.
— Он может сидеть так часами, — прошептала у меня за спиной Роберта. Увидев его, я понял, почему она говорила, что отцу нужна помощь.
— Отец! — сказала она, подойдя к нему и тронув за плечо. — К тебе пришел Келли Хьюз.
— Пусть пойдет и застрелится! — отрезал Крэнфилд.
Она увидела, как я прищурился, и по этой гримасе, похоже, решила, что я обиделся и подумал, что Крэнфилд видит во мне причину всех его бед. Я не стал конкретизировать ее смутные опасения, объяснив себе истинную причину его грубости так: Крэнфилд пожелал мне застрелиться, потому что думал об этом.
— А теперь — пока! — сказал я Роберте, кивнув головой в сторону двери. Снова инстинктивно вздернулся подбородок. Затем она посмотрела на сгорбившегося отца и снова на меня, вспомнила, с каким трудом доставила меня сюда, и ее надменность исчезла без остатка.
— Ладно, я подожду внизу, в библиотеке. Не уходите... не сказав мне что и как.
Я кивнул, и она чинно вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Я подошел к окну. Разгороженные луга спускались в долину. Деревья наклонились в одну сторону из-за постоянных ветров. Ряд пилонов и крыши строений муниципального совета. Ни одной лошади. Окна комнаты Крэнфилда выходили на противоположную от конюшен сторону.
— У вас есть оружие? — спросил я.
Никакого ответа. Я подошел к нему и сел рядом.
— Где оно?
Крэнфилд чуть покосился в мою сторону и снова отвел взгляд. Он смотрел мимо меня. Я встал, подошел к столу у постели, но ни на нем, ни в ящиках не обнаружил ничего смертоносного.
Я обнаружил ружье за высоким, красного дерева изголовьем кровати. «Парди» ручной работы — вполне годится для охоты на фазанов.
Оба ствола заряжены. Я разрядил их.
— Очень неэстетично, — заметил я. — И бестактно по отношению к домашним. Впрочем, вы ведь не собирались этого делать, если всерьез, а? — В этом я как раз не был уверен, но не было ничего дурного в попытке переубедить его.
— Что вы здесь делаете? — вяло спросил он.
— Пришел сказать вам, чтобы вы выбросили это из головы. У нас много дел.
— Не говорите со мной так!
— Как же иначе с вами говорить?
Крэнфилд слегка вздернул голову — прямо как Роберта. Если мне удастся разозлить его, он сделается хотя бы отчасти похож на самого себя. И тогда я со спокойной душой могу вернуться домой.
— Что толку сидеть и дуться? Этим делу не помочь.
— Дуться? — Он понемногу начинал вскипать. Но этого было мало.
— Злой дядя взял и отобрал наши игрушки? Аи как нехорошо! Но от того, что мы будем сидеть по своим углам и дуться, ничего не изменится.
— Игрушки? Что за чепуха!
— Игрушки, лицензии... Какая разница? У нас отняли то, что мы ценили больше всего. Отняли обманным путем. Но вернуть их мы можем только сами. Всем прочим до этого нет дела.
— Мы можем подать апелляцию, — сказал он без особой уверенности.
— Ну конечно. Через полгода, не раньше. Но где гарантия, что наши просьбы будут удовлетворены? Единственный разумный способ — это действовать самим сейчас и узнать, кто нас подставил. Кто и почему. А когда мы узнаем, кто этот человек, я своими руками сверну ему шею.
Крэнфилд по-прежнему сидел сгорбленный, уставившись в пол. Он не находил сил взглянуть в лицо даже мне, не говоря уже обо всех остальных. Если бы он не был таким жутким снобом, злобно подумал я, беда не придавила бы его так сильно. Дисквалификация придавила его в самом буквальном смысле. Он просто не мог показаться на людях с такой ношей.
Впрочем, я не был уверен, что и сам сумею отнестись к этому со стоическим спокойствием. Прекрасно, конечно, сознавать, что ты ни в чем не виноват и что ближайшие друзья в этом не сомневаются. Но, к сожалению, нельзя расхаживать с плакатиком: «Я тут ни при чем. Я не сделал ничего дурного. Я — жертва мошенничества».
— Вам-то еще ничего, — сказал Крэнфилд.
— Святая правда, — согласился я и добавил после паузы: — Я прошел через конюшни. — Он издал тихий протестующий звук, но я продолжал: — Арчи сам за всем присматривает. Он очень переживает из-за дома.
Крэнфилд слабо взмахнул рукой, давая понять, что ему в теперешнем положении не до таких пустяков, как проблемы Арчи.
— Я думаю, вам имело бы смысл некоторое время выплачивать за дом Арчи.
— Что? — Только сейчас смысл предложения дошел до Крэнфилда.
Его подбородок вздернулся дюймов на шесть.
— Это какие-то несколько фунтов в неделю. Для вас сущие гроши. Для Арчи — это вопрос жизни. Если вы потеряете его, у вас никогда не будет первоклассной конюшни.
— Вы... вы... — Он кипел от негодования, но по-прежнему смотрел вниз.
— Качество тренера зависит от качества его конюхов.
— Глупости!
— Сейчас у вас хорошие конюхи. Вы избавились от бездельников, лентяев, грубиянов. Чтобы создать хорошую команду, требуется время, и без нее нельзя рассчитывать на победы в больших призах. Лицензию-то вам в конце концов вернут, только вы не вернете этих ребят, а чтобы восстановить нынешний уровень конюшни, понадобятся годы. Если это вообще удастся. А я слышал, вы уже предупредили их об увольнении.
— Что мне еще оставалось делать?
— Можно оставить их хотя бы на месяц.
Он чуть приподнял голову.
— Вы просто не представляете, во что это мне обойдется. На одну зарплату у меня уходит до четырех фунтов в неделю.
— Ну кое-что вам еще причитается от владельцев. Так что вам не придется сильно опустошать ваш собственный кошелек. Месяц вы выдержите. А больше нам и не понадобится.
— Не понадобится для чего?
— Чтобы получить обратно наши лицензии.
— Это же курам на смех!..
— Я серьезно. Чем вы рискуете? Месячным жалованьем вашим конюхам. Разве вы не готовы заплатить эти деньги за то, чтобы через месяц снова вернуться к своей работе? Если это удастся, то владельцы пришлют обратно своих лошадей. Особенно если вы намекнете им, что из достоверных источников знаете: в самое ближайшее время вас восстановят.
— Они мне не поверят.
— Они задумаются. А этого будет достаточно.
— У меня нет шансов.
— Да есть же, сэр, — сказал я с нажимом. — Только если вы сами готовы за это побороться. Скажите вашим ребятам, что вы подержите их на жалованье еще какое-то время. Особенно Арчи. Сходите на конюшню и сообщите им это, не теряя времени. Идите сейчас.
— Сейчас?
— Ну да, — нетерпеливо сказал я. — Возможно, половина из них уже читают объявления о вакансиях и написали другим тренерам.
— Все это без толку, — отозвался Крэнфилд. Он порядком увяз в болоте апатии. — Это безнадежно. И главное, случилось в самое неподходящее время. Мне собирался дать лошадей сам Эдвин Байлер. Все уже было договорено. Но теперь он, естественно, позвонил и сказал, что договор недействителен, его лошади остаются у Джека Роксфорда.
Тренировать лошадей Эдвина Байлера означало найти клад. Это был бизнесмен с севера, сколотивший пару миллионов на торговле по почте наложенным платежом, и немалую часть заработанного он пустил на то, чтобы сбылась его давняя мечта: ему всегда хотелось иметь лучших стипль-чезистов во всей Британии. За каждую из четырех своих лучших лошадей Байлер поочередно выкладывал рекордные суммы. Когда ему чего-то очень хотелось, он платил столько, сколько за это просили. Ему было нужно только самое лучшее, и два последних сезона он занимал первое место в списке владельцев, чьи лошади выиграли больше всех призов. Его лошадей с самого начала тренировал Джек Роксфорд, но я вполне мог понять, почему Байлер подумывал о смене тренера. Роксфорд в общем-то знал свое дело, но это был нервный, неуверенный в себе человек с заискивающими манерами. Такой не мог рассчитывать на расположение стюардов. Байлеру же хотелось вращаться в высшем свете, но такой тренер, как Роксфорд, был тут скорее помехой. Я вполне мог понять, что в глазах Крэнфилда упущенная возможность стать тренером лошадей Байлера была еще одной — и весьма изощренной — пыткой, устроенной обстоятельствами.
Но и для меня несостоявшаяся возможность выступать на лошадях Байлера — а, несомненно, это было бы поручено мне — стала болезненным пинком судьбы.
— Вот видите, — сказал я Крэнфилду. — Лишний повод нам с вами действовать безотлагательно. Пока же вы не только отказываетесь от того, что у вас было, но и от того, что могли бы получить. Почему бы, черт возьми, вам не встать с кровати и не выказать присутствие духа, как и подобает настоящему мужчине?
— Хьюз! — Он рассердился, но продолжал сидеть. И по-прежнему не смотрел на меня.
Тогда я помолчал немного и медленно проговорил:
— Ну что ж, тогда я сам скажу, почему вы сидите и бездействуете. Потому что вы считаете себя отчасти виновным. Вы поняли, что Урон не в состоянии выиграть, и поставили деньги на Вишневый Пирог.
Это доконало его. По-прежнему глядя в пол, он встал. Его сотрясала дрожь.
Глава 5
— Да как вы смеете? — крикнул Крэнфилд.
— Признаться, в моем теперешнем состоянии я смею делать все, что мне заблагорассудится.
— Вы сказали, что нас подставили.
— Это верно.
Его беспокойство стало угасать. Я решил слегка поворошить угли.
— Вы сами подали им наши головы на блюде.
Он судорожно сглотнул, его взгляд метался из стороны в сторону, но он не смел посмотреть мне в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Переживая за себя и за других, я прошел по короткой аллее к дому. Машина Роберты стояла у парадного входа, а сама Роберта находилась рядом. Вид у нее был сердитый.
— А я уже думала, что вы струсили.
— Я поставил машину у конюшен.
— Я не могу заставить себя пойти туда. Отец тоже. Он не выходит из своей комнаты. Вам придется к нему подняться.
Она первой вошла в дверь, и затем мы двинулись по огромному персидскому ковру, устилавшему холл. Когда мы дошли до лестницы, дверь библиотеки распахнулась настежь и из нее вышла миссис Крэнфилд. Она всегда так открывала двери, словно подозревала, что за ними творится нечто неприличное, и пыталась застать виновников на месте преступления. Это была некрасивая женщина, не пользовавшаяся косметикой и одевавшаяся в бесформенные шерстяные платья. Со мной она разговаривала только о лошадях, и я подозревал, что больше она ни о чем говорить не может. Отец ее был ирландским бароном, что и определило, похоже, брачный интерес Крэнфилда.
«Мой тесть, лорд Кулихэн», — говорил Крэнфилд, причем делал он это слишком часто. Я подумал, не потерял ли он после общения с Гоуэри пиетет перед аристократией.
— Ах, это вы, Хьюз, — сказала миссис Крэнфилд. — Роберта сказала, что хочет привезти вас. Хотя какой от вашего приезда толк? Ведь если разобраться, из-за вас и разгорелся скандал.
— То есть?
— Если бы вы лучше проехались на Уроне, ничего бы не произошло.
Все шесть вариантов достойного ответа я вовремя забраковал и промолчал. Когда некоторым людям больно, они вымещают свои чувства на том, что попадается под руку. Миссис Крэнфилд продолжала вымещать свою боль на мне.
— Декстер был просто ошеломлен, когда узнал, что у вас есть обыкновение нарочно отдавать победы.
— Меня эта новость тоже ошеломила, — сухо произнес я.
— Мама, прекрати. — Роберта нетерпеливо вмешалась. — Пойдемте, Хьюз. Вот сюда!
Я остался стоять как стоял. Она поднялась на три ступеньки, остановилась и обернулась:
— Пойдемте, чего вы ждете?
Я пожал плечами. Чего я ждал, в этом доме мне было не дождаться. Я поднялся вслед за ней по лестнице, потом прошел по широкому коридору и оказался в комнате ее отца.
В ней было слишком много тяжелой массивной мебели красного дерева более позднего периода, чем сам дом, ковер тускло-фиолетового цвета, такого же цвета плюшевые шторы и кровать с индийским покрывалом.
На краю кровати сидел Декстер Крэнфилд — он сгорбился так, что спина его напоминала дугу, а плечи закрывали уши. Он сидел, уронив руки на колени, скрючив пальцы и уставившись в пол.
— Он может сидеть так часами, — прошептала у меня за спиной Роберта. Увидев его, я понял, почему она говорила, что отцу нужна помощь.
— Отец! — сказала она, подойдя к нему и тронув за плечо. — К тебе пришел Келли Хьюз.
— Пусть пойдет и застрелится! — отрезал Крэнфилд.
Она увидела, как я прищурился, и по этой гримасе, похоже, решила, что я обиделся и подумал, что Крэнфилд видит во мне причину всех его бед. Я не стал конкретизировать ее смутные опасения, объяснив себе истинную причину его грубости так: Крэнфилд пожелал мне застрелиться, потому что думал об этом.
— А теперь — пока! — сказал я Роберте, кивнув головой в сторону двери. Снова инстинктивно вздернулся подбородок. Затем она посмотрела на сгорбившегося отца и снова на меня, вспомнила, с каким трудом доставила меня сюда, и ее надменность исчезла без остатка.
— Ладно, я подожду внизу, в библиотеке. Не уходите... не сказав мне что и как.
Я кивнул, и она чинно вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Я подошел к окну. Разгороженные луга спускались в долину. Деревья наклонились в одну сторону из-за постоянных ветров. Ряд пилонов и крыши строений муниципального совета. Ни одной лошади. Окна комнаты Крэнфилда выходили на противоположную от конюшен сторону.
— У вас есть оружие? — спросил я.
Никакого ответа. Я подошел к нему и сел рядом.
— Где оно?
Крэнфилд чуть покосился в мою сторону и снова отвел взгляд. Он смотрел мимо меня. Я встал, подошел к столу у постели, но ни на нем, ни в ящиках не обнаружил ничего смертоносного.
Я обнаружил ружье за высоким, красного дерева изголовьем кровати. «Парди» ручной работы — вполне годится для охоты на фазанов.
Оба ствола заряжены. Я разрядил их.
— Очень неэстетично, — заметил я. — И бестактно по отношению к домашним. Впрочем, вы ведь не собирались этого делать, если всерьез, а? — В этом я как раз не был уверен, но не было ничего дурного в попытке переубедить его.
— Что вы здесь делаете? — вяло спросил он.
— Пришел сказать вам, чтобы вы выбросили это из головы. У нас много дел.
— Не говорите со мной так!
— Как же иначе с вами говорить?
Крэнфилд слегка вздернул голову — прямо как Роберта. Если мне удастся разозлить его, он сделается хотя бы отчасти похож на самого себя. И тогда я со спокойной душой могу вернуться домой.
— Что толку сидеть и дуться? Этим делу не помочь.
— Дуться? — Он понемногу начинал вскипать. Но этого было мало.
— Злой дядя взял и отобрал наши игрушки? Аи как нехорошо! Но от того, что мы будем сидеть по своим углам и дуться, ничего не изменится.
— Игрушки? Что за чепуха!
— Игрушки, лицензии... Какая разница? У нас отняли то, что мы ценили больше всего. Отняли обманным путем. Но вернуть их мы можем только сами. Всем прочим до этого нет дела.
— Мы можем подать апелляцию, — сказал он без особой уверенности.
— Ну конечно. Через полгода, не раньше. Но где гарантия, что наши просьбы будут удовлетворены? Единственный разумный способ — это действовать самим сейчас и узнать, кто нас подставил. Кто и почему. А когда мы узнаем, кто этот человек, я своими руками сверну ему шею.
Крэнфилд по-прежнему сидел сгорбленный, уставившись в пол. Он не находил сил взглянуть в лицо даже мне, не говоря уже обо всех остальных. Если бы он не был таким жутким снобом, злобно подумал я, беда не придавила бы его так сильно. Дисквалификация придавила его в самом буквальном смысле. Он просто не мог показаться на людях с такой ношей.
Впрочем, я не был уверен, что и сам сумею отнестись к этому со стоическим спокойствием. Прекрасно, конечно, сознавать, что ты ни в чем не виноват и что ближайшие друзья в этом не сомневаются. Но, к сожалению, нельзя расхаживать с плакатиком: «Я тут ни при чем. Я не сделал ничего дурного. Я — жертва мошенничества».
— Вам-то еще ничего, — сказал Крэнфилд.
— Святая правда, — согласился я и добавил после паузы: — Я прошел через конюшни. — Он издал тихий протестующий звук, но я продолжал: — Арчи сам за всем присматривает. Он очень переживает из-за дома.
Крэнфилд слабо взмахнул рукой, давая понять, что ему в теперешнем положении не до таких пустяков, как проблемы Арчи.
— Я думаю, вам имело бы смысл некоторое время выплачивать за дом Арчи.
— Что? — Только сейчас смысл предложения дошел до Крэнфилда.
Его подбородок вздернулся дюймов на шесть.
— Это какие-то несколько фунтов в неделю. Для вас сущие гроши. Для Арчи — это вопрос жизни. Если вы потеряете его, у вас никогда не будет первоклассной конюшни.
— Вы... вы... — Он кипел от негодования, но по-прежнему смотрел вниз.
— Качество тренера зависит от качества его конюхов.
— Глупости!
— Сейчас у вас хорошие конюхи. Вы избавились от бездельников, лентяев, грубиянов. Чтобы создать хорошую команду, требуется время, и без нее нельзя рассчитывать на победы в больших призах. Лицензию-то вам в конце концов вернут, только вы не вернете этих ребят, а чтобы восстановить нынешний уровень конюшни, понадобятся годы. Если это вообще удастся. А я слышал, вы уже предупредили их об увольнении.
— Что мне еще оставалось делать?
— Можно оставить их хотя бы на месяц.
Он чуть приподнял голову.
— Вы просто не представляете, во что это мне обойдется. На одну зарплату у меня уходит до четырех фунтов в неделю.
— Ну кое-что вам еще причитается от владельцев. Так что вам не придется сильно опустошать ваш собственный кошелек. Месяц вы выдержите. А больше нам и не понадобится.
— Не понадобится для чего?
— Чтобы получить обратно наши лицензии.
— Это же курам на смех!..
— Я серьезно. Чем вы рискуете? Месячным жалованьем вашим конюхам. Разве вы не готовы заплатить эти деньги за то, чтобы через месяц снова вернуться к своей работе? Если это удастся, то владельцы пришлют обратно своих лошадей. Особенно если вы намекнете им, что из достоверных источников знаете: в самое ближайшее время вас восстановят.
— Они мне не поверят.
— Они задумаются. А этого будет достаточно.
— У меня нет шансов.
— Да есть же, сэр, — сказал я с нажимом. — Только если вы сами готовы за это побороться. Скажите вашим ребятам, что вы подержите их на жалованье еще какое-то время. Особенно Арчи. Сходите на конюшню и сообщите им это, не теряя времени. Идите сейчас.
— Сейчас?
— Ну да, — нетерпеливо сказал я. — Возможно, половина из них уже читают объявления о вакансиях и написали другим тренерам.
— Все это без толку, — отозвался Крэнфилд. Он порядком увяз в болоте апатии. — Это безнадежно. И главное, случилось в самое неподходящее время. Мне собирался дать лошадей сам Эдвин Байлер. Все уже было договорено. Но теперь он, естественно, позвонил и сказал, что договор недействителен, его лошади остаются у Джека Роксфорда.
Тренировать лошадей Эдвина Байлера означало найти клад. Это был бизнесмен с севера, сколотивший пару миллионов на торговле по почте наложенным платежом, и немалую часть заработанного он пустил на то, чтобы сбылась его давняя мечта: ему всегда хотелось иметь лучших стипль-чезистов во всей Британии. За каждую из четырех своих лучших лошадей Байлер поочередно выкладывал рекордные суммы. Когда ему чего-то очень хотелось, он платил столько, сколько за это просили. Ему было нужно только самое лучшее, и два последних сезона он занимал первое место в списке владельцев, чьи лошади выиграли больше всех призов. Его лошадей с самого начала тренировал Джек Роксфорд, но я вполне мог понять, почему Байлер подумывал о смене тренера. Роксфорд в общем-то знал свое дело, но это был нервный, неуверенный в себе человек с заискивающими манерами. Такой не мог рассчитывать на расположение стюардов. Байлеру же хотелось вращаться в высшем свете, но такой тренер, как Роксфорд, был тут скорее помехой. Я вполне мог понять, что в глазах Крэнфилда упущенная возможность стать тренером лошадей Байлера была еще одной — и весьма изощренной — пыткой, устроенной обстоятельствами.
Но и для меня несостоявшаяся возможность выступать на лошадях Байлера — а, несомненно, это было бы поручено мне — стала болезненным пинком судьбы.
— Вот видите, — сказал я Крэнфилду. — Лишний повод нам с вами действовать безотлагательно. Пока же вы не только отказываетесь от того, что у вас было, но и от того, что могли бы получить. Почему бы, черт возьми, вам не встать с кровати и не выказать присутствие духа, как и подобает настоящему мужчине?
— Хьюз! — Он рассердился, но продолжал сидеть. И по-прежнему не смотрел на меня.
Тогда я помолчал немного и медленно проговорил:
— Ну что ж, тогда я сам скажу, почему вы сидите и бездействуете. Потому что вы считаете себя отчасти виновным. Вы поняли, что Урон не в состоянии выиграть, и поставили деньги на Вишневый Пирог.
Это доконало его. По-прежнему глядя в пол, он встал. Его сотрясала дрожь.
Глава 5
— Да как вы смеете? — крикнул Крэнфилд.
— Признаться, в моем теперешнем состоянии я смею делать все, что мне заблагорассудится.
— Вы сказали, что нас подставили.
— Это верно.
Его беспокойство стало угасать. Я решил слегка поворошить угли.
— Вы сами подали им наши головы на блюде.
Он судорожно сглотнул, его взгляд метался из стороны в сторону, но он не смел посмотреть мне в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32