Медлить дальше было опасно. Я вскочил на ноги, одним махом скинув веревки. От неожиданности разбойники застыли на месте. На стоявшем рядом со мной столе лежала половина хлебного каравая, такого старого, что им можно было колоть орехи. Недолго думая, я схватил в руку каравай и, почти не целясь, метнул его в голову главаря, первым опомнившегося от моего неожиданного освобождения и уже начавшего целиться из пистолета. Каравай, с шумом рассекши воздух, ударил прямо в лицо похитителю. Тот охнул и без чувств упал на пол. Из его виска тотчас потекла темная вязкая кровь. Видимо, я пробил ему голову, так как он больше уже не очнулся. Таким образом, мое увлечение регби спасло мне жизнь.
Пабло, второй разбойник, бывший гондольером, тоже опомнился и бросился на меня с ножом в руках. Я выхватил из трости саблю и помахал ею перед самым его носом. Подобное было для разбойника полнейшей неожиданностью. Теперь перед ним стоял не безоружный и глупый иностранный путешественник, столь легко попавшийся в сети, а хорошо вооруженный джентльмен, только что убивший главаря банды.
Битва была недолгой. Легко отбив слабую атаку ножом, я сделал молниеносный выпад именно так, как учил в университете учитель фехтования, и пробил подлое сердце разбойника. Удар был столь точен и быстр, что на грязно-белую рубашку Пабло вытекла лишь маленькая капелька крови.
Едва разбойник упал, как я повернулся к стоявшей в углу Коломбине. Та сжимала в руках пистолет и целилась в меня. До этого момента выстрелить в меня мешал загораживающий мою фигуру Пабло, но теперь между нами никого не было. Я нарочито медленно стряхнул с лезвия кровь и, глядя прямо в глаза женщине, стал наступать на нее. Коломбина зажмурилась и нажала на курок. Это был самый захватывающий момент битвы, ведь я не знал наверняка, выпал ли кусок свинца, заменявший пулю, из упавшего со стуком на пол старинного пистолета или нет. Мог быть еще сбой слабого бойка, столь характерный для подобного раритетного оружия, а также порча кремния. В общем, пистолет не выстрелил. Коломбина испуганно уставилась на пистолет, затем на меня, неторопливо приближавшегося к ней, и снова выстрелила. Вновь неудача.
– Так что вы говорили, графиня, по поводу отрезания уха? – спросил я и взмахнул саблей.
Видимо, в первую секунду знаменитая разбойница ничего не почувствовала, лишь увидев упавшее на пол собственное ухо, столь ловко отсеченное мной, она завизжала и выскочила из комнаты. Я подождал какое-то время, затем подцепил кончиком сабли отрезанное ухо и двинулся следом. Выйдя из комнаты, я пошел по длинному узкому коридору, заглядывая поочередно в многочисленные комнаты, что шли по правую его сторону, хотя кровавый след из множества капель на полу ясно указывал, что жертва спряталась в самой дальней из них. Осторожность не помешает, ведь такая хитрая бестия, которую столь долго не могли поймать итальянские власти, могла воспользоваться уловкой и ввести меня в заблуждение.
«Хищник идет, прячьтесь, звери», – напевал я про себя строку из стихотворения моего соотечественника.
– Коломбина, ты где? – тихо воскликнул я, остановившись перед последней дверью, за которой скрывалась разбойница. – Твой Арлекин жаждет встречи с тобой.
Я затаил дыхание и прислушался. После долгой тишины, так тревожащей душу, натянутые до предела женские нервы не выдержали, и мнимая графиня, всхлипнув, заскулила, точно сука, загнанная в угол злобным мясником, у которого она порывалась стащить со стола кровяную колбасу. Стон прошел через мое тело, точно электрический разряд, продемонстрированный мне во время одной из лекций в университете, заставив сердце разогнать по телу кровь и разбудить воображение. Решительным жестом я выбил ногой дверь последней комнаты, за которой скрывалась жертва, и вошел в полумрак открывшейся бреши. Женщина, действительно в этот момент похожая на загнанную суку, взвизгнула и вжалась в угол комнаты.
Сначала я изнасиловал Коломбину, применив к ней все известные мне способы соития, истинное количество которых, к моему глубочайшему огорчению, в то время я еще не знал и пользовался тем немногочисленным, что имел в запасе. Изнасилование несчастной, запуганной и истекающей кровью, прямо на пыльном полу в полутемной комнате незнакомого города незнакомой страны так возбуждало меня, особенно ощущением безграничной власти над жертвой, что я никак не мог остановиться. Но и обессилев физически, я не обессилел морально. Едва встав с Коломбины, я поднес саблю к ее лицу. Измученная до крайности женщина тупо уставилась на некий предмет висевший на кончике сабли.
– Ешь, – негромко приказал ей я Догадавшись, что перед ней ее же собственное ухо, знаменитая разбойница наводившая ужас на несчастных путешественников, жалобно заплакала. Я подошел к окну и распахнул ставни, чтобы лучше видеть наказание. Ночной воздух проник в комнату, обдавая приятной прохладой.
– Ешь, – повторил я.
Мнимая графиня взяла в рот ухо и принялась с хрустом жевать его. И в этот же самый миг венецианский карнавал достиг своей кульминации. Внезапно раздался громкий хлопок, и в небе раскрылся многоцветный, ослепительный фейерверк. Все мое тело всколыхнулось, я метнулся к несчастной жертве, поднял ее на ноги и начал пребольно колоть кончиком сабли Коломбина, путаясь в разорванном платье бегала от меня по комнате, но сабля неизменно настигала ее восхитительное тело оставляя на нем новые шрамы. Лишь когда женщина упала, не в силах пошевелиться от наступившего болевого шока, я со всего маху полоснул по ней всем лезвием затем для верности ткнул острием прямо в сердце и только после этого с чувством выполненного долга вышел из дому. К дверной ручке была привязана гондола та самая, на которой я катался. Я встал подобно местным гондольерам, за весло и медленно греб, наслаждаясь прелестями архитектуры, ночных видов, фейерверка и освежающим морским бризом. Да, определенно в этом путешествии было нечто восхитительное. Именно в те минуты передо мной впервые открылись просторы выбранного мною пути.
* * *
Если в начале своего путешествия я был крайне разочарован тем, что мне пришлось испытать в Париже, и даже хотел было вернуться домой, в Англию, то после посещения Венеции во время карнавала и небольшого, приятного во всех отношениях приключения, случившегося там со мной, я в корне изменил мнение и, оставив мысли о возвращении, пустился вновь навстречу неизведанному. Путь мой лежал через Средиземное море в сторону юга и засушливой Аравии. Прибыв в Египет, эту колыбель человеческой мысли на Земле, я был поражен тем, как разнообразна жизнь. Еще совсем недавно меня окружала неприхотливость европейской цивилизации, и вот уже ее место заняла вычурность арабского Востока.
Я побывал в Каире, этой Мекке мусульманских торговцев, прогулялся по Александрии, где сосредоточилась, казалось бы, сама мудрость Востока. Я осмотрел пирамиды, древнее которых нет построек на Земле. Я видел бескрайнюю пустыню, чьи пески неуклонно надвигались на плодородные земли, из века в век захватывая и поглощая новые куски. По этой пустыне можно было путешествовать более года и ни разу не встретить селений.
Жизнь в Египте начиналась с заходом солнца. Я возблагодарил бога, что, послушавшись опытных путешественников, рассчитал время своего пути таким образом, чтобы оказаться в этом жарком крае поздней осенью, когда солнце уже не столь жестоко. Едва жара спадала, как сотни лавочек распахивали свои гостеприимные двери, зазывалы выстраивались перед входом и заманивали вас великолепно выделанными коврами, узорчатыми тканями, редкостной красоты чеканными медными и бронзовыми посудинами, невиданными сластями и еще множеством всего, от чего голова ваша шла кругом и вы переставали понимать, в каком мире находитесь. Тысячи кофеен и кабачков открывали перед вами двери. Оттуда звучала музыка, негромкие голоса, оттуда шел одуряющий аромат свежего кофе, сваренного непременно с пряностями. Этот аромат смешивался с кухонными запахами, столь нежными, что нос сам вел вас в кофейню. И вот вы уже проходите, провожаемые постоянно кланяющимся хозяином, чрезвычайно гостеприимным и радующимся вашему визиту. Вы садитесь на постеленный коврик, поджав под себя по-турецки ноги, перед вами ставят воду, и мальчик-араб моет вам руки.
Едва лишь вы приступаете к еде, как музыканты с невообразимыми для европейца музыкальными инструментами усаживаются подле и начинают наигрывать нечто тягучее и монотонное. Тут же откуда-то из занавешенной ниши выходит полуголая девушка в шароварах, босоногая, с открытым торсом, но плотно закрытой цветастым платком нижней частью лица, и начинает выделывать животом немыслимые для европейки движения. Она двигает сначала животом, затем бедрами в такт музыке, которая звучит все громче и быстрее. Вы смотрите на это буйство, и постепенно ваша плоть набухает и напрягается. Вас охватывает плотское желание, и в тот самый момент, когда вы уже готовы броситься на девушку, музыка внезапно смолкает и танцовщица ловко скрывается за занавеской. Не знаю, какое чувство испытали в тот момент другие путешественники по Египту, но лично я испытал облегчение. Мусульманские законы весьма суровы в отношении обладания чужой женщиной.
Несмотря на эти трудности, я сумел ублажить себя в Каире. Этому поспособствовала, как ни странно, моя склонность к чистоте. Устав за день от осмотра местных достопримечательностей, я отправился в знаменитые турецкие бани. Там-то я и испытал неописуемое блаженство. Сначала я долго распаривал свое тело в некой купели, наполненной паром. Из-за густоты пара я не видел соседей, стоявших, как и я, у бортика и обливающихся потом. Наконец, когда мне стало казаться, что еще немного – и я, скинув остатки своего веса, взлечу на воздух, подобно воздушному шару братьев Монгольфье, ко мне подошел банщик и отвел меня в отдельное помещение. В помещении ничего не было, кроме большого деревянного лежака, накрытого белоснежной тканью, и стоявшего подле него столика с множеством масел, благовоний и питательных кремов. Едва я улегся на лежак, как в помещение стремительно вбежал юркий, маленький и чрезвычайно жилистый араб, который принялся с силой мять и растирать мое тело. Массаж длился очень долго. Видимо, не удовлетворившись результатом, полученным во время обычного массажа, араб вскочил на меня и принялся топтать ногами, впрочем, весьма ловко и не только не больно, но даже приятно. Каждая клетка плоти размякла и легко поддавалась насилию. Когда массажист ушел, я хотел уже было подняться с лежака, но тут в помещение вошли два темнокожих мальчика, совершенно голые, которые вновь уложили меня обратно и своими тонкими умелыми ручками стали втирать поочередно то масла, то кремы, то благовония. Такого блаженства я еще ни разу до этого не испытывал. Мальчики ловко переворачивали меня, клали на бок, на спину, на живот, все время гладя мое тело. Не стану передавать всего того, что они со мной делали, добавлю лишь, что от них не укрылось ни одно интимное место.
Путешествие становилось все лучше и лучше.
Проехав Суэцкий канал на верблюдах, я вновь сел на корабль, который после долгого плавания доставил меня в Бомбей. Это была Индия – место, куда я стремился попасть с того самого времени, как услышал захватывающие рассказы об этой сказочной стране от тетушки Аделаиды и кузины Долорес.
Индия – это место, где, как давным-давно сказала мне кузина, можно делать абсолютно все, но лучше всего – вовсе ничего не делать. Всегда теплый климат, способствующий земледелию, удивительная по красоте природа, загадочная культура, первые ростки цивилизации, которые только сейчас стали пробиваться в этой стране, столько лет бывшей колонией, но до сих пор не развитой, и сами индийцы, доброжелательные, наивные, – все это пленило меня, едва я сошел с трапа корабля на пристань Бомбея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34