Никого. И только в четыре начались поиски, немного по-дилетантски, правда, никто всерьез не волновался. Никому в голову не пришло искать ее в Вобане. Уже три дня была непогода, кто мог подумать, что она пойдет за моллюсками. В конце концов в восемь вечера позвонили в жандармерию Фуэнана. Ее нашли на следующий день, прочесав все вокруг. Берег Вобан не близко, это на мысу. Вот и все. Как я уже говорил, необходимые меры были приняты. Произошел несчастный случай. И что теперь?
– А теперь необходимые меры уступают место искусству. У нее на ноге ничего не заметили?
Шевалье покорно уселся на свое место, мельком взглянув на Кельвелера. Кельвелера не просто будет заставить уйти, и он не тот человек, которого можно выставить.
– В том-то и дело, – сказал Шевалье. – Вы избавили бы себя от труда ехать в такую даль, если бы просто позвонили мне. Я сказал бы вам, что Мари Лакаста упала со скалы и с ее ногами все в порядке.
Луи опустил голову и задумался:
– В самом деле?
– Абсолютно.
– Не будет ли бестактностью с моей стороны, если я попрошу у вас протокол?
– Не будет ли бестактностью с моей стороны, если я спрошу, специально ли вас сюда прислали?
– Я больше не служу в министерстве, – улыбнулся Луи, – и вы об этом знали, не так ли?
– Я только догадывался. Значит, вы здесь в качестве добровольца?
– Да, и вы совершенно не обязаны отвечать на мои вопросы.
– Вы могли бы сказать сразу.
– А вы меня сразу не спрашивали.
– Это правда. Прочтите рапорт, если вас это успокоит. Спросите его у моей секретарши, только, пожалуйста, не выносите его из кабинета.
Луи в который раз спрятал в карман косточку, до которой, похоже, решительно никому не было дела, как будто Париж усеян кусочками женских пальцев. Он внимательно прочел рапорт, составленный жандармами в воскресенье вечером. О ногах действительно ни слова. Он попрощался с секретаршей и вернулся в кабинет мэра. Но тот вышел пропустить стаканчик в кафе напротив, как объяснил молодой человек в приемной.
Бегая вокруг стола, мэр играл партию в бильярд в окружении дюжины своих подчиненных. Луи дождался, когда мэр промахнется и прекратит игру, чтобы подойти к нему.
– Вы не сказали, что Мари работала у Севранов, – прошептал он у него за спиной.
– А какое это имеет значение? – прошептал в ответ мэр, следя за игрой соперника.
– Да ведь питбуль принадлежит им!
Мэр сказал несколько слов своему соседу, отдал ему кий и увел Луи в угол зала.
– Месье Кельвелер, – сказал он, – я не знаю, чего вы добиваетесь, но вы не можете не считаться с фактами. В сенате мой коллега Дешам очень хорошо отзывался о вас. И вот вы здесь и заняты происшествием, без сомнения, трагическим, но не представляющим ни малейшего интереса для такого человека, как вы. Вы едете за шестьсот километров, чтобы связать две вещи, никак между собой не связанные. Мне говорили, что переубедить вас трудно, а это не всегда достойно похвалы, но почему вы занимаетесь делом, в котором все ясно?
Немного критики, немного лести, отметил Луи. Ни один выборный чиновник не желал видеть его в своих владениях.
– В сенате, – вяло продолжал Шевалье, – также говорят, что лучше терпеть клопов в кровати, чем позволить Немцу рыться в своих шкафах. Извините, если это вас задевает, но так о вас говорят.
– Я знаю.
– А еще говорят, что в этом случае надо поступать так же, как с клопами, – сжечь мебель.
Шевалье тихонько засмеялся и довольно кивнул на сменившего его игрока.
– Что касается меня, мне жечь нечего, но и отчитываться перед вами не в чем, потому что вы больше не на службе. Я не знаю, от безделья ли вы так упрямы. Да, питбуль принадлежит Севранам, и Мари тоже принадлежала им, если можно так выразиться. Она была кормилицей Лины Севран и никогда с ней не расставалась. Но Мари упала со скалы, и пальцы ее были целы. Нужно ли это повторять? Севран – человек энергичный и много делает для общины. Про его собаку ничего хорошего сказать не могу, пусть это останется между нами. Но у вас нет ни причин, ни права его преследовать. Тем более что его пес, к вашему сведению, все время удирает из дому, шляется по округе и сжирает груды мусора. Пройдет десять лет, прежде чем вы разберетесь, где он это нашел, да и он ли это был, неизвестно.
– Закончим партию? – предложил Луи, указывая на бильярд. – Кажется, ваш соперник собирается уходить.
– Хорошо, – согласился Шевалье.
Каждый с видом бывалого игрока натер кий мелом, и Луи начал партию в окружении дюжины зрителей, которые то комментировали игру, то восхищенно следили за ней. Одни приходили, другие уходили, народ в кафе часто менялся. В середине игры Луи заказал себе пива, и это, похоже, обрадовало мэра, который спросил бокал мюскаде и в конце концов выиграл партию. Шевалье прожил здесь двенадцать лет, а значит, сыграл четыре тысячи бильярдных партий, такое со счетов не сбросишь. На радостях мэр пригласил Луи отобедать. Позади игорного зала оказалось просторное помещение, где стояло полтора десятка столиков. Голые стены почернели от огня в камине. Это старое кафе со смежными залами нравилось Луи все больше. Он бы охотно поставил себе койку где-нибудь в уголке у камина, только чего ради, если Мари Лакаста упала со скалы и обе ее ноги были целы. От этой мысли он помрачнел. Пусть ему не удастся узнать, кому принадлежал этот палец, и все же, черт побери, он не считал, что это пустячный случай.
Усаживаясь за стол, Луи вспомнил совет Марты. Когда перед тобой тип, который сомневается, стоит ли иметь с тобой дело, садись напротив. В профиль ты несносен, заруби это себе на носу, зато лицом к лицу у тебя есть все шансы на победу, если только постараешься и не станешь строить из себя Немца. С женщинами поступай так же, но садись поближе. Луи сел напротив мэра. Поговорили о бильярде, о кафе, об управлении общиной, делах и политике. Шевалье был нездешний, его сюда перебросили. Он считал, что с ним обошлись сурово, отправив в эту бретонскую дыру, но в конце концов он привязался к здешним местам. Луи поделился с ним парой секретов, которые могли заинтересовать мэра. Похоже, застольная стратегия Луи оказалась удачной, и мэр перешел от вялой подозрительности к вялой сердечности и дружелюбию пополам с шушуканьем. Луи умел расположить к себе собеседника. Марта считала, что это довольно мерзко, но приносит несомненную пользу. Под конец трапезы к ним подошел толстый коротышка. Низкий лоб, тяжелое лицо, Луи сразу узнал директора центра талассотерапии, мужа малышки Полины, то есть того самого гада, который ее у него отнял. Они с Шевалье потолковали о расходах и водопроводе и договорились продолжить разговор на неделе.
Эта встреча расстроила Луи. Расставшись с мэром на притворно дружеской ноте, он сначала прогулялся по порту, потом по пустынным улицам, где стояли дома с закрытыми ставнями, чтобы проветрить Бюфо, который совсем неплохо чувствовал себя в сыром кармане. Бюфо был парень покладистый. Вероятно, то же можно было сказать и о мэре. Мэр страшно обрадовался, что Луи покидает Пор-Николя, а Луи все переживал свое разочарование и незаметное для других поражение. Из гостиницы он вызвал такси и велел отвезти себя в жандармерию Фуэнана.
XV
Под вечер Марк Вандузлер сошел с поезда в Кемпере. Уж больно просто все получается. Кельвелер заставил его потратить несколько дней, чтобы выследить пса-падальщика, а завершать дело отправился в одиночку. Нет уж, дудки. Не один Кельвелер не любит оставлять темные истории непроясненными. Он, Марк, тоже никогда не бросал начатое расследование, никогда, потому что терпеть не мог откладывать дела на потом. Конечно, все его изыскания касались Средних веков, но все равно это были расследования. Он всегда досконально изучал архивы, даже самые запутанные. Кропотливое исследование деревенской торговли XI века стоило ему много пота и крови, но видит бог, работа была доведена до конца. Конечно, тут совсем другое дело, гнусное убийство, сказал Луи, но Луи вовсе не владеет монопольным правом на расследование гнусностей. А теперь сын Второй мировой – надо срочно перестать его так называть, а то еще, не ровен час, проговоришься, – сын Второй мировой сам отправился на поиски пса, которого к тому же выследил Матиас. И Матиас был с ним согласен, надо разыскать эту псину. Возможно, именно это больше всего повлияло на решение Марка. Он наскоро покидал вещи в сумку, а Люсьен, историк Первой мировой, взял и все вытряхнул, упрекнув его в неумении складывать вещи. Чтоб ему пусто было!
– К черту! – крикнул Марк. – Я из-за тебя на поезд опоздаю!
– Не опоздаешь. Поезда всегда дожидаются доблестных воинов на Восточном вокзале, это правило останется на века. Женщины плачут, но поезда, увы, уходят.
– Да я не с Восточного вокзала еду!
– Какая разница. Вообще-то ты забыл главное.
Компактно укладывая рубашки, Люсьен кивнул в сторону кипы счетов сеньора де Пюизе.
И в самом деле, Марк рассчитывал поспать в поезде, подложив под голову учетные книги Гуго. Средневековье было его спасением. Когда рядом с тобой десять веков, нигде не пропадешь. Прелесть Средневековья, объяснял Марк Люсьену, в том, что его невозможно исчерпать, даже копаясь в нем тысячелетиями, и это более благодарный труд, чем изучение Первой мировой войны, которую когда-нибудь будешь знать по дням и по часам. Величайшее заблуждение, отвечал Люсьен, Первая мировая – это бездна, это черная дыра человечества, это потрясение, в котором кроется тайна всех катастроф. Историк нужен не для того, чтобы успокаивать людей, а чтобы бить тревогу. Марк уснул между Лорианом и Кемпером.
Такси довезло его до Пор-Николя, он быстро миновал разрушенный порт и разбросанный по берегу поселок, от которого уцелела лишь середина, и пошел пройтись по каменистому берегу. Уже темнело, хоть и на полчаса позже, чем в столице, и он спотыкался на скользких камнях. Начинался прилив, и Марк шагал у кромки воды, спокойный и удовлетворенный, по его волосам стекали струи дождя. По правде сказать, если бы он не посвятил себя Средним векам, то стал бы моряком. Но его ничуть не манили современные суда. А подводные лодки и подавно. Он побывал на «Эспадоне», лежащем в воде у берегов Сен-Назера, что было крупной ошибкой – в торпедном отсеке его прошиб холодный пот. Ну что ж, он был бы моряком прошлого. Хотя китобойные суда и канонерки тоже его не вдохновляли. Значит, он плавал бы по морям еще раньше, в конце XV века, к примеру, отправился бы искать одну землю, заблудился и открыл другую. Выходит, будь он моряком, все равно никуда бы не делся от Средневековья, чему быть, того не миновать. От этих мыслей Марку стало тоскливо. Ему не нравилось чувствовать себя запертым, загнанным в угол, пусть даже и Средними веками. Десять веков могут быть так же тесны, как десять квадратных метров камеры. Вероятно, это была еще одна причина, которая привела его туда, где кончалась земля, в Finis Terrae, на край света, в Финистер.
XVI
Поздно вечером Луи заявился к мэру домой.
Стоя на пороге, Шевалье смотрел на него большими голубыми глазами и бесшумно шевелил вялыми тонкими губами. Похоже, про себя он устало произнес: «вот черт».
– Шевалье, мне снова нужно поговорить с вами.
Выставить Кельвелера вон? Бесполезно, все равно завтра вернется, мэр знал это наверняка. Он впустил его в дом, зачем-то сказав, что жена уже спит, и Луи сел в кресло, которое ему молча указал хозяин. Кресло было таким же рыхлым, как его владелец, таким же оказался спящий на полу пес. Тут, по крайней мере, правило работало. Это был бульдог – крупный кобель, уставший гоняться за бульдожками и считавший, что дело свое он сделал, на этом его собачья служба кончена, и не рассчитывайте, что он станет ворчать, потому что в доме чужой.
– Похоже, ваш пес знает толк в жизни, – сказал Луи.
– Если хотите знать, – ответил Шевалье, устраиваясь на диван, – он никогда никого не кусал и пальцы тоже не отгрызал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30