Об этой мелочи легко забыть. В поезде чувствуешь себя спокойно, кажется, что ты один, в то время как весь вагон видит твое отражение. Я это знаю, я часто рассматриваю других. А как же выглядел ты в поезде на обратном пути? Крути, Марк, выбей правду из этой железной гробницы. Был ли ты похож на убитого горем друга, которого все видели во время следствия? Вовсе нет. Ты улыбался, ты радовался, и Диего это увидел. А почему же тореро ничего не сказал? Потому что он думал, что Лина убила своего мужа, а ты ее сообщник. Обвинить Лину, которую Мари воспитывала с детства, значило уничтожить Мари. Диего любил Мари, он хотел, чтобы она никогда ничего не узнала. Но рядом с вами, тем более после вашей женитьбы, он изменился. И однажды вечером Диего узнал, что Лина ни при чем, что она ничего не знает. Как? Крути, Марк, мать твою! Я понятия не имею, ты нам скажешь, как он додумался. То ли он поговорил с Линой, а может, было какое-то письмо, нечто, что помогло ему понять. Отныне Диего знает, что ты – единственный убийца. Он приходит к тебе. Ты уводишь его из дому, хочешь поговорить, вы ведь такие давние друзья. Однако Диего предусмотрительно захватывает ружье. Но сентиментальный испанец был легок как перышко по сравнению с тобой. Ты сделан из стали, твои рычаги, поршни и шестеренки работают безотказно, на смазке из гордыни и амбиций, они вертятся и бьют в цель, укрепляя твою власть. Ты убиваешь Диего и хоронишь его здесь. А зачем ты убил Мари, старую Мари, которая ждала своего испанца, собирая моллюсков? Мари переезжает, Лина хочет взять ее к себе. Тебя беспокоит этот злополучный переезд. А вдруг Диего что-то оставил? Ты уже давно обыскал их дом, но кто знает, может, у супругов были свои тайники? Ты садишься в машину, чтобы, как обычно в четверг вечером, ехать в Париж, машину прячешь, сам идешь к дому Мари и наблюдаешь. Несчастная старуха не пошла за моллюсками, она плачет над вещами из письменного стола Диего, которые уложила в коробку. Она бродит по пустой комнате, трогает мебель, с которой столько связано, а потом что-то находит. Что? И где? Ты нам расскажешь. Может, несколько свернутых листков в старом зонтике у двери. Я говорю про зонтик, потому что его обычно не кладут в коробку, а в комнате он был, я спрашивал. Мне видится это так, какой-нибудь нехитрый тайничок, ты нам расскажешь. Ты входишь к Мари, оглушаешь ее, увозишь, убиваешь ее в лесной хижине или где-то еще и относишь ее на берег. Это занимает десять минут. Отыскать ее сапог и снова его надеть занимает еще десять минут. Ты едешь в Париж, и там происходит драма. Собачья драма, которую твой отлаженный механизм не мог предугадать. Пес испражняется на решетку у дерева. Здорово, да? Природный позыв кишечника вмешивается в безупречный ход никелированных турбин… Теперь ты узнаешь, что природе доверять нельзя, не бери с собой пса. Приезжает полиция, начинается следствие, это не было предусмотрено, ты включаешь мотор и наносишь ответный удар, доверив свое спасение священной механике. Ты обвиняешь Гаэля и Жана, подсунув мне в карман записку. Здорово придумано, инженер, тебе удалось сбить меня с толку, и потом, моя голова была занята другим. Я навел справки о печатной машинке «Виротип» 1914 года выпуска. Это не простая машинка, ее верхняя часть съемная, ее можно установить на миниатюрную подставку, а значит, носить с собой. Она настолько компактна, что поместится в кармане, и при некоторой ловкости – а она у тебя есть – можно напечатать текст, не вынимая рук из пальто. Но как видеть, что печатаешь? Печатать вслепую? Конечно, ты ведь это умеешь. Существуют две модели «Виротипа» – буквенная и осязательная, разработанная для слепых инвалидов Первой мировой войны. Твоя машинка именно такая, настоящий раритет. Я прочел обо всем этом в Ренне, в книге Эрнста Мартина, справочнике коллекционера, такая книжка валяется у тебя в кухне на буфете. Понимаешь, я заметил ее, потому что она немецкая. Твой «Виротип» – просто гениальная идея. На глазах у всех ты полдня просидел в кафе. Ты не мог напечатать записку, ты вне подозрений, тебя защищает секрет этой удивительной машинки. Я сам уверил в этом Геррека. На самом же деле ты напечатал письмо не сходя с места, в кармане, после того как забил седьмой шар. Окончив игру, ты надел пальто. Потом все просто: взял бумажку платком, смял и бросил мне в карман. Вернувшись домой, ты вновь установил съемную каретку на массивную подставку «Виротипа». Ты позволишь мне снова взглянуть на это устройство, оно меня заинтересовало, признаюсь, я о таком не слышал. Но ты и рассчитывал на то, что никто не может об этом знать. Кому придет в голову, что старинная машинка уместится в кармане пальто? Но поскольку что-то здесь не вязалось, я справился в книгах. Иногда я становлюсь исследователем, инженер, не стоит всех держать за дураков, в этом твоя ошибка. А потом ты столкнул Гаэля, его жизнь для тебя ничто, всего лишь мелкий рычаг в твоем гнусном механизме.
Луи замолчал и потянулся. Потом посмотрел на Марка и Матиаса.
– Что-то я разошелся, как сказала бы Марта. Пора с этим кончать. Лина выследила тебя ночью, когда ты встретился с Гаэлем. А раз она пошла за тобой, значит, подозревала. А раз она подозревает, значит, участь ее решена. Ты наводишь подозрения на нее. Ареста Жана тебе кажется недостаточно. По-твоему, Геррек ведет себя нерешительно утром возле церкви, где набожный бедолага оплакивает своего дружка Гаэля. Значит, за все должна заплатить Лина, пока у нее не сдали нервы. Ты наверняка позаботился о том, чтобы она молчала, думаю, ты пошел простым путем, пригрозил расправиться с детьми. Конечно, Лина будет молчать, она чуть жива от страха. С тех пор как я приехал, с самого начала истории с псом, она боится. Здорово, Геррек, сейчас закончу с этим типом и передам его тебе. Как Гаэль?
– Приходит в себя, – ответил Геррек.
У инспектора был радостный вид, он успел привязаться к юноше.
– Послушай конец, – сказал Луи, – начало потом перескажу. Лина боится из-за пальца, который отгрыз пес. Потому что пес знает, что в четверг вечером ты уедешь, и ходит за тобой по пятам. Так делают все собаки, даже твой питбуль, но я слишком долго держал жабу и не сразу об этом вспомнил. Лине это известно. Она делает выводы. Если пес отгрыз Мари палец, значит, ты, Севран, был где-то рядом, по вечерам, когда ты выводишь машину, пес от тебя не отходит. Лина делает чудовищный вывод, она думает о первом муже, о Диего, и картина предстает перед ней в истинном свете. Ее охватывает паника, ей кажется, она сходит с ума, она считает тебя сумасшедшим и уже не может успокоиться. Она все держит в себе, и ей до того страшно, что она сама уже выглядит подозрительно. Она следит за тобой, не отходит ни на шаг. С этой минуты ее участь предрешена, а мы, как идиоты, тратим еще один день, идя по ложному следу, по которому ты нас пустил. Сегодня вечером, узнав секрет «Виротипа», я уже был уверен, что это ты, но не имел доказательств. То, что Лина не разбирается в машинках, ничего не доказывает. Остается еще пес. Он уже исторг из себя одну подсказку, а посмертно дал и вторую. Он ненавидел Лину и никогда не увязался бы за ней на берег. Учитывая недостаточность этих доказательств и упорное молчание Лины, которая защищает детей, она обречена. Пришлось самим добыть доказательство. Сегодня вечером, когда я видел, как ты заставил ее оговорить себя, чтобы после разыграть самоубийство, ты сам подал мне идею. Уверяю тебя, я очень торопился вернуться из Кемпера, когда узнал, что она собирается бежать. Лина в бегах – слишком большой риск для тебя, и ты намерен ее устранить. А ведь ты, возможно, любил ее, раз отнял у Тома, конечно, если тебя интересовали не только его машинки, что весьма вероятно. Я привел тебя сюда, чтобы ты попытался ее убить за тот краткий миг, когда я оставил тебя одного, бросившись к Марку. У тебя не оставалось выбора, другого времени и места уже не будет. Теперь ты понимаешь, что Матиас стоял на страже. Я не стал бы так рисковать, не будь я уверен, что охотник схватит тебя вовремя. Ты просто мразь, Севран, надеюсь, ты это усвоил, потому что повторять у меня духу не хватит.
Луи подошел к Лине и обхватил ладонями ее лицо, чтобы убедиться, что страх прошел.
– Берем вещи и уходим, – сказал он ей.
На этот раз Лина ответила. Вернее, в знак согласия она кивнула.
XXX
Луи провалялся в постели до десяти.
Захватив Марка и Матиаса, он отправился к Бланше. С тех пор как Луи в доме полицая назвал Марка индейцем, тот охотно изображал апача, лишь стараясь не переигрывать. К тому же роль индейца подходила к его сапогам, так что спорить определенно не стоило. Матиас тоже улыбался, ему понравился разгром полицая, хотя под конец грубость Луи его слегка ошарашила. Матиас был самым деликатным среди скрупулезных исследователей едва различимых следов и миниатюрных орудий охотников магдаленской культуры. Утром он забыл причесаться и по дороге ерошил руками свою светлую шевелюру. А вообще-то следует признать, что он был бы только рад обрушить свои деликатные исследовательские кулаки на голову Бланше.
Но делать никому ничего не пришлось.
– Пойду заберу свой заказ, – сказал Луи.
Бланше все приготовил, молча протянул ему две старые перевязанные сумки и небольшую коробку, и дверь снова закрылась.
– Зайдем в кафе и поедем? – спросил Марк, тащивший коробку.
– Погоди до вечера, надо кое-что завершить, – сказал Луи. – И потом мне надо повидать Полину. Просто зайду попрощаться, и поедем.
– Ладно, – вздохнул Марк, – тогда я захвачу в кафе сеньора Гуго, найдешь меня там.
Луи отправился на поиски Геррека. Марк разложил средневековые счета на столе, который освободила для него старая Антуанетта, и начал с Матиасом партию в настольный футбол. Луи сказал, что теперь можно говорить, рассказать все кому угодно в кафе, а для Марка это было наилучшим отдыхом. Матиас был прекрасным человеком, он никогда не мешал красочной болтовне друга. И пока тот разглагольствовал за игрой в окружении рыбаков, служащих мэрии и старой Антуанетты, которая следила за тем, сколько бокалов белого вина выпито, Матиас выигрывал одну партию за другой. Но разве мог какой-то детский шарик уязвить самолюбие Марка?
Луи явился в кафе к часу дня. Севран после ночного приступа бешенства, столь буйного, что пришлось вызывать врача, утром согласился отвечать на вопросы Геррека, швыряя признания, как кость собаке, с ненавистью, презрением и дрожью в голосе. Геррека не волновало, что его называют ничтожеством, лишь бы открылись новые факты. Чтобы свалить своего друга Тома с балкона, Севран придумал простой способ. Когда Диего уснул в гостинице, Севран вернулся во двор. Тома, как между ними было условлено, ждал его на террасе. Лину никогда не интересовали пишущие машинки, за исключением единственной модели, «Хартер», ей, как ребенку, хотелось иметь то, что считалось большой редкостью. «Хартера» никогда и ни у кого не было. Севрану удалось его добыть, и он хотел подарить его Лине на день рождения. Неслыханный подарок был тайной двух друзей. Инженер принес тяжелую машинку во двор, завернув в одеяло, и обвязал длинным ремнем, конец которого бросил Тома. «Привяжи ее к запястью, чтобы не упала». Тома привязал, стал поднимать машинку, и когда она была на высоте двух метров, Севран подпрыгнул, уцепился за нее и дернул. Тома упал, и Севран прикончил его, ударив головой о камень. Затем перерезал привязанный к запястью ремень и был уже на улице, когда выбежала Лина. Машинка упала и ударилась, уточнил Севран, но это была грубая конторская «Олимпия» тридцатых годов. Нет, жалкое ничтожество, «Хартер» он так и не нашел. А если бы нашел, не сказал бы.
Наступило время аперитива, Луи отвел мэра в дальний зал и начал захватывающий рассказ. Мэр слушал отчет Луи, поверхность пруда слегка колыхалась, зашевелились обитавшие в нем карпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30