Волнения, правда, почти не было. Где-то далеко над морем бушевала гроза. Она шла сюда и должна была разразиться в течение ближайшего часа. Туман казался саваном, опущенным на сырой песок.
И тем не менее Хобби решил искупаться. Может быть, машинально подумал и чуть было не пожелал он, молния, ударив с небес, поразит его в темя – самую высокую точку на поверхности океана, – и тогда он камнем пойдет на дно.
А думал он сейчас вот о чем: какая несправедливость наказывать человека его лет и масштабов за то, что вытворил пятнадцать лет назад глупый юнец. Пьянство, наркотики, женщины, порнография, поиски приключений, сексуальные эксперименты, оргии, таинственные церемонии – самое меньшее, одна из которых вышла из-под контроля и обернулась целой цепью нежеланных и непредвиденных последствий. Все это можно списать на разбухшие яйца и взбунтовавшиеся гормоны. Классический случай ограниченной ответственности за свои поступки, обусловленной самыми естественными причинами.
Да ради Бога! Как можно обвинять человека в том, на что его подбили фокусы матушки-природы. И разве гормоны сами по себе не являются столь же мощными источниками агрессивного насильственного поведения, как алкоголь и сахар? И разве не оправдали политикана из Сан-Франциско, ставшего убийцей из-за того, что он переел «Туимкиз»? И разве тех, кто избивает жен и даже убивает их, не выпускают на свободу только потому, что на момент совершения преступления они были пьяны или находились в стрессовом состоянии?
И вся эта ерунда с черными кошками, пентаграммами, «Водолеем», колесницей Люцифера, первосвященника адского воинства, с принесением в жертву козла, с целованием в задние уста, с дьявольскими пактами и обетами, с обнаженными женщинами, распластанными на плоском жертвенном камне. Все это было игрой, спектаклем, все это было полным дерьмом. Никто же не верил в это по-настоящему. Да ведь по-настоящему ничего и не происходило!
Волосы у него были влажными. На нем был всегдашний купальный халат. Ноги у него отливали синевой и напоминали ноги мертвеца в искусственном свете, заливавшем патио и проникавшем оттуда в гостиную.
Ева Шойрен сидела на большом кожаном пуфе возле кофейного столика с зеркалом. Из саквояжа она достала фиалы, шкатулки и свечи. На столике появилась и чугунная кадильница в форме жабы. Появился кинжал, появился экземпляр «Гримуара Гонория», в котором описаны ступени, нисходя по которым, вызываешь дьявола: заколов козла, обезглавив черного петуха, вырвав глаза у кошки…
Хобби наблюдал за ее действиями. Он постоянно клялся, будто не верит в весь этот вздор, но все равно испытывал сейчас сильное волнение, его сердце отчаянно билось, а дыхание никак нельзя было назвать ровным.
– Не уверен, что это удачная мысль, – сказал он.
– А когда появится Боливия?
– Он вообще не появится. Я позвонил ему и попросил приехать на небольшое совещание в связи с возникшей проблемой, а он ответил, что у него лично никаких проблем нет и ни в каких посиделках, связанных с заклятием дьявола, он участвовать не будет.
– Так и сказал?
– Слово в слово. И даже назвал эти посиделки говенными.
– Говенными? Не может быть!
– Да какая разница, как именно он выразился! Он не придет – и точка.
– Но он же хунган. Он сам меня всему научил.
– Он говорит, что пришел к богатству и власти, а все остальное как было говном, так и осталось и служило ему только затем, чтобы морочить простаков, пока он сам был всего лишь незаконным иммигрантом из Мексики. Говорит, меня не гребет, так я и подмахивать не стану. Кроме того, говорит, он заново родился во Христе и больше со всем этим говном дела иметь не желает.
Со стороны моря послышались раскаты дальнего грома, напоминая рык таинственных океанских чудовищ.
– Твои друзья предают тебя, – сказала она так, словно наложила на него тяжкое проклятие.
– Какого хера! О чем ты говоришь?
– Боливия отказывается поделиться с нами своим могуществом. Поросенок Дули, выполняя твой заказ, промахнулся.
– Было темно, и он принял кочан капусты за голову Янгера. Ничего не поделаешь, бывает.
– Вот и я о том же. Бывает. Но бывает ведь не просто так. Бывает, потому что все для этого подстроено. Потому что это часть определенного плана. – Она сделала вид, будто отгоняет от глаз дым, которого на самом деле не было. – Пусть пройдет.
Она продолжила свои приготовления, выкладывая на стол необходимые для колдовства предметы один за другим с такой торжественностью, как раскладывает продукты шеф-повар перед тем, как начать готовить фирменное блюдо. Выложила кокаин, выложила шприцы, зажгла ароматическую свечу, набила трубки с тем, чтобы подкурить и «крэк».
"Тот, кто кует образ, тот, кто чарует –
Презрительное лицо, дурной глаз,
Лукавый рот, лукавый язык,
Лукавые губы, лукавые речи.
Дух бе…
– К чему все это дерьмо? – удивился Хобби.
– А тебе что, не нравится?
– Я хочу сказать, какой в этом смысл? Этому говнюку ничего не нужно, кроме выпивки. Если хочешь лишить его чувств, запасись спиртным. Ни кокаин, ни «колеса» не понадобятся. Только галлон самогонки.
– Это не для него, – ответила Ева.
– Какого хера? Тогда для кого же?
– Для тебя. Для меня. Подготовить нас, чтобы мы сумели сделать то, что нам нужно сделать.
– Не верю я во всю эту херню, – сказал Хобби. – Да и никогда не верил. Я занимался всем этим только для забавы. – В голосе его слышались нотки отчаяния. Могло показаться, что он надеется на то, что, продемонстрировав ей свой скептицизм, освободится тем самым от взятых на себя обязательств. – Сам не понимаю, каким образом тебе удалось заставить меня заняться всей этой ахинеей.
– Никто тебя не заставлял. Тебе самому хотелось. Ты шел навстречу этому с распростертыми объятьями. Ты изнывал от жажды.
Голос ее звучал устало. Словно ей надоело, смертельно надоело фиглярничать и притворяться.
– Только не читай мне проповедь. Ты ведь не начинаешь очередную проповедь, я могу на это надеяться? Потому что мне хочется объяснить тебе раз и навсегда – да я это, впрочем уже не раз делал. Я не верю во все это дерьмо. И никогда не верил.
Ева улыбнулась.
– Ну да, конечно же. Я понимаю. Значит, ты не веришь. А присоединился ты к нам, потому что у нас были женщины и острые ощущения.
– И фокусы. Знаешь, те фокусы, которые я мог вставлять в свои картины. Вся эта штука с козлами. Я хочу сказать, ритуальное заклание.
– Голые актрисы, разлегшиеся на плоском камне, позволяя тебе использовать собственное тело в качестве жертвенного алтаря?
– Совершенно верно.
– Свечи и факелы, кровь и жир на огне, пульсирующая жилка на горле…
– Прекрати.
– Пульсирующая жилка на шее у шлюхи, которую сейчас зарежут, – столь же непринужденно сказала Ева.
– Господи!
Хобби выдохнул это так, словно она только что напомнила ему о том, что он самым тщательным образом старался забыть.
– Его, пожалуйста, не призывай, – сказала Ева. -В него ты тоже не веришь. Разве не об этом ты мне всегда твердил? Не верю, мол, ни в Отца, ни в Сына, ни в Святого Духа. Не верю ни во что, кроме того, что волнует меня, возбуждает, подстегивает, торопит навстречу смерти со скоростью мили в минуту. Да и кому какое дело до того, во что ты веришь? В богиню ли со слоновьей тушей и алчными руками. В бога ли с головой коршуна. Или в седобородого старца, восседающего на валуне. Или в несчастного сукиного сына, которого распяли на кресте. Или в летучую мышь с языком из живого пламени.
Она прижала руки к бокам и запрокинула голову.
– Астарта, Асмодей, молю вас принять жертву, которую мы вам принесем, чтобы вы сделали для нас то, о чем мы попросим.
– Если надо замочить его, то давай замочим без этой комедии, – сердито сказал Хобби.
Ева, рассмеявшись, уронила руки.
– А если он не явится? – спросил Хобби.
– Явится, никуда не денется.
– А как он доберется?
– Я одолжила ему свою машину.
– Что?
– Я приехала сюда на такси. Велела водителю высадить меня за милю от твоего дома. Сказала, что посижу на пляже и пропущу в одиночестве бокальчик вина.
– Он решил, должно быть, что ты чокнутая. В денек вроде нынешнего!
– Америка – это страна чокнутых.
– А зачем все эти сложности? Почему бы тебе было не посадить Янгера в машину и не доставить его сюда?
Ева обыкновенным бритвенным лезвием чертила на зеркальной поверхности столика какие-то линии.
– Не хотелось идти на малейший риск того, чтобы кто-нибудь увидел нас вдвоем. Он приедет сюда на моей машине, а я на ней отсюда уеду. Если кто-нибудь из твоих соседей и обратит внимание на машину, он не заметит ничего необычного. Здесь моя машина и я тоже здесь. А потом моя машина исчезает, и это означает, что я уехала. А с кем-нибудь другим меня никто не видит.
– Ради Бога, – мрачно ответил он, и все его лицо подобралось наподобие кулака. Могло показаться, будто он сейчас завизжит, или сломается, или заплачет. – А если кто-нибудь увидит, как он выходит из твоей машины? Вот чего ты, пожалуй, не продумала.
– Ошибаешься, я и это продумала. Он ведь вспомнил про нож. Значит, вспомнит и все остальное. Вспомнит, что мы там были. Вспомнит церемонию, вспомнит жертвоприношение – и поймет, что отсидел пятнадцать лет за преступление, которого не совершал.
Она передала ему тонкую серебряную трубку – тоньше, чем скатанная в трубочку долларовая купюра. Хобби соскользнул с дивана и опустился на колени. Он вставил себе конец трубки в правую ноздрю, пальцем зажал левую и принял дозу кокаина. Затем зажал правую ноздрю и дал полакомиться левой.
Его бросило в дрожь, когда химия мозга среагировала на наркотик. Яйца налились, член напрягся. Волшебство белого порошка заключается в том, что он внушает тебе, будто ты обладаешь могуществом, которого в тебе на самом деле нет.
– Ух, – выдохнул он.
Она прошла к стеклянным дверям и выключила освещение вокруг бассейна. Ее обдало порывом близящейся бури.
Зазвенел колокольчик у главных ворот, извещая о чьем-то прибытии.
– Вот он, – сказала Ева.
Она вернулась в гостиную и подошла к бару.
Пока Хобби ходил отпирать дверь, она налила в один большой бокал гремучую смесь неразбавленных коньяка, рома и водки.
– Белая молния, – пробормотала она, усмехаясь.
Янгер вошел в комнату важный, как петух. Или как игрок, у которого припрятаны в рукаве все тузы. На нем была «вареная» джинсовая рубашка, «вареные» джинсы и атласная жилетка. Башмаки на платформе делали его еще выше, чем он был на самом деле.
– Господи, как ты потрясающе выглядишь. – С бокалом в руке Ева двинулась ему навстречу. – Гадко и сладко.
– В тюрьме жиром не зарастешь.
– Ну так налетай. Вот, пропусти для начала стаканчик.
Он посмотрел на бокал, недоверчиво понюхал. Ева поднесла бокал ко рту и отпила немного.
– Ты что же, решил, будто я собираюсь тебя отравить?
Она смеялась над ним. Она знала, что имеет над ним определенную власть. Он научился управляться с женщинами еще у себя в горах, но, разумеется, не с такими, как Ева Шойрен. Их он нисколько не боялся, а вот перед ней слегка робел.
– Нет, я так не решил. Но вспомнил, как вы меня напоили прошлой ночью.
– Но ведь у тебя не случилось никаких неприятностей? – быстро спросил Хобби.
– Очнулся в речной воде среди гнилых овощей. Ева и Хобби многозначительно переглянулись.
– Вы напоили меня так быстро, что я даже не успел поговорить о том, что мне непременно было надо обсудить, – сказал Янгер. – Насчет того, что мы можем друг для друга сделать хорошего.
– Да все что угодно, – сказал Ева. – Разве я не права, а, Пол? Ты ведь ни в чем не откажешь нашему другу Дюйму, верно?
Хобби на данный момент казалось, будто он висит в воздухе на высоте в десять футов от пола, и росту в нем тоже десять футов, и пальцы у него как стволы ив, а перед глазами обрушивается наземь звездный водопад.
– Ну, не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41