Какой уж там порядок! Зевак столпилось в холле видимо-невидимо! Фредди упоенно стенал о своем разбитом сердце, пока Джилл не прислала весточку через Доркас, что капризами и шантажом ее не пронять, так, мол, после свадьбы недолго оказаться под каблуком у муженька.
– Голубушка, я согласна от всей души! – прощебетала Примула. – А что же сталось с вашей свекровью?
– Судя по запискам констебля Бикера, мистер Исаак Хаскелл заявил, что его жена отправилась в духовное паломничество.
– Ах, как романтично! – вздохнула Примула. – Ознакомившись с «Кентерберийскими рассказами», я поняла, что в таких путешествиях можно встретить столько странных личностей…
* * *
Официально медовый месяц был отменен. Около половины седьмого мы с Беном (уже в гражданском платье) сидели в поезде, который должен был отправиться в Лондон в шесть тридцать три. Оставалось восемь минут до отхода. В длинном вагоне было всего несколько пассажиров, все расположились в противоположном конце. Тем лучше для них, потому что Бен открыл окно. Его клаустрофобия снова напомнила о себе.
В неоновом сиянии фонарей вокзал Читтертон-Феллс выглядел крайне убого. На бетонной стене пузырился рекламный плакат – роскошная блондинка с подрисованными усами пьет единственное в мире правильное виски. Вероятно, все дело было в моем паршивом настроении, но худой субъект в засаленном плаще, который дымил окурком, привалясь к стене кассы, показался мне зловещим.
В голове все время вертелся один и тот же вопрос: неужели мысль о том, что я стану ее невесткой, довела миссис Хаскелл до самоубийства? Бен утверждал, что констебль Бикер просто-напросто воспользовался предлогом заглянуть в Мерлин-корт. К тому же констебль сам признался, что официальное расследование никто и не думал начинать. Утром он случайно разговорился с приятелем, патрулирующим лондонскую Краун-стрит, и слово за слово выяснилось, что некая Магдалина Хаскелл в возрасте семидесяти лет вот уже два дня, к беспокойству соседей, не выходит из дома. А сын этой дамы, Бентли Т. Хаскелл, проживает неподалеку от Читтертон-Феллс, в особняке на скалах. Объяснение констебля звучало вполне правдоподобно.
Мы отказались от мысли ехать в Лондон на машине, поскольку машина Бена «хайнц 57» (наполовину «мерседес», наполовину «фольксваген», причем обе половины худшие) с возрастом превратилась в слишком норовистое создание. На станцию нас отвез Сид Фаулер. Наши неприятности послужили ему отличным антидепрессантом – настроение Сида резко пошло вверх. Он бодро подхватил наш багаж и, пока Бен покупал билеты, оживленно трещал:
– Магдалина была… да нет, рановато еще о ней в прошедшем времени… она потрясающая женщина, Элли. Без четок чувствует себя голой и непременно спрыскивает рубашки святой водой, когда их гладит. Бен тебе рассказывал, что она сватала ему некую Ангелику Евангелину Брэд? А что касается папаши Исаака… не бери в голову, если ты ему не понравишься. Женщин выше полутора метров старик считает гормональными уродками и презирает всех, кто получил деньги в наследство. Это потому, что он сам пробил себе дорогу от разносчика овощей до владельца зеленной лавки.
Когда Сид ушел играть в бинго, я не очень огорчилась.
Примут меня в качестве невестки или нет, мне все равно придется подняться в квартирку над зеленной лавкой. Мы ехали в Лондон к отцу Бена. Мой муж, набычившись, уставился в окно.
– Элли, видишь того типа с окурком на нижней губе? Мне кажется, я его где-то видел, но где – хоть убей, не помню.
– Неприятное ощущение! – с готовностью откликнулась я и почувствовала почти нежность к типу с окурком: он стал мостиком между мной и моим мужем. С явлением констебля Бикера народу прошлая жизнь Бена на Краун-стрит сомкнулась вокруг него и разделила нас. Я пребывала в растерянности, не зная, как восстановить наше утраченное единство.
– Смотри-ка, – я придвинулась поближе, – он уходит, но как-то неуверенно. Все время оглядывается.
– Наверное, решил, что поезд прирос к рельсам и никогда не тронется с места. – Бен улыбнулся, но взгляда на мне так и не остановил.
Хорошая жена знает, когда оставить мужа в покое наедине с его мыслями. Я потерла обручальное колечко. Наша любовь переживет любые невзгоды. К тому же надо смотреть правде в глаза: если до сегодняшней ночи местонахождение миссис Хаскелл не будет установлено, с медовым месяцем можно распрощаться. Вряд ли Бен откликнется на прелести жемчужно-розовой ночнушки, пока его мать обретается неизвестно в каком аду. В противном случае я бы перестала его уважать. Я надеялась только на то, что исчезновение – не более чем ловкий ход со стороны свекрови. Разве можно отколоть лучший номер, чтобы отравить женитьбу сына? Гнев слегка взбодрил меня, а заодно прогнал страх за судьбу новой родственницы. Сколько в лондонском округе мостов, под которыми ревет и шумит маслянистая темная вода? Я отказалась от намерения не нарушать мысли Бена и взяла его за руку.
– Жаль, что мы не дозвонились до твоего отца и он не знает, что мы приедем.
Бен обнял меня за плечи, и пропасть между нами сузилась.
– Видимо, он отключил телефон.
– Как ты думаешь, он забудет о вашей дурацкой вражде и заговорит наконец с тобой?
– Элли, ты не знаешь моего отца. Что верно, то верно.
Поезд издал угрожающий рев. Двери в дальнем конце вагона распахнулись, впустив ледяной воздух и выхлопные газы. Вошла седая женщина в черном, похожая на няньку из старинных детских книжек. За ней следовал мужчина с ребенком на руках… нет, с женщиной. Голова женщины свесилась с плеча мужчины, и кто-то, шедший сзади, поправил пышные каштановые волосы. Нянька вытащила из сумки дорожные подушки и разложила их на сиденье.
Бен постучал пальцем по часам. Оставалась одна минута. Мы выглянули в окно. Носильщик рысью мчался по платформе, толкая инвалидную коляску, – наверное, к багажному вагону. Я снова посмотрела на новых пассажиров. Нянька и калека заняли места спиной к нам, мужчина стоял в проходе. У него было лицо поэта, из тех, что воспевают прелести могильного покоя. Но я почти не обратила на него внимания, потому что с сиденья поднялась невысокая девочка с мышиного цвета косичками – та самая, которой я бросила свой букет, Алиса Спендер. Она что-то сказала мужчине и в этот момент поймала на себе мой взгляд. Невольно покраснев, я робко помахала ей рукой и откинулась на спинку сиденья.
– Знаешь, Элли, – Бен закинул руки за голову и потянулся, – я все больше склоняюсь к мысли, что Мамуля в полном порядке. Хочешь, поспорим, что она устроила себе роскошный отдых в каком-нибудь монастыре и наслаждается на полную катушку?
– Уверена, дорогой, что ты прав.
Кто они такие: калека, поэт, няня? Куда они едут? Какое отношение имеют к Алисе?
Состав вздрогнул. Дежурный прошел по платформе, прижимая к губам свисток, – готовился дать сигнал отправления. Внезапно на перрон ворвались две женщины в развевающихся пальто. Руки их под тяжестью багажа вытянулись, как у неандертальцев.
Одна из них, дама необъятных размеров, завопила: – Дежурный, задержите поезд! Оглушительно хлопнула дверь. Две дамы, спотыкаясь, ввалились в проход и вознамерились приземлиться возле нас. Обе болтали без умолку и выглядели такими разгоряченными, что вполне могли не заметить открытого окна. Дама в клетчатом пальто и шотландском берете показалась мне смутно знакомой, но она окинула нас с Беном равнодушным взглядом. Стало быть, на свадьбе ее не было. Средних лет, с кошачьей мордочкой, раскосые очки только усиливают впечатление. Даже волосы у нее были рыжеватые, как кошачья шерсть, а над губой пробивались усики. Дежурный дал свисток, и мы, покачиваясь на рельсах, уплыли в туманную ночь.
Бен чуть-чуть приподнял окно и снова растянулся на сиденье.
– И все-таки я убежден, что это буря в стакане воды. Бетти Лонг всегда спала и видела, как бы подложить Мамуле свинью.
Я покосилась на дам и понизила голос:
– А почему?
Бен подышал на ногти и принялся полировать их о лацкан пиджака.
– Видишь ли, я всегда был гораздо умнее ее отпрыска, к тому же…
– Несомненно, красивее.
– Это само собой разумеется.
– Бен, но мне кажется, что болтовня этой соседки задевает единственного человека – твоего отца. Мамули нет дома, и она не слышит, что там судачат про ее занавески.
– Мамуле семьдесят лет. Почему бы ей не вздремнуть этак минуточек триста, если ей угодно?
– Разумеется, но перемены в заведенном распорядке… – Умная жена знает, когда сменить тему. – А твоя мама дружила с матерью Сида, когда Фаулеры жили на Краун-стрит?
– Отношения у них были довольно приятельские, пока Джордж Фаулер не удрал с другой женщиной. Мамуля дважды в день ходила в церковь молиться, чтобы он вернулся. Но оказалось, что миссис Фаулер вовсе не жаждала его возвращения.
Пухлый саквояж сорвался с полки над головами соседок. Он запросто мог бы прибить одну из них или даже обеих, но Бен вскочил и ловко подхватил непокорный багаж.
– Не ваша пропажа? – обратился он к нашим спутницам.
Меня бросило в жар. Такой красивый, такой галантный и такой мой!.. Толстуха копалась в своей сумочке, нам ответила кошечка в шотландке:
– Большое вам спасибо. Должно быть, я небрежно закинула его на полку. Всегда нервничаю, когда приходится спешить на поезд. Обычно я выхожу из дому заранее, но сегодня мне пришлось пойти на похороны, а на похоронах спешить неудобно…
– Позвольте, я пристрою его как следует, – Бен поплотнее впихнул саквояж на полку.
Так вот почему женщины показались мне знакомыми! Я видела их у церкви, И эти брошки с черными дроздами я тоже помню. То ли эмблема клуба любителей пернатых, то ли последний писк моды на благотворительной распродаже. Женщина в шотландке сняла и протерла очки. Ее приятельница захлопнула сумочку и подалась вперед.
– Полагаю, новобрачные? Жизель и Бентли Хаскелл, верно? Замечательно! – Она басовито хохотнула.
До чего ж неприятная особа! Под оплывшим лицом колыхались бесчисленные подбородки, необъятная грудь перекатывалась, как матрас водяной кровати. Я испуганно пощупала свою талию. Никогда в жизни слова «топленые сливки» не сорвутся с моих губ!
– Меня зовут Амелия Джоппинс, а это моя приятельница Киттис Порридж.
– Очень приятно, – вежливым хором отозвались мы с Беном.
Кого же она мне напоминает, кроме собственного зеркального отражения в прошлом? Королеву Анну, когда та заболела водянкой! Точно! Высоченная башня в стиле «помпадур» из седеющих каштановых волос, массивные янтарные перстни, врезавшиеся в толстые пальцы, напыщенные манеры. Рот Амелии Джоппинс пенился улыбками, но глаза выдавали ее. Пусть только кто-нибудь посмеет вызвать неудовольствие этой толстухи, она тотчас возопит: «Отрубить ему голову!»
Я улыбнулась Киттис Порридж, сжатой в гармошку между окном и тушей приятельницы.
– Мы с вами столкнулись сегодня на кладбище.
– Совершенно верно! А я так хотела с вами познакомиться. Понимаете, миссис Хаскелл, я хочу заново обить диван и все думаю, подойдет ли золотистая парча к моим восточным коврам?
Амелия Джоппинс снова издала утробный смешок.
– Не приставай к людям, Киттис. – Она неуклюже повернулась к нам с Беном. – Я-то пропустила похороны. Сама я вдова, и Киттис тоже, наши бедные мужья скончались года три назад, так что я, конечно, сочувствую, но мне пришлось навестить подругу – она пациентка в «Эдеме». У бедняжки нервы не в порядке, сами понимаете, климакс… – Последнее слово она произнесла одними губами. – К тому же я незнакома с миссис Соллоувей, мужа которой сегодня хоронили, вот и не пошла на похороны. Знаете, трудно бывает провести четкую границу между сочувствием и вульгарным любопытством. Особенно если покойный погиб от несчастного случая.
– Действительно, – согласился Бен, рассеянно рисовавший чертиков на билете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Голубушка, я согласна от всей души! – прощебетала Примула. – А что же сталось с вашей свекровью?
– Судя по запискам констебля Бикера, мистер Исаак Хаскелл заявил, что его жена отправилась в духовное паломничество.
– Ах, как романтично! – вздохнула Примула. – Ознакомившись с «Кентерберийскими рассказами», я поняла, что в таких путешествиях можно встретить столько странных личностей…
* * *
Официально медовый месяц был отменен. Около половины седьмого мы с Беном (уже в гражданском платье) сидели в поезде, который должен был отправиться в Лондон в шесть тридцать три. Оставалось восемь минут до отхода. В длинном вагоне было всего несколько пассажиров, все расположились в противоположном конце. Тем лучше для них, потому что Бен открыл окно. Его клаустрофобия снова напомнила о себе.
В неоновом сиянии фонарей вокзал Читтертон-Феллс выглядел крайне убого. На бетонной стене пузырился рекламный плакат – роскошная блондинка с подрисованными усами пьет единственное в мире правильное виски. Вероятно, все дело было в моем паршивом настроении, но худой субъект в засаленном плаще, который дымил окурком, привалясь к стене кассы, показался мне зловещим.
В голове все время вертелся один и тот же вопрос: неужели мысль о том, что я стану ее невесткой, довела миссис Хаскелл до самоубийства? Бен утверждал, что констебль Бикер просто-напросто воспользовался предлогом заглянуть в Мерлин-корт. К тому же констебль сам признался, что официальное расследование никто и не думал начинать. Утром он случайно разговорился с приятелем, патрулирующим лондонскую Краун-стрит, и слово за слово выяснилось, что некая Магдалина Хаскелл в возрасте семидесяти лет вот уже два дня, к беспокойству соседей, не выходит из дома. А сын этой дамы, Бентли Т. Хаскелл, проживает неподалеку от Читтертон-Феллс, в особняке на скалах. Объяснение констебля звучало вполне правдоподобно.
Мы отказались от мысли ехать в Лондон на машине, поскольку машина Бена «хайнц 57» (наполовину «мерседес», наполовину «фольксваген», причем обе половины худшие) с возрастом превратилась в слишком норовистое создание. На станцию нас отвез Сид Фаулер. Наши неприятности послужили ему отличным антидепрессантом – настроение Сида резко пошло вверх. Он бодро подхватил наш багаж и, пока Бен покупал билеты, оживленно трещал:
– Магдалина была… да нет, рановато еще о ней в прошедшем времени… она потрясающая женщина, Элли. Без четок чувствует себя голой и непременно спрыскивает рубашки святой водой, когда их гладит. Бен тебе рассказывал, что она сватала ему некую Ангелику Евангелину Брэд? А что касается папаши Исаака… не бери в голову, если ты ему не понравишься. Женщин выше полутора метров старик считает гормональными уродками и презирает всех, кто получил деньги в наследство. Это потому, что он сам пробил себе дорогу от разносчика овощей до владельца зеленной лавки.
Когда Сид ушел играть в бинго, я не очень огорчилась.
Примут меня в качестве невестки или нет, мне все равно придется подняться в квартирку над зеленной лавкой. Мы ехали в Лондон к отцу Бена. Мой муж, набычившись, уставился в окно.
– Элли, видишь того типа с окурком на нижней губе? Мне кажется, я его где-то видел, но где – хоть убей, не помню.
– Неприятное ощущение! – с готовностью откликнулась я и почувствовала почти нежность к типу с окурком: он стал мостиком между мной и моим мужем. С явлением констебля Бикера народу прошлая жизнь Бена на Краун-стрит сомкнулась вокруг него и разделила нас. Я пребывала в растерянности, не зная, как восстановить наше утраченное единство.
– Смотри-ка, – я придвинулась поближе, – он уходит, но как-то неуверенно. Все время оглядывается.
– Наверное, решил, что поезд прирос к рельсам и никогда не тронется с места. – Бен улыбнулся, но взгляда на мне так и не остановил.
Хорошая жена знает, когда оставить мужа в покое наедине с его мыслями. Я потерла обручальное колечко. Наша любовь переживет любые невзгоды. К тому же надо смотреть правде в глаза: если до сегодняшней ночи местонахождение миссис Хаскелл не будет установлено, с медовым месяцем можно распрощаться. Вряд ли Бен откликнется на прелести жемчужно-розовой ночнушки, пока его мать обретается неизвестно в каком аду. В противном случае я бы перестала его уважать. Я надеялась только на то, что исчезновение – не более чем ловкий ход со стороны свекрови. Разве можно отколоть лучший номер, чтобы отравить женитьбу сына? Гнев слегка взбодрил меня, а заодно прогнал страх за судьбу новой родственницы. Сколько в лондонском округе мостов, под которыми ревет и шумит маслянистая темная вода? Я отказалась от намерения не нарушать мысли Бена и взяла его за руку.
– Жаль, что мы не дозвонились до твоего отца и он не знает, что мы приедем.
Бен обнял меня за плечи, и пропасть между нами сузилась.
– Видимо, он отключил телефон.
– Как ты думаешь, он забудет о вашей дурацкой вражде и заговорит наконец с тобой?
– Элли, ты не знаешь моего отца. Что верно, то верно.
Поезд издал угрожающий рев. Двери в дальнем конце вагона распахнулись, впустив ледяной воздух и выхлопные газы. Вошла седая женщина в черном, похожая на няньку из старинных детских книжек. За ней следовал мужчина с ребенком на руках… нет, с женщиной. Голова женщины свесилась с плеча мужчины, и кто-то, шедший сзади, поправил пышные каштановые волосы. Нянька вытащила из сумки дорожные подушки и разложила их на сиденье.
Бен постучал пальцем по часам. Оставалась одна минута. Мы выглянули в окно. Носильщик рысью мчался по платформе, толкая инвалидную коляску, – наверное, к багажному вагону. Я снова посмотрела на новых пассажиров. Нянька и калека заняли места спиной к нам, мужчина стоял в проходе. У него было лицо поэта, из тех, что воспевают прелести могильного покоя. Но я почти не обратила на него внимания, потому что с сиденья поднялась невысокая девочка с мышиного цвета косичками – та самая, которой я бросила свой букет, Алиса Спендер. Она что-то сказала мужчине и в этот момент поймала на себе мой взгляд. Невольно покраснев, я робко помахала ей рукой и откинулась на спинку сиденья.
– Знаешь, Элли, – Бен закинул руки за голову и потянулся, – я все больше склоняюсь к мысли, что Мамуля в полном порядке. Хочешь, поспорим, что она устроила себе роскошный отдых в каком-нибудь монастыре и наслаждается на полную катушку?
– Уверена, дорогой, что ты прав.
Кто они такие: калека, поэт, няня? Куда они едут? Какое отношение имеют к Алисе?
Состав вздрогнул. Дежурный прошел по платформе, прижимая к губам свисток, – готовился дать сигнал отправления. Внезапно на перрон ворвались две женщины в развевающихся пальто. Руки их под тяжестью багажа вытянулись, как у неандертальцев.
Одна из них, дама необъятных размеров, завопила: – Дежурный, задержите поезд! Оглушительно хлопнула дверь. Две дамы, спотыкаясь, ввалились в проход и вознамерились приземлиться возле нас. Обе болтали без умолку и выглядели такими разгоряченными, что вполне могли не заметить открытого окна. Дама в клетчатом пальто и шотландском берете показалась мне смутно знакомой, но она окинула нас с Беном равнодушным взглядом. Стало быть, на свадьбе ее не было. Средних лет, с кошачьей мордочкой, раскосые очки только усиливают впечатление. Даже волосы у нее были рыжеватые, как кошачья шерсть, а над губой пробивались усики. Дежурный дал свисток, и мы, покачиваясь на рельсах, уплыли в туманную ночь.
Бен чуть-чуть приподнял окно и снова растянулся на сиденье.
– И все-таки я убежден, что это буря в стакане воды. Бетти Лонг всегда спала и видела, как бы подложить Мамуле свинью.
Я покосилась на дам и понизила голос:
– А почему?
Бен подышал на ногти и принялся полировать их о лацкан пиджака.
– Видишь ли, я всегда был гораздо умнее ее отпрыска, к тому же…
– Несомненно, красивее.
– Это само собой разумеется.
– Бен, но мне кажется, что болтовня этой соседки задевает единственного человека – твоего отца. Мамули нет дома, и она не слышит, что там судачат про ее занавески.
– Мамуле семьдесят лет. Почему бы ей не вздремнуть этак минуточек триста, если ей угодно?
– Разумеется, но перемены в заведенном распорядке… – Умная жена знает, когда сменить тему. – А твоя мама дружила с матерью Сида, когда Фаулеры жили на Краун-стрит?
– Отношения у них были довольно приятельские, пока Джордж Фаулер не удрал с другой женщиной. Мамуля дважды в день ходила в церковь молиться, чтобы он вернулся. Но оказалось, что миссис Фаулер вовсе не жаждала его возвращения.
Пухлый саквояж сорвался с полки над головами соседок. Он запросто мог бы прибить одну из них или даже обеих, но Бен вскочил и ловко подхватил непокорный багаж.
– Не ваша пропажа? – обратился он к нашим спутницам.
Меня бросило в жар. Такой красивый, такой галантный и такой мой!.. Толстуха копалась в своей сумочке, нам ответила кошечка в шотландке:
– Большое вам спасибо. Должно быть, я небрежно закинула его на полку. Всегда нервничаю, когда приходится спешить на поезд. Обычно я выхожу из дому заранее, но сегодня мне пришлось пойти на похороны, а на похоронах спешить неудобно…
– Позвольте, я пристрою его как следует, – Бен поплотнее впихнул саквояж на полку.
Так вот почему женщины показались мне знакомыми! Я видела их у церкви, И эти брошки с черными дроздами я тоже помню. То ли эмблема клуба любителей пернатых, то ли последний писк моды на благотворительной распродаже. Женщина в шотландке сняла и протерла очки. Ее приятельница захлопнула сумочку и подалась вперед.
– Полагаю, новобрачные? Жизель и Бентли Хаскелл, верно? Замечательно! – Она басовито хохотнула.
До чего ж неприятная особа! Под оплывшим лицом колыхались бесчисленные подбородки, необъятная грудь перекатывалась, как матрас водяной кровати. Я испуганно пощупала свою талию. Никогда в жизни слова «топленые сливки» не сорвутся с моих губ!
– Меня зовут Амелия Джоппинс, а это моя приятельница Киттис Порридж.
– Очень приятно, – вежливым хором отозвались мы с Беном.
Кого же она мне напоминает, кроме собственного зеркального отражения в прошлом? Королеву Анну, когда та заболела водянкой! Точно! Высоченная башня в стиле «помпадур» из седеющих каштановых волос, массивные янтарные перстни, врезавшиеся в толстые пальцы, напыщенные манеры. Рот Амелии Джоппинс пенился улыбками, но глаза выдавали ее. Пусть только кто-нибудь посмеет вызвать неудовольствие этой толстухи, она тотчас возопит: «Отрубить ему голову!»
Я улыбнулась Киттис Порридж, сжатой в гармошку между окном и тушей приятельницы.
– Мы с вами столкнулись сегодня на кладбище.
– Совершенно верно! А я так хотела с вами познакомиться. Понимаете, миссис Хаскелл, я хочу заново обить диван и все думаю, подойдет ли золотистая парча к моим восточным коврам?
Амелия Джоппинс снова издала утробный смешок.
– Не приставай к людям, Киттис. – Она неуклюже повернулась к нам с Беном. – Я-то пропустила похороны. Сама я вдова, и Киттис тоже, наши бедные мужья скончались года три назад, так что я, конечно, сочувствую, но мне пришлось навестить подругу – она пациентка в «Эдеме». У бедняжки нервы не в порядке, сами понимаете, климакс… – Последнее слово она произнесла одними губами. – К тому же я незнакома с миссис Соллоувей, мужа которой сегодня хоронили, вот и не пошла на похороны. Знаете, трудно бывает провести четкую границу между сочувствием и вульгарным любопытством. Особенно если покойный погиб от несчастного случая.
– Действительно, – согласился Бен, рассеянно рисовавший чертиков на билете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59