На Анну она даже не взглянула.
Я объяснила насчет машины, все время чувствуя глухое раздражение доктора Бордо… и что-то еще. Почему-то ему очень не нравилась эта встреча.
– А ты, Алиса?
– Я здесь живу.
– Как это?! – Мое удивление отразилось и на лице Анны.
Алиса рассмеялась, и я поняла, что впервые слышу ее смех.
– Не в больнице. Я живу во Вдовьем Флигеле. С мамочкой и нянюшкой. Мама дружила с дядей Симоном, – она бросила взгляд на доктора Бордо, – пока не заболела. Когда нам больше некуда было деваться, он привез нас сюда. Несколько месяцев назад. Хотите познакомиться с мамой и нянюшкой?
– С удовольствием.
– Элли, – Анна сжала мой локоть, – я бы очень хотела присесть и отдохнуть хотя бы несколько минут.
– Алиса, – сурово сказал доктор, – твоя мать отдыхает. – Улыбка придала его словам еще более неприветливый смысл.
– Тогда я ее разбужу. – Девочка выставила вперед остренький подбородок и перекинула косичку через плечо. – Ей нужно видеться с людьми. И мне тоже. После школы я ни с кем не встречаюсь, разве что когда хожу на молодежные собрания или катаюсь на велосипеде.
– А в какую школу ты ходишь? – спросила я.
– В Академию Мириам. На другом конце Снарсби.
– Знаю эту школу! – оживилась я. – Там когда-то работала Доркас, моя подруга.
Если доктор Бордо позволяет Алисе ходить в школу и на занятия при церкви, ее участь, возможно, не так уж горька.
– А где теперь ваша подруга?
– В Америке.
– О-о… А я хотела бы учиться дома, с нянюшкой. Она раньше была маминой гувернанткой. Но потом… – Алиса печально уронила руки. – Вы идете? Вдовий Флигель очень красивый. Семейство Эдем когда-то ссылало сюда всяких старушек – доживать свой век. – Она показала влево, на прогалину между деревьями.
Лицо доктора Бордо было мрачнее пасмурного неба над нашими головами. Какую жизнь вели Алиса и ее семья под игом этого угрюмого человека?
Глава XIII
– Элли, я чувствую, что во Вдовьем Флигеле произошло нечто очень важное! – Примула вздрогнула и поплотнее закуталась в шаль.
– Вовсе нет. Гостиная, куда Алиса провела меня и Анну, была исполнена очаровательной простоты: полы из натуральной сосны, плетеные стулья, на окнах пожелтевшие кружевные занавески. Несколько очень милых гравюр, морской пейзаж и портреты Сары Сиддонс и Дэвида Гаррика.
– А зеркала? – Гиацинта закрыла страницы зеленого блокнота.
– Никаких зеркал.
– Вы хотите сказать, Элли, – Примула коснулась моей руки, – что в этой комнате было что-то очень непростое? Может быть, настроение?
* * *
Когда я прокручиваю в памяти тот визит, перед глазами начинают мелькать застывшие кадры. Мы все словно окаменели. Вот Алиса разливает чай, старушка (ей не хватает только чепчика в оборках, чтобы выглядеть нянюшкой из прошлого века) нагибается и поправляет плед, которым укрыта калека. Бедная женщина лежит на диване перед пылающим камином. Скрюченные пальцы няни отгибают уголок пледа, и мы с Анной видим бледное лицо, некогда очень красивое. Возраст больной определить невозможно, ей может быть и сорок, и шестьдесят. Лицо в морщинках – возможно, следы физических страданий. Волосы неестественно золотистого оттенка. Но больше всего поражают ее глаза. Они пусты. Трудно сказать, какого они цвета. На чудесном старинном граммофоне с трубой крутится и крутится пластинка. Голос, исполненный боли, выводит снова и снова: «Ты – мое ненастье, ненастье, ненастье…»
Алиса остановила пластинку и сообщила, что ее мать больна уже лет десять. Лицо нянюшки исказилось.
– Это не Господь мою голубку наказал, – раздался надтреснутый голос, – это все он… он. Но ему не удалось убить ее. Тут она в безопасности, ей хорошо. Не бойся, Вания, деточка моя. Ты со своей любимой няней…
Анна обратилась в соляной столп. Стоило нам войти в комнату, как ей снова сделалось дурно. Через несколько минут на пороге возник доктор Бордо и объявил, что с машиной все в порядке. Глянув на Анну, он повернулся ко мне и сухо сказал, что у моей подруги самый обычный шок – перетрусила из-за собак. Эскулап явно не мог дождаться, когда мы наконец уберемся с глаз долой. И я всем сердцем разделяла его нетерпение.
Вырулив на аллею, я оглянулась. Алиса неподвижно стояла у окна, наблюдая за нами. Мне показалась, что ей хочется окликнуть нас. Несчастный ребенок.
И я тоже. Наука в своей безмерной мудрости объявила, что холод и простуда не имеют друг к другу ни малейшего отношения, но, по странному совпадению, через пару дней я проснулась с таким чувством, словно вся мебель, стены и потолок рухнули мне на грудь.
* * *
Болезнь сразила меня в пятницу (24 апреля). Бен собирался в Лондон на встречу со своим издателем, А.Е. Брэдом, вместо этого он получил письмо с любезной просьбой перенести встречу на следующий понедельник. В моем ослабленном состоянии реакция ненаглядного супруга на проволочку показалась мне неуместно сварливой. Однако я воздержалась от критики, поскольку, во-первых, мой визит в «Эдем» и описание доктора Бордо с его песиками оживили наш брак (Бен счел мое «бурное воображение» «умилительным»); во-вторых, всю неделю я старательно пыталась искоренить свою дурную тягу к критике (подозрения, что причиной явились сырые колготки, я великодушно отмела); и, наконец, с больным горлом не слишком-то поскандалишь.
Ни в коем случае я не хотела бы создать впечатление, что Бен не сочувствовал моему распухшему носу и потокам соплей. Прежде чем отправиться в то утро в «Абигайль», он заботливо склонился над моим ложем и предложил растереть меня скипидарной мазью.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая?
– Дос вырос, а доги расдаяли, как свечки.
– Бедное мое сокровище. Выглядишь вполне паршиво!
– Очедь мило с твоей стороды… Его голос звучал очень глухо.
– Элли, ты же понимаешь, почему я надел марлевую маску? Не дай бог свалиться накануне открытия «Абигайль». Естественно, Фредди в состоянии сварганить что-нибудь совсем простенькое, его последние бараньи отбивные по-страсбургски делают честь моим педагогическим талантам, но в одиночку он наверняка завалит дело. Он готовит лишь самую чуточку лучше тебя, Элли.
Марлевая повязка ткнулась мне в затылок. Для поцелуя можно было выбрать местечко и попривлекательнее – кха-кха-хр-р-рымп! – но в моем состоянии привередничать не приходится.
– И еще, дорогая моя, – Бен расправил серебристо-серую простыню, – обещай съесть все, что я тебе приготовил.
Из-за маски слова просеивались, как сквозь сито. Я нырнула под простыни и набожно сложила руки на груди.
– Разубеется, любибый. – Стоило ли упоминать, что я рассчитывала использовать недуг в корыстных целях сбросить парочку килограммов.
– Отлично, а то на тебе уже все платья висят! Господи, исполнилась мечта всей моей жизни!
– Оди растядулись в стирке… Бен погладил меня по голове.
– Принести грелочку? Или лучше поймать и положить тебе к ногам Тобиаса?
– Де дадо, а то еще котик пойбает эту заразу…
– Мышку?!
– Дет, г'упый… дасборг! – С тех пор как мистер Шиззи едва не попал под поезд, мне перестали нравиться шутки про мышей.
Бен бросил взгляд на часы и придвинул ко мне графин с водой.
– Хорошо, что сегодня придет миссис Мэллой. Она за тобой поухаживает.
Шаги его замерли вдали. В доме воцарилась тишина. Откинув одеяла, я бросилась к окну и плотно задернула занавески. Запер ли Бен садовую калитку? В последнее время мне приходилось постоянно напоминать ему об этом. Это у меня в голове шумит или кто-то барабанит в дверь? Хорошо бы разжечь камин. Часы на тумбочке показывали девять утра. Рокси должна бы уже прийти, а Тобиас всегда рыщет в рассуждении, чем бы поживиться. В конце испытательного месяца Рокси вызвала меня в кухню и объявила о своем решении. Неужели она скажет, что в Мерлин-корте паршивые условия для работы? Налив нам по рюмке джина из своей сумки с запасами (нет ничего лучше для чистки серебра и придания блеска хрусталю!), она торжественно объявила: пусть сплетницы перестанут кудахтать и начнут нестись – хоть какая-то польза с них будет! Она считает мистера X. джентльменом порядочным, за исключением тех случаев, когда его кулинарные эксперименты терпят крах.
Шум у меня в ушах превратился в гудение пылесоса у дверей спальни. Дверь приоткрылась, и Рокси просунула ко мне свою черно-белую шевелюру, стараясь переорать пылесос:
– С похмельицем, миссис X.?
Приподнявшись на локтях, я ответила слабой улыбкой:
– Дасборг.
– У меня тоже, только кое-кому приходится переносить его на ногах! Принести вам чего-нибудь? Какую-нибудь смачную книжку? Бренди с молочком?
– Де здаю… – прогундосила я, прикрывшись бумажной салфеткой, и мой чих сотряс дом до основания.
– Нечего помирать прежде смерти. Вот когда у меня вырезали аппендикс, я… – Вопль досады вырвался из кроваво-алых уст Рокси, выщипанные бровки перевернутыми запятыми взлетели над лиловыми веками. – Сволочь, а не пылесос! Ну куда тебя несет, хрыч ты железный! Погодите, пойду поймаю его, пока не раздолбал всю лестницу! – Ее приглушенный голос продолжал доноситься из-за дверей: – Кстати, о лестницах. Миссис X., я уже трижды вывихнула запястье, натирая расшатанный столбик, а не мне вам говорить, как мой профсоюз бьется за охрану труда.
Насколько мне было известно, Рокси состояла лишь в Союзе Матерей. В одиннадцать часов, вернувшись взбить подушки и сбрызнуть водой мои пересохшие губы, она принесла новости о другой сестринской организации.
– Звонила ее светлость, миссис Амелия Джоппинс.
Интересуется, когда мистер X. даст урок кулинарии гильдии Домашнего Очага.
– Де здаю, когда у Беда будет вребя…
– Не напрягайте-ка слипшиеся мозги! Я наугад ткнула карандашом в настенный календарь. Третья суббота мая, в полдень, церковный клуб. Кстати, вот вам мудрый совет опытного человека, миссис X. Я-то сто пятый раз замужем и знаю, что мужчин не спрашивают, когда у них будет время, им говорят: стой там, надень портки, иди туда. Все.
Хорошенькое дело! Мой ненаглядный с ног собьется, взбивая сливки там, замешивая тесто сям… До назначенной Рокси даты оставалось три недели, а до открытия «Абигайль» – всего одна. Наш календарь того и гляди истреплется от пометок. Недавно до меня дошло, что нас с Беном совсем никуда не приглашают. Мы с ним или сидим дома вдвоем, или он где-то шляется с драгоценным Фредди.
– Может, почитаете чего-нибудь? – Рокси сунула руку в карман сливового платья с люрексом и достала книжку. – Я-то надеялась часиков в одиннадцать перекусить и всласть отдохнуть, но нет покоя грешникам! – Судя по густому аромату джина, исходившему от Рокси, я поняла, что она уже перекусила, вернее, перепила. – Я всегда говорю: ничто не поднимает настроение лучше, чем трупы…
– Так это детектив?
– Я ж не про балетные труппы распинаюсь тут! – Рокси плюхнулась на кровать, отчего у меня селезенка екнула, и закурила папироску. – Не стану портить вам удовольствие, миссис X., но в книге есть кухарка, вся из себя скромница. Зовут ее Этель. Она порубила в капусту молодого хозяина дома, потому как он к ней приставал, и превратила его в маринованную тушенку. Все полки в кладовке заставила банками с его светлостью. Будь лорд папаня и леди маманя нормальными людьми, они бы в первую очередь заволновались, куда это девался наследник, так нет же! Они беззаботно считают, что он охотится на лис или на деревенских девок, и не нарадуются на трудягу Этель! – Рокси кинула окурок на ковер и затушила каблуком.
– Экая чушь! – Я презрительно высморкалась.
– А я и не говорю, что это Шекспир, миссис X.! – Миссис Мэллой тут же ощетинилась, как еж. – Но кто читает Шекспира по доброй воле, а не из-под палки? Что-то я не видела, чтобы в метро люди висли на поручнях, не в силах оторваться от Шекспира.
Рокси протопала по комнате, кинула окурок в камин, распахнула бархатные гардины и повернулась ко мне, зловеще оттопырив карман, чтобы сунуть книгу обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Я объяснила насчет машины, все время чувствуя глухое раздражение доктора Бордо… и что-то еще. Почему-то ему очень не нравилась эта встреча.
– А ты, Алиса?
– Я здесь живу.
– Как это?! – Мое удивление отразилось и на лице Анны.
Алиса рассмеялась, и я поняла, что впервые слышу ее смех.
– Не в больнице. Я живу во Вдовьем Флигеле. С мамочкой и нянюшкой. Мама дружила с дядей Симоном, – она бросила взгляд на доктора Бордо, – пока не заболела. Когда нам больше некуда было деваться, он привез нас сюда. Несколько месяцев назад. Хотите познакомиться с мамой и нянюшкой?
– С удовольствием.
– Элли, – Анна сжала мой локоть, – я бы очень хотела присесть и отдохнуть хотя бы несколько минут.
– Алиса, – сурово сказал доктор, – твоя мать отдыхает. – Улыбка придала его словам еще более неприветливый смысл.
– Тогда я ее разбужу. – Девочка выставила вперед остренький подбородок и перекинула косичку через плечо. – Ей нужно видеться с людьми. И мне тоже. После школы я ни с кем не встречаюсь, разве что когда хожу на молодежные собрания или катаюсь на велосипеде.
– А в какую школу ты ходишь? – спросила я.
– В Академию Мириам. На другом конце Снарсби.
– Знаю эту школу! – оживилась я. – Там когда-то работала Доркас, моя подруга.
Если доктор Бордо позволяет Алисе ходить в школу и на занятия при церкви, ее участь, возможно, не так уж горька.
– А где теперь ваша подруга?
– В Америке.
– О-о… А я хотела бы учиться дома, с нянюшкой. Она раньше была маминой гувернанткой. Но потом… – Алиса печально уронила руки. – Вы идете? Вдовий Флигель очень красивый. Семейство Эдем когда-то ссылало сюда всяких старушек – доживать свой век. – Она показала влево, на прогалину между деревьями.
Лицо доктора Бордо было мрачнее пасмурного неба над нашими головами. Какую жизнь вели Алиса и ее семья под игом этого угрюмого человека?
Глава XIII
– Элли, я чувствую, что во Вдовьем Флигеле произошло нечто очень важное! – Примула вздрогнула и поплотнее закуталась в шаль.
– Вовсе нет. Гостиная, куда Алиса провела меня и Анну, была исполнена очаровательной простоты: полы из натуральной сосны, плетеные стулья, на окнах пожелтевшие кружевные занавески. Несколько очень милых гравюр, морской пейзаж и портреты Сары Сиддонс и Дэвида Гаррика.
– А зеркала? – Гиацинта закрыла страницы зеленого блокнота.
– Никаких зеркал.
– Вы хотите сказать, Элли, – Примула коснулась моей руки, – что в этой комнате было что-то очень непростое? Может быть, настроение?
* * *
Когда я прокручиваю в памяти тот визит, перед глазами начинают мелькать застывшие кадры. Мы все словно окаменели. Вот Алиса разливает чай, старушка (ей не хватает только чепчика в оборках, чтобы выглядеть нянюшкой из прошлого века) нагибается и поправляет плед, которым укрыта калека. Бедная женщина лежит на диване перед пылающим камином. Скрюченные пальцы няни отгибают уголок пледа, и мы с Анной видим бледное лицо, некогда очень красивое. Возраст больной определить невозможно, ей может быть и сорок, и шестьдесят. Лицо в морщинках – возможно, следы физических страданий. Волосы неестественно золотистого оттенка. Но больше всего поражают ее глаза. Они пусты. Трудно сказать, какого они цвета. На чудесном старинном граммофоне с трубой крутится и крутится пластинка. Голос, исполненный боли, выводит снова и снова: «Ты – мое ненастье, ненастье, ненастье…»
Алиса остановила пластинку и сообщила, что ее мать больна уже лет десять. Лицо нянюшки исказилось.
– Это не Господь мою голубку наказал, – раздался надтреснутый голос, – это все он… он. Но ему не удалось убить ее. Тут она в безопасности, ей хорошо. Не бойся, Вания, деточка моя. Ты со своей любимой няней…
Анна обратилась в соляной столп. Стоило нам войти в комнату, как ей снова сделалось дурно. Через несколько минут на пороге возник доктор Бордо и объявил, что с машиной все в порядке. Глянув на Анну, он повернулся ко мне и сухо сказал, что у моей подруги самый обычный шок – перетрусила из-за собак. Эскулап явно не мог дождаться, когда мы наконец уберемся с глаз долой. И я всем сердцем разделяла его нетерпение.
Вырулив на аллею, я оглянулась. Алиса неподвижно стояла у окна, наблюдая за нами. Мне показалась, что ей хочется окликнуть нас. Несчастный ребенок.
И я тоже. Наука в своей безмерной мудрости объявила, что холод и простуда не имеют друг к другу ни малейшего отношения, но, по странному совпадению, через пару дней я проснулась с таким чувством, словно вся мебель, стены и потолок рухнули мне на грудь.
* * *
Болезнь сразила меня в пятницу (24 апреля). Бен собирался в Лондон на встречу со своим издателем, А.Е. Брэдом, вместо этого он получил письмо с любезной просьбой перенести встречу на следующий понедельник. В моем ослабленном состоянии реакция ненаглядного супруга на проволочку показалась мне неуместно сварливой. Однако я воздержалась от критики, поскольку, во-первых, мой визит в «Эдем» и описание доктора Бордо с его песиками оживили наш брак (Бен счел мое «бурное воображение» «умилительным»); во-вторых, всю неделю я старательно пыталась искоренить свою дурную тягу к критике (подозрения, что причиной явились сырые колготки, я великодушно отмела); и, наконец, с больным горлом не слишком-то поскандалишь.
Ни в коем случае я не хотела бы создать впечатление, что Бен не сочувствовал моему распухшему носу и потокам соплей. Прежде чем отправиться в то утро в «Абигайль», он заботливо склонился над моим ложем и предложил растереть меня скипидарной мазью.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая?
– Дос вырос, а доги расдаяли, как свечки.
– Бедное мое сокровище. Выглядишь вполне паршиво!
– Очедь мило с твоей стороды… Его голос звучал очень глухо.
– Элли, ты же понимаешь, почему я надел марлевую маску? Не дай бог свалиться накануне открытия «Абигайль». Естественно, Фредди в состоянии сварганить что-нибудь совсем простенькое, его последние бараньи отбивные по-страсбургски делают честь моим педагогическим талантам, но в одиночку он наверняка завалит дело. Он готовит лишь самую чуточку лучше тебя, Элли.
Марлевая повязка ткнулась мне в затылок. Для поцелуя можно было выбрать местечко и попривлекательнее – кха-кха-хр-р-рымп! – но в моем состоянии привередничать не приходится.
– И еще, дорогая моя, – Бен расправил серебристо-серую простыню, – обещай съесть все, что я тебе приготовил.
Из-за маски слова просеивались, как сквозь сито. Я нырнула под простыни и набожно сложила руки на груди.
– Разубеется, любибый. – Стоило ли упоминать, что я рассчитывала использовать недуг в корыстных целях сбросить парочку килограммов.
– Отлично, а то на тебе уже все платья висят! Господи, исполнилась мечта всей моей жизни!
– Оди растядулись в стирке… Бен погладил меня по голове.
– Принести грелочку? Или лучше поймать и положить тебе к ногам Тобиаса?
– Де дадо, а то еще котик пойбает эту заразу…
– Мышку?!
– Дет, г'упый… дасборг! – С тех пор как мистер Шиззи едва не попал под поезд, мне перестали нравиться шутки про мышей.
Бен бросил взгляд на часы и придвинул ко мне графин с водой.
– Хорошо, что сегодня придет миссис Мэллой. Она за тобой поухаживает.
Шаги его замерли вдали. В доме воцарилась тишина. Откинув одеяла, я бросилась к окну и плотно задернула занавески. Запер ли Бен садовую калитку? В последнее время мне приходилось постоянно напоминать ему об этом. Это у меня в голове шумит или кто-то барабанит в дверь? Хорошо бы разжечь камин. Часы на тумбочке показывали девять утра. Рокси должна бы уже прийти, а Тобиас всегда рыщет в рассуждении, чем бы поживиться. В конце испытательного месяца Рокси вызвала меня в кухню и объявила о своем решении. Неужели она скажет, что в Мерлин-корте паршивые условия для работы? Налив нам по рюмке джина из своей сумки с запасами (нет ничего лучше для чистки серебра и придания блеска хрусталю!), она торжественно объявила: пусть сплетницы перестанут кудахтать и начнут нестись – хоть какая-то польза с них будет! Она считает мистера X. джентльменом порядочным, за исключением тех случаев, когда его кулинарные эксперименты терпят крах.
Шум у меня в ушах превратился в гудение пылесоса у дверей спальни. Дверь приоткрылась, и Рокси просунула ко мне свою черно-белую шевелюру, стараясь переорать пылесос:
– С похмельицем, миссис X.?
Приподнявшись на локтях, я ответила слабой улыбкой:
– Дасборг.
– У меня тоже, только кое-кому приходится переносить его на ногах! Принести вам чего-нибудь? Какую-нибудь смачную книжку? Бренди с молочком?
– Де здаю… – прогундосила я, прикрывшись бумажной салфеткой, и мой чих сотряс дом до основания.
– Нечего помирать прежде смерти. Вот когда у меня вырезали аппендикс, я… – Вопль досады вырвался из кроваво-алых уст Рокси, выщипанные бровки перевернутыми запятыми взлетели над лиловыми веками. – Сволочь, а не пылесос! Ну куда тебя несет, хрыч ты железный! Погодите, пойду поймаю его, пока не раздолбал всю лестницу! – Ее приглушенный голос продолжал доноситься из-за дверей: – Кстати, о лестницах. Миссис X., я уже трижды вывихнула запястье, натирая расшатанный столбик, а не мне вам говорить, как мой профсоюз бьется за охрану труда.
Насколько мне было известно, Рокси состояла лишь в Союзе Матерей. В одиннадцать часов, вернувшись взбить подушки и сбрызнуть водой мои пересохшие губы, она принесла новости о другой сестринской организации.
– Звонила ее светлость, миссис Амелия Джоппинс.
Интересуется, когда мистер X. даст урок кулинарии гильдии Домашнего Очага.
– Де здаю, когда у Беда будет вребя…
– Не напрягайте-ка слипшиеся мозги! Я наугад ткнула карандашом в настенный календарь. Третья суббота мая, в полдень, церковный клуб. Кстати, вот вам мудрый совет опытного человека, миссис X. Я-то сто пятый раз замужем и знаю, что мужчин не спрашивают, когда у них будет время, им говорят: стой там, надень портки, иди туда. Все.
Хорошенькое дело! Мой ненаглядный с ног собьется, взбивая сливки там, замешивая тесто сям… До назначенной Рокси даты оставалось три недели, а до открытия «Абигайль» – всего одна. Наш календарь того и гляди истреплется от пометок. Недавно до меня дошло, что нас с Беном совсем никуда не приглашают. Мы с ним или сидим дома вдвоем, или он где-то шляется с драгоценным Фредди.
– Может, почитаете чего-нибудь? – Рокси сунула руку в карман сливового платья с люрексом и достала книжку. – Я-то надеялась часиков в одиннадцать перекусить и всласть отдохнуть, но нет покоя грешникам! – Судя по густому аромату джина, исходившему от Рокси, я поняла, что она уже перекусила, вернее, перепила. – Я всегда говорю: ничто не поднимает настроение лучше, чем трупы…
– Так это детектив?
– Я ж не про балетные труппы распинаюсь тут! – Рокси плюхнулась на кровать, отчего у меня селезенка екнула, и закурила папироску. – Не стану портить вам удовольствие, миссис X., но в книге есть кухарка, вся из себя скромница. Зовут ее Этель. Она порубила в капусту молодого хозяина дома, потому как он к ней приставал, и превратила его в маринованную тушенку. Все полки в кладовке заставила банками с его светлостью. Будь лорд папаня и леди маманя нормальными людьми, они бы в первую очередь заволновались, куда это девался наследник, так нет же! Они беззаботно считают, что он охотится на лис или на деревенских девок, и не нарадуются на трудягу Этель! – Рокси кинула окурок на ковер и затушила каблуком.
– Экая чушь! – Я презрительно высморкалась.
– А я и не говорю, что это Шекспир, миссис X.! – Миссис Мэллой тут же ощетинилась, как еж. – Но кто читает Шекспира по доброй воле, а не из-под палки? Что-то я не видела, чтобы в метро люди висли на поручнях, не в силах оторваться от Шекспира.
Рокси протопала по комнате, кинула окурок в камин, распахнула бархатные гардины и повернулась ко мне, зловеще оттопырив карман, чтобы сунуть книгу обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59