– Сцинк осторожно подошел ближе. Он медленно вытянул руку и голубой ствол «кольта» нацелился в голову животного – так, во всяком случае, показалось Твилли, который не тронулся с места и угрюмо размышлял, с чего вдруг Сцинк решил убить старого носорога. Хочет избавить от пуль полицейского или охотничьего инспектора? Макгуин дернулся с поводка, полагая, что человек, от которого пахло опоссумом, придумал новую веселую игру.
– Что вы делаете? – снова крикнул Твилли.
Мешковатый предмет, подцепленный рогом, заслонял зверю обзор. Эль Хефе почти не видел ни седобородого человека, ни пистолета у своей головы, да он их и не различал. Но человек не желал ему зла.
Рука Сцинка напряглась, и Твилли приготовился к хлопку выстрела. Но Сцинк пронес руку мимо головы старого носорога и жестко ткнул стволом в немигающий глаз Роберта Клэпли – окончательно удостовериться, что придурок мертв. Удовлетворенный, капитан отступил, опустив пистолет.
Сидевший на дереве человек спрыгнул и задал стрекача. Макгуин негодующе гавкнул, отчего носорог снова встрепенулся. С вулканическим ворчаньем он яростно мотнул головой и сбросил с рога безвольное тело Роберта Клэпли, рухнувшее на землю грудой хаки.
Сцинк пнул труп ботинком, потом наклонился и что-то поднял.
Когда они взбирались по склону, он достал это что-то из кармана и показал Твилли:
– Как ты это объяснишь?
Чувственная кукла-блондинка была одета в миниатюрный наряд из оленьей кожи – стиль Морин О'Салливан в старых фильмах с Джонни Вайсмюллером.
– Выпала у Клэпли, – озадаченно хмурясь, сказал Сцинк. – Девчачья кукла.
Твилли покачал головой:
– Мир ополоумел.
30
На верх маяка вели семьдесят семь ступеней. Он считал каждую, поднимаясь по винтовой лестнице, что заканчивалась покоробившейся дверью. Блеклая краска шелушилась, ручки не было.
Бывший губернатор Флориды трижды резко стукнул и после паузы – еще раз. За дверью что-то шевельнулось, будто мяч прокатился.
– Дойл!
Ничего.
– Дойл, это я, Клинт.
Было слышно, как брат дышит за дверью.
– Как ты?
В каменную колонну маяка свет проникал через расположенные по кругу узкие оконца со следами высохшей морской соли. Площадка перед дверью была усыпана конвертами – сотни одинаковых конвертов, пожелтевших и нераспечатанных. Чеки с жалованьем от штата Флорида. Давненько Клинтон Тайри их не видел.
В потемках он разглядел ящик с апельсинами, три галлонных бутыли с водой и две дюжины коробок с рисом, поставленные рядышком, словно книги на полке.
– Дойл!
Так хотелось взглянуть на брата.
– Я не собираюсь оставаться. Просто хочу знать, что с тобой все в порядке.
Клинтон Тайри навалился плечом на дверь. Заперта накрепко. Снова что-то шаркнуло, по сосновым половицам проехали железные ножки стула, громко и недовольно скрипнула рассохшаяся кушетка: брат сел.
– Служители в парке сказали, что тебе приносят еду. Это так?
Молчание.
– Если тебе что нужно, я принесу. Продукты, лекарства – что угодно.
Книги, журналы, картины, видеомагнитофон, рояль… Может, новую жизнь вообще? Господи, подумал Клинтон Тайри, кого я обманываю?
Стул проехал ближе к двери. Послышался металлический щелчок – словно откинули крышку зажигалки «зиппо» или открыли нож – и, кажется, шепот.
– Дойл!
По-прежнему ни слова.
– Я почему пришел… Просто сказать, что тебе не нужно никуда уходить отсюда, если не хочешь. Все улажено. Ничего не бойся, здесь ты в безопасности, понимаешь? Оставайся здесь сколько угодно. Даю слово.
За дверью снова что-то щелкнуло, послышались два тяжелых шага. Клинтон прижался щекой к пропитанным морской солью доскам и скорее почувствовал, чем услышал, как брат за дверью сделал то же самое.
– Дойл, открой, – прошептал Клинтон Тайри. – Пожалуйста.
Он шагнул назад, когда звякнула щеколда, и из-за скрипнувшей двери медленно высунулась рука; стариковская кисть – бледная, в паутине фиолетовых вен. На внутренней стороне предплечья едва виднелся след старого шрама. Крупная, но худая и с виду немощная рука. Клинтон сжал ее, с радостью почувствовав, что брат еще силен. Рука задергалась, пытаясь вырваться, и губернатор увидел на ней выцарапанные буквы в ярких, как лепестки розы, каплях крови – я люблю тебя.
Дойл выдернул руку и захлопнул дверь.
Спускаясь, бывший губернатор Флориды снова посчитал все семьдесят семь ступеней. Внизу он лег на живот и прополз под фанерой, которой заколотили вход, чтобы на маяк не проникли вандалы и любопытные туристы.
Выйдя из сумрака маяка в оглушающее весеннее утро, Клинтон Тайри сощурился, как новорожденный младенец. Он подставил заплаканное лицо прохладному ветерку с Атлантики. Увидел, как за волнорезом тарпонь напала на косяк кефали.
На фанере висели выгоревшие, скукоженные объявления:
ПРОХОДА НЕТ
ЗАКРЫТО ДЛЯ ПОСЕЩЕНИЯ
ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ
СОБСТВЕННОСТЬ ШТАТА – НЕ ВХОДИТЬ
И еще кто-то недавно приколол визитную карточку. Блестящая кнопка не заржавела, белая твердая визитка заметно выделялась. Клинтон приблизился к ней здоровым глазом, и его лицо озарилось знаменитой улыбкой.
ЛИЗА ДЖУН ПИТЕРСОН
Ответственный секретарь
Администрация губернатора
Сунув визитку за край купальной шапочки, Клинтон Тайри зашагал через пляж по дюнам, обросшим морским овсом. Он шел к улочке, где у «Центра туризма и экскурсий по живописным местам Соколиной бухты» припарковался темно-синий фургон.
Палмера Стоута похоронили с его любимой клюшкой для гольфа, камерой «поляроид» и коробкой кубинских сигар «Монтекристо № 2с» что вызвало неподдельную скорбь у присутствовавших на церемонии курильщиков. Панихида проходила в пресвитерианской церкви Таллахасси, и священник превозносил Стоута как столпа гражданского общества, лидера демократического процесса, преданного семьянина, а также верного друга власть предержащих и простых людей. На панихиде присутствовали: ночной бармен из «Поклонника», таксидермист, проститутка, три конгрессмена, один сенатор в отставке, шесть окружных судей, три дюжины бывших и действующих членов комитетов со всей Флориды, вице-губернатор и сорок один член Законодательного собрания штата (многие из них были избраны на деньги, добытые Стоутом, вовсе не разделявшим их политические взгляды). Было много цветов, которые прислали компании: «Филип Моррис», «Шелл Ойл», «Рутхаус и сын, инженерные работы», «Фосфаты Магнуссона», «Цитрусовый кооператив округа Лейк», «Сахар США», токийская «МацибуКом Констракшн», «Порт-Марко Пропертиз», а также «Южный союз лесозаводчиков», «Национальная стрелковая ассоциация», общество «Синий ключ» Флоридского университета, исполнительные комитеты Республиканской и Демократической партий. Поступили соболезнования от законодателя Вилли Васкес-Вашингтона и губернатора Ричарда Артемуса, не сумевших прибыть на заупокойную службу.
– Сегодня мы скорбим, – сказал в заключение священник, – но нашу печаль смягчает сознание, что свой последний день среди нас Палмер провел счастливо – на охоте с близким другом Бобом Клэпли. Они гуляли по просторам, которые оба так сильно любили.
Захоронение состоялось на близлежащем кладбище, которое, между прочим, стало местом последнего упокоения более двух десятков небывало изворотливых политиков Флориды. В городе шутили, что местному могильщику требуется бурав, а не лопата. Чета Стоутов бывала на похоронах нескольких умерших казнокрадов (некоторых за то и осудили), и потому Дези знала расположение участков. Для Палмера она выбрала открытое место на голом холме, откуда обозревалось шоссе № 10. Поскольку Стоут так часто и восторженно предсказывал, что когда-нибудь Флорида станет такой же суетливой, как Нью-Йорк или Калифорния, вид шумной дороги, подтверждающий его слова, был бы ему приятен, решила Дези.
У могилы сказали еще несколько добрых слов о покойном. Дези сидела со своими родителями и единственным кузеном Палмера – лишенным практики ортопедом из Джексонвилла. Она искренне плакала от горькой печали – не из-за хвалебных речей (бывших, по большей части, вымыслом), а оттого, что ее чувства к мужу умерли, и это, вероятно, способствовало его безвременной смерти. Пусть она не виновата в нелепой трагедии на охоте, но бесспорно, что роковую поездку за носорогом спровоцировала история с похищением собаки, а Дези все усложнила своим увлечением Твилли Спри, которому еще и помогала.
Конечно, Палмер был бы сейчас жив, если б чуть раньше поступил благородно и избавился от сделки по «Буревестнику». Нет, дохлый номер; с какой стати муж вдруг обрел бы внутренний нравственный компас? Дези должна была это понимать.
Сейчас она винила себя. И горевала, потому что не испытывала к Палмеру романтической любви, но и ненависти тоже. Он был таким, какой есть, и все же не совсем испорченным, иначе она бы за него не вышла. В нем были общительность и желание сделать приятное, пусть это нельзя назвать душевной теплотой, но все-таки живая черта, по которой можно скучать и даже горевать. Дези попросила положить в гроб «поляроид» – шутка, понятная только им двоим. Наверное, Палмер бы смеялся, думала она, но, несомненно, предпочел бы снимки из спальни. Их она уничтожила.
Когда опускали гроб, по толпе скорбящих пробежал шумок. Рядом с Дези кто-то засопел, и что-то мокрое и бархатистое скользнуло по пальцам. Макгуин тыкался носом в ее сцепленные руки. На шее у него была черная атласная повязка, а в зубах зажата игрушка – резиновая лягушка-бык с оранжевой полосой на спине. Лягушка квакала, когда Макгуин ее прикусывал, что происходило каждые десять-двенадцать секунд. Несколько человек сдержанно прыснули, радуясь возможности отвлечься, но священник (в этот момент он шествовал по долине теней мертвых) поднял ледяной взгляд, в котором не было и намека на веселье.
Не любит собак, решила Дези и вырвала игрушку из пасти Макгуина. Лабрадор свернулся у ее ног и с любопытством смотрел, как деревянный ящик исчезает под землей. Пес подумал, что в нем одноухая собака, как в той коробке, что зарыли на пляже. Если в воздухе и была смерть, Макгуин не чуял ее из-за цветов.
Между тем вдова Стоут бросила осторожный взгляд через одно плечо, потом через другое, всматриваясь в лица скорбящих. Его не было. Дези разжала руку и посмотрела на резиновую игрушку, больше походившую на жабу, чем на лягушку. Перевернула ее и увидела надпись, сделанную шариковой ручкой на бледно-желтом пузе: Ты мне снилась!
Ниже – номер почтового ящика в Эверглейдс-Сити, что недалеко от острова Марко.
Твилли чихнул, и грудь опалило огнем.
– И чего было так на меня кидаться? – поморщился он.
– А как же еще? – спросил Сцинк. – На склоне я бы тебя ни в жизнь не поймал. Ты больно резв для такого старого пердуна, как я.
– Ну конечно. Сколько, говорите, вы весите?
– Я просто подумал, вряд ли ты хочешь, чтобы тебя снова подстрелили, да еще так скоро. А именно это тебе светило, когда два дуролома принялись палить из пушек. Либо чертов носорог превратил бы тебя в черепаху.
– Ладно, ладно, спасибо, – саркастически поблагодарил Твилли. Он опять чихнул, и от боли слезы выступили на глазах.
– У меня идея. Тормозни на ближайшем съезде.
На заправке они пропылесосили фургон, и, по мнению Сцинка, собачьей шерсти набралось столько, что хватило бы на целого нового лабрадора. Твилли исцелился от чиханья. Они поехали на юг по магистрали Флорида, которую недавно переименовали (без внятных объяснений) в честь Рональда Рейгана.
– Назвали бы его именем зону отдыха, хоть какой-то смысл, – ворчал Сцинк. – Но целую магистраль? Господи, он еще в ковбойских фильмах снимался, когда ее уже построили.
Твилли сказал, ему все равно, пусть называют хоть в честь Кэти Ли Джиффорд, если плату за проезд подняли до ста долларов с машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Что вы делаете? – снова крикнул Твилли.
Мешковатый предмет, подцепленный рогом, заслонял зверю обзор. Эль Хефе почти не видел ни седобородого человека, ни пистолета у своей головы, да он их и не различал. Но человек не желал ему зла.
Рука Сцинка напряглась, и Твилли приготовился к хлопку выстрела. Но Сцинк пронес руку мимо головы старого носорога и жестко ткнул стволом в немигающий глаз Роберта Клэпли – окончательно удостовериться, что придурок мертв. Удовлетворенный, капитан отступил, опустив пистолет.
Сидевший на дереве человек спрыгнул и задал стрекача. Макгуин негодующе гавкнул, отчего носорог снова встрепенулся. С вулканическим ворчаньем он яростно мотнул головой и сбросил с рога безвольное тело Роберта Клэпли, рухнувшее на землю грудой хаки.
Сцинк пнул труп ботинком, потом наклонился и что-то поднял.
Когда они взбирались по склону, он достал это что-то из кармана и показал Твилли:
– Как ты это объяснишь?
Чувственная кукла-блондинка была одета в миниатюрный наряд из оленьей кожи – стиль Морин О'Салливан в старых фильмах с Джонни Вайсмюллером.
– Выпала у Клэпли, – озадаченно хмурясь, сказал Сцинк. – Девчачья кукла.
Твилли покачал головой:
– Мир ополоумел.
30
На верх маяка вели семьдесят семь ступеней. Он считал каждую, поднимаясь по винтовой лестнице, что заканчивалась покоробившейся дверью. Блеклая краска шелушилась, ручки не было.
Бывший губернатор Флориды трижды резко стукнул и после паузы – еще раз. За дверью что-то шевельнулось, будто мяч прокатился.
– Дойл!
Ничего.
– Дойл, это я, Клинт.
Было слышно, как брат дышит за дверью.
– Как ты?
В каменную колонну маяка свет проникал через расположенные по кругу узкие оконца со следами высохшей морской соли. Площадка перед дверью была усыпана конвертами – сотни одинаковых конвертов, пожелтевших и нераспечатанных. Чеки с жалованьем от штата Флорида. Давненько Клинтон Тайри их не видел.
В потемках он разглядел ящик с апельсинами, три галлонных бутыли с водой и две дюжины коробок с рисом, поставленные рядышком, словно книги на полке.
– Дойл!
Так хотелось взглянуть на брата.
– Я не собираюсь оставаться. Просто хочу знать, что с тобой все в порядке.
Клинтон Тайри навалился плечом на дверь. Заперта накрепко. Снова что-то шаркнуло, по сосновым половицам проехали железные ножки стула, громко и недовольно скрипнула рассохшаяся кушетка: брат сел.
– Служители в парке сказали, что тебе приносят еду. Это так?
Молчание.
– Если тебе что нужно, я принесу. Продукты, лекарства – что угодно.
Книги, журналы, картины, видеомагнитофон, рояль… Может, новую жизнь вообще? Господи, подумал Клинтон Тайри, кого я обманываю?
Стул проехал ближе к двери. Послышался металлический щелчок – словно откинули крышку зажигалки «зиппо» или открыли нож – и, кажется, шепот.
– Дойл!
По-прежнему ни слова.
– Я почему пришел… Просто сказать, что тебе не нужно никуда уходить отсюда, если не хочешь. Все улажено. Ничего не бойся, здесь ты в безопасности, понимаешь? Оставайся здесь сколько угодно. Даю слово.
За дверью снова что-то щелкнуло, послышались два тяжелых шага. Клинтон прижался щекой к пропитанным морской солью доскам и скорее почувствовал, чем услышал, как брат за дверью сделал то же самое.
– Дойл, открой, – прошептал Клинтон Тайри. – Пожалуйста.
Он шагнул назад, когда звякнула щеколда, и из-за скрипнувшей двери медленно высунулась рука; стариковская кисть – бледная, в паутине фиолетовых вен. На внутренней стороне предплечья едва виднелся след старого шрама. Крупная, но худая и с виду немощная рука. Клинтон сжал ее, с радостью почувствовав, что брат еще силен. Рука задергалась, пытаясь вырваться, и губернатор увидел на ней выцарапанные буквы в ярких, как лепестки розы, каплях крови – я люблю тебя.
Дойл выдернул руку и захлопнул дверь.
Спускаясь, бывший губернатор Флориды снова посчитал все семьдесят семь ступеней. Внизу он лег на живот и прополз под фанерой, которой заколотили вход, чтобы на маяк не проникли вандалы и любопытные туристы.
Выйдя из сумрака маяка в оглушающее весеннее утро, Клинтон Тайри сощурился, как новорожденный младенец. Он подставил заплаканное лицо прохладному ветерку с Атлантики. Увидел, как за волнорезом тарпонь напала на косяк кефали.
На фанере висели выгоревшие, скукоженные объявления:
ПРОХОДА НЕТ
ЗАКРЫТО ДЛЯ ПОСЕЩЕНИЯ
ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ
СОБСТВЕННОСТЬ ШТАТА – НЕ ВХОДИТЬ
И еще кто-то недавно приколол визитную карточку. Блестящая кнопка не заржавела, белая твердая визитка заметно выделялась. Клинтон приблизился к ней здоровым глазом, и его лицо озарилось знаменитой улыбкой.
ЛИЗА ДЖУН ПИТЕРСОН
Ответственный секретарь
Администрация губернатора
Сунув визитку за край купальной шапочки, Клинтон Тайри зашагал через пляж по дюнам, обросшим морским овсом. Он шел к улочке, где у «Центра туризма и экскурсий по живописным местам Соколиной бухты» припарковался темно-синий фургон.
Палмера Стоута похоронили с его любимой клюшкой для гольфа, камерой «поляроид» и коробкой кубинских сигар «Монтекристо № 2с» что вызвало неподдельную скорбь у присутствовавших на церемонии курильщиков. Панихида проходила в пресвитерианской церкви Таллахасси, и священник превозносил Стоута как столпа гражданского общества, лидера демократического процесса, преданного семьянина, а также верного друга власть предержащих и простых людей. На панихиде присутствовали: ночной бармен из «Поклонника», таксидермист, проститутка, три конгрессмена, один сенатор в отставке, шесть окружных судей, три дюжины бывших и действующих членов комитетов со всей Флориды, вице-губернатор и сорок один член Законодательного собрания штата (многие из них были избраны на деньги, добытые Стоутом, вовсе не разделявшим их политические взгляды). Было много цветов, которые прислали компании: «Филип Моррис», «Шелл Ойл», «Рутхаус и сын, инженерные работы», «Фосфаты Магнуссона», «Цитрусовый кооператив округа Лейк», «Сахар США», токийская «МацибуКом Констракшн», «Порт-Марко Пропертиз», а также «Южный союз лесозаводчиков», «Национальная стрелковая ассоциация», общество «Синий ключ» Флоридского университета, исполнительные комитеты Республиканской и Демократической партий. Поступили соболезнования от законодателя Вилли Васкес-Вашингтона и губернатора Ричарда Артемуса, не сумевших прибыть на заупокойную службу.
– Сегодня мы скорбим, – сказал в заключение священник, – но нашу печаль смягчает сознание, что свой последний день среди нас Палмер провел счастливо – на охоте с близким другом Бобом Клэпли. Они гуляли по просторам, которые оба так сильно любили.
Захоронение состоялось на близлежащем кладбище, которое, между прочим, стало местом последнего упокоения более двух десятков небывало изворотливых политиков Флориды. В городе шутили, что местному могильщику требуется бурав, а не лопата. Чета Стоутов бывала на похоронах нескольких умерших казнокрадов (некоторых за то и осудили), и потому Дези знала расположение участков. Для Палмера она выбрала открытое место на голом холме, откуда обозревалось шоссе № 10. Поскольку Стоут так часто и восторженно предсказывал, что когда-нибудь Флорида станет такой же суетливой, как Нью-Йорк или Калифорния, вид шумной дороги, подтверждающий его слова, был бы ему приятен, решила Дези.
У могилы сказали еще несколько добрых слов о покойном. Дези сидела со своими родителями и единственным кузеном Палмера – лишенным практики ортопедом из Джексонвилла. Она искренне плакала от горькой печали – не из-за хвалебных речей (бывших, по большей части, вымыслом), а оттого, что ее чувства к мужу умерли, и это, вероятно, способствовало его безвременной смерти. Пусть она не виновата в нелепой трагедии на охоте, но бесспорно, что роковую поездку за носорогом спровоцировала история с похищением собаки, а Дези все усложнила своим увлечением Твилли Спри, которому еще и помогала.
Конечно, Палмер был бы сейчас жив, если б чуть раньше поступил благородно и избавился от сделки по «Буревестнику». Нет, дохлый номер; с какой стати муж вдруг обрел бы внутренний нравственный компас? Дези должна была это понимать.
Сейчас она винила себя. И горевала, потому что не испытывала к Палмеру романтической любви, но и ненависти тоже. Он был таким, какой есть, и все же не совсем испорченным, иначе она бы за него не вышла. В нем были общительность и желание сделать приятное, пусть это нельзя назвать душевной теплотой, но все-таки живая черта, по которой можно скучать и даже горевать. Дези попросила положить в гроб «поляроид» – шутка, понятная только им двоим. Наверное, Палмер бы смеялся, думала она, но, несомненно, предпочел бы снимки из спальни. Их она уничтожила.
Когда опускали гроб, по толпе скорбящих пробежал шумок. Рядом с Дези кто-то засопел, и что-то мокрое и бархатистое скользнуло по пальцам. Макгуин тыкался носом в ее сцепленные руки. На шее у него была черная атласная повязка, а в зубах зажата игрушка – резиновая лягушка-бык с оранжевой полосой на спине. Лягушка квакала, когда Макгуин ее прикусывал, что происходило каждые десять-двенадцать секунд. Несколько человек сдержанно прыснули, радуясь возможности отвлечься, но священник (в этот момент он шествовал по долине теней мертвых) поднял ледяной взгляд, в котором не было и намека на веселье.
Не любит собак, решила Дези и вырвала игрушку из пасти Макгуина. Лабрадор свернулся у ее ног и с любопытством смотрел, как деревянный ящик исчезает под землей. Пес подумал, что в нем одноухая собака, как в той коробке, что зарыли на пляже. Если в воздухе и была смерть, Макгуин не чуял ее из-за цветов.
Между тем вдова Стоут бросила осторожный взгляд через одно плечо, потом через другое, всматриваясь в лица скорбящих. Его не было. Дези разжала руку и посмотрела на резиновую игрушку, больше походившую на жабу, чем на лягушку. Перевернула ее и увидела надпись, сделанную шариковой ручкой на бледно-желтом пузе: Ты мне снилась!
Ниже – номер почтового ящика в Эверглейдс-Сити, что недалеко от острова Марко.
Твилли чихнул, и грудь опалило огнем.
– И чего было так на меня кидаться? – поморщился он.
– А как же еще? – спросил Сцинк. – На склоне я бы тебя ни в жизнь не поймал. Ты больно резв для такого старого пердуна, как я.
– Ну конечно. Сколько, говорите, вы весите?
– Я просто подумал, вряд ли ты хочешь, чтобы тебя снова подстрелили, да еще так скоро. А именно это тебе светило, когда два дуролома принялись палить из пушек. Либо чертов носорог превратил бы тебя в черепаху.
– Ладно, ладно, спасибо, – саркастически поблагодарил Твилли. Он опять чихнул, и от боли слезы выступили на глазах.
– У меня идея. Тормозни на ближайшем съезде.
На заправке они пропылесосили фургон, и, по мнению Сцинка, собачьей шерсти набралось столько, что хватило бы на целого нового лабрадора. Твилли исцелился от чиханья. Они поехали на юг по магистрали Флорида, которую недавно переименовали (без внятных объяснений) в честь Рональда Рейгана.
– Назвали бы его именем зону отдыха, хоть какой-то смысл, – ворчал Сцинк. – Но целую магистраль? Господи, он еще в ковбойских фильмах снимался, когда ее уже построили.
Твилли сказал, ему все равно, пусть называют хоть в честь Кэти Ли Джиффорд, если плату за проезд подняли до ста долларов с машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56