Или, возможно, грудой денег. Свадебная повязка, несомненно, была напялена в честь этой дамы.
Похоже, она производила впечатление даже на Гросса. Он беспомощно всплеснул вялыми руками и сказал:
— Тут возникло одно дельце, дорогая.
— Что-то не верится, — не скрывая насмешки, ответила она.
Будь в жилах Гросса кровь, он наверняка залился бы краской, а так его физиономия лишь чуть-чуть позеленела. Что там в нем? Формальдегид?
— Продолжайте без меня, — сказал он. — Тут дело неотложное.
— В бридж полагается играть вчетвером, — напомнила она ему.
Гросс беспомощно огляделся и увидел Люка с приятелями, сидевших за столом и молчаливо соглашавшихся с замечанием дамы.
— Джозеф, — сказал он, — спустись вниз и займи пока мое место. Я вернусь, как только смогу.
Джозефом звали дворецкого, которого я чуть раньше окрестил Ларри. Имя шофера было Харви, а вовсе не Моу Быстрый взгляд, которым Джозеф обменялся с хозяйкой дома, навел меня на мысль, что он уже не впервые временно занимает место мистера Гросса, причем не только за карточным столом. Более того, мне показалось, что точно таким же взглядом дама обменялась и с Харви Люк, как я заметил, твердо и решительно смотрел на свои руки, тасовавшие карты.
Я уже почти чувствовал себя невидимкой, сидящим в закутке наблюдателем, человеком, который замечает все, оставаясь при этом неприметным. Поэтому я смотрел на синие как лед глаза дамы. И тут они вдруг обратились прямо на меня.
Чувство было такое, будто меня огрели по лбу железной трубой. Эти глаза заметили меня, оценили, взвесили, просчитали, и я был, во всяком случае пока, отставлен в сторону, поскольку со мной не стоило возиться. Дама повернулась (я, кажется, говорил, что ее платье с низким вырезом ниспадало до пола и играло золотыми блесками?) и вышла из комнаты, а Джозеф тотчас потащился за ней.
Мистер Гросс уселся за наш карточный стол.
— Вы, двое, — велел он Люку и Харви, — постойте-ка у дверей. Если этот юноша начнет дергаться, остановите его.
— Да, сэр.
— Я не начну дергаться, — пообещал я.
— Поди сюда и сядь Я подошел и сел напротив Гросса.
Он поднял палец, похожий на белую сардельку, и заявил:
— Во всем есть свой смысл. Эту истину я усвоил уже давно. Если происходит событие, которое кажется нам лишенным смысла, надо просто поискать хорошенько. — Гросс умолк, словно ожидая ответа. Я кивнул и сказал:
— Да, сэр.
Он нацелил на меня свою белую сардельку.
— Ты обвиняешься в вероломстве. Траск и Слейд посланы, чтобы пустить тебя в расход. Ты бежишь. Ты появляешься в доме у Фермера, и в итоге Фермер убит. Ты появляешься тут с пистолетом в кармане. Вывод отсюда, похоже, только один: ты убил Фермера и хотел убить меня.
Я неистово завертел головой.
— Нет, я не убивал, я не убивал...
— Погоди. — Все пять белых сарделек восстали, призывая меня к молчанию движением, похожим на жест уличного регулировщика. — Я же говорил: во всем есть свой смысл. И тем не менее твое поведение выглядит начисто лишенным смысла. Ты знаешь, что не спасешь свою шкуру, убив Фермера Агриколу и меня.
Следовательно, внешняя сторона событий, вовсе не обязательно соответствует их истинной сути. Поэтому имеющиеся объяснения либо неверны, либо недостаточны.
— Как раз это я и пытаюсь...
— Нет, нет. — Сардельки закачались перед моим носом, и у меня возникло тревожное ощущение, что они могут отвалиться. Но этого не произошло. Гросс сказал:
— Не перебивай меня. Хаос рождает порядок. Итак, если ты не убивал Фермера Агриколу, значит, это должен был сделать кто-то другой. А у тебя, видимо, была иная причина отправиться к нему. И, наверное, ко мне тоже.
Стало быть, вопрос заключается в том, что это за причина? И кому еще надо было убить Фермера Агриколу?
Я всегда думал, что большие шишки организации прямо-таки купаются во врагах, готовых в любую минуту разделаться с ними, и что насильственная смерть в их среде — обычное дело, а посему телохранителей они заводят вовсе не для форсу. Однако мистер Гросс, похоже, думал иначе, а ведь он тоже был большой шишкой в организации, так что ему ли не знать. Поэтому я оставил этот вопрос открытым и перешел к следующему.
— Чего я хотел, так это...
Но моя очередь еще не подошла.
— Э-э-э, минутку, — сказал Гросс. — Позволь мне, пожалуйста, подумать, разрешима ли эта головоломка на основе тех сведений, которыми я уже располагаю.
Я откинулся на спинку и позволил ему подумать.
Он думал, сложив губы бантиком, и со стороны его мыслительный процесс являл собой омерзительное зрелище. Спустя минуту Гросс проговорил:
— Есть, разумеется, еще и дочь, которая содействовала твоему побегу.
Как бишь ее?
— Содействовала моему...
Он щелкнул пальцами, но звук был такой, словно Гросс хлопнул одной свиной отбивной по другой — Ее имя? — спросил он.
— Мисс Алтея, — сказал я — Но она...
— Да Алтея. Может, тут-то и зарыта собака?
— Она не содействовала моему побегу, мистер Гросс. По правде говоря, она пыталась меня убить. Подумав, что я убрал ее отца, она пришла...
— Пожалуйста, — сказал он, — ври с умом, если уже не можешь не врать.
Телохранитель Фермера, которому и самому придется отвечать на несколько вопросов, посадил тебя под замок. А эта самая дочка Алтея выпустила тебя и снабдила оружием Более того, она уехала с тобой. В моем словаре для всего этого есть только одно название — содействие побегу. Так?
— Нет, — ответил я — Совсем не так. Она...
— Несомненно, где-то поблизости. Ждет, когда ты прикончишь меня и вернешься в ее объятия.
— Но почему? — спросил я. — Почему я должен делать нечто подобное?
— А вот это и есть вопрос, который занимает меня сейчас. Что случилось — мне вполне понятно и очевидно. Куда сложнее сообразить почему.
— Мистер Гросс, я клянусь...
— Не надо. Умолкни.
Я умолк.
На этот раз ждать пришлось дольше.
Мистер Гросс сидел, прикрыв глаза, будто белая жаба, ждущая поцелуя красотки, чтобы превратиться в принца. Он все думал, а я тем временем сидел и дрожал от желания внести многочисленные поправки в те сведения, которыми он располагал, и тем самым натолкнуть его на верное суждение.
Наконец он снова заговорил:
— Возможно, я начинаю что-то понимать Фермер всегда скрывал от дочери правду о своем роде занятий, что лично я считаю проявлением снобизма. Если уж человек не может довериться собственной семье и рассчитывать на ее поддержку в труде, то да поможет нам бог. Ну да каждому свое. Фермер хотел, чтобы дочь считала его фермером. Такой у него был характер.
Гросс выжидательно уставился на меня, но, поскольку он ничего толком не сказал, мне не на что было и отвечать Я молча ждал, пока он не заведет речь о более важных материях.
Спустя несколько секунд он кивнул так, будто мы пришли к какому-то соглашению, и продолжал:
— Дочери как-то удалось узнать правду. Услышав ее от посторонних людей, да еще, несомненно, со множеством преувеличений и передергиваний и к тому же в таком впечатлительном возрасте, девочка была глубоко уязвлена. Особенно если учесть, что Фермер проникся сознанием своей вины: ведь он не мог не переживать. Еще бы — столько лет скрывать правду от родного дитяти. И вот ребенок потерял покой. Должно быть, девочка решила искупить прегрешения отца, своими руками уничтожив организацию.
Тут Гросс снова умолк, и на этот раз мне было что ответить ему — Все не так, мистер Гросс, — сказал я. — Девочка и теперь не хочет верить правде. Я пытался ей все рассказать, но она не пожелала слушать.
Он сочувственно улыбнулся, и меня охватил ужас от этого зрелища.
— Ты еще очень молод, — сказал Гросс, — и не успел научиться врать.
Однако продолжим. Эта самая дочка, это дитя, эта юная девушка, осознав свою неспособность уничтожить столь крупную и могущественную организацию, стала искать человека, который помог бы ей осуществить этот замысел. И вот на сцене появляешься ты.
— Мистер Гросс! Ради...
— Тихо! Когда я кончу, можешь говорить и спорить. Тебе дадут такую возможность.
Ну что ж. Я пожал плечами, откинулся на стуле и сложил руки, всем видом показывая, что мой собеседник несет несусветную чушь, и я в мгновение ока докажу ему свою правоту, пусть только мне дадут раскрыть рот. На самом деле я вовсе не был в этом уверен.
Мистер Гросс продолжал:
— И вот вы встретились — прекрасная дочь главы мафиозного клана и ты бродяга, неудачник, никчемный племянничек, выполняющий никчемную работу. Ты понимаешь, надеюсь, что я не хочу тебя оскорбить.
Я передернул плечами. Говорить было не время.
— Я хочу лишь, чтобы все было наглядно, — объяснил Гросс. — Так или иначе, вы встретились. Она прекрасна, сильна духом, целеустремленна. Ты слаб, никчемен, готов к роли ведомого. И вы вступили в союз и начали всячески подрывать мощь организации, чтобы в конечном счете разрушить ее.
Я покачал головой, но ничего не сказал.
— Поначалу, — продолжал Гросс, — тебя устраивала роль стукача, полицейского доносчика, но потом...
— Нет! Я не доносил, мистер Гросс, не доносил! Какие сведе...
— Молчи! Я умолкну, тогда и будешь говорить!
— Извините, — сдался я. — Это просто... Извините.
— Очень хорошо. — Он малость привел себя в порядок, разгладив лацканы пиджака (удивительно, но его руки не оставили на черной ткани ни одной полоски белой слизи!), и глубоко вздохнул. — Спустя какое-то время ты решил, что доносительства с тебя мало. Не ведаю, какие замыслы ты вынашивал до вчерашнего вечера, однако, узнав, что мы за тобой охотимся, вдруг удвоил свой наступательный пыл. Сперва ты попытался убить родного дядьку. Не вышло.
Тогда ты... — Тут он сурово уставился на меня и смотрел до тех пор, пока я не перестал дергаться. — Тогда ты отправился в Стейтен-Айленд, убил Фермера, объединил силы со своей прелестной напарницей и пришел сюда, чтобы убить меня. Вот в чем суть твоих действий, как я ее вижу.
— Можно теперь мне сказать? — спросил я.
Он грациозно взмахнул связками сарделек.
— Ваше слово.
— Отлично. Во-первых, я пришел сюда вовсе не затем, чтобы вас убить. Я пришел... Нет, это не во-первых.
— Не торопись, — посоветовал Гросс. — Приведи мысли в порядок.
— Можно я встану?
— Разумеется. Если угодно, ходи из угла в угол. Только не приближайся к двери.
— Благодарю вас.
Моу и Кэрли — то есть Харви и Люк, — задремавшие было у дверей, тотчас насторожились, стоило мне подняться на ноги. Они стояли плечом к плечу в дверном проеме, крепко сжимая свои пистолеты и глядя на меня горящими глазами, будто подстрекая к решительным действиям. Но моя цель состояла не в побеге, а в доказательстве своей правоты.
Но как ее доказать, как? Я побродил по комнате, пытаясь собраться с мыслями, потом остановился и сказал:
— Могу я задать вам вопрос?
— Конечно.
— Вы поэтому послали двух человек...
— Траска и Слейда.
— Да, Траска и Слейда. Вы послали их убить меня, потому что думали, будто я стучу на вас в полицию?
— Естественно, — ответил он. — Полагаю, это вполне уважительная причина.
— Конечно. Можно еще вопрос?
— Сколько угодно.
— Почему вы думаете, что стучу именно я?
Он снова сочувственно улыбнулся и покачал головой.
— Мы проверяли. Это в порядке вещей. Полиция, несомненно, располагала сведениями о способах доставки некоторых товаров. По меньшей мере в двух случаях товар переходил через твои руки. К тебе его приносили чистым, а после тебя за ним тянулся хвост легавых.
— Вы говорите о свертках, которые я держал в своем сейфе?
— Разумеется.
— Что заставляет вас думать, будто виноват я?
— Как я уже говорил, мы проверяли. Я лично говорил с Махоуни, просил его все выяснить, и он сообщил мне, что виноват бармен. Ты.
— Кто он такой, этот Махоуни? Не знаю я ни одного Махоуни.
— Наш связник из управления полиции.
Махоуни. Это имя мне надо было запомнить на будущее.
Но требовалось внести и кое-какие уточнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26