А что если мне не удастся убедить Агриколу? Что если он посмотрит на меня, с первого взгляда поймет, кто я такой, и тотчас откроет пальбу?
Будь у меня пистолет, я мог бы взять Агриколу на мушку и силой принудить его выслушать мою речь. Будь у меня пистолет. И достань у меня смелости пустить его в ход. Но на это у меня не хватило бы духу.
Я сидел на дереве, думал о том о сем, и мой страх усиливался, а вместе с ним и уныние. Конечно же, разумнее всего было бы податься в Мехико или Тьерра-дель-Фуэго. То, что у меня всего семнадцать долларов и двадцать три цента, не имеет значения. Я мог бы втихую пробраться на корабль или в самолет, добраться до Мехико автостопом. Или, возможно, до Бразилии. А там нашел бы работу, выучил язык (интересно, можно ли выучить португальский?) и зажил бы себе припеваючи.
Но это была несбыточная мечта. Они меня все равно найдут. В датском городе Абернаа или польском Живеце, в Зулуленде или Афганистане, в Ите и Малой Америке — везде меня выследит эта зловещая организация. Бежать от нее бессмысленно. Остается лишь попытаться убедить тех, кого это касается, что их стремление прикончить меня — итог простого недоразумения. Это моя единственная надежда.
На дороге показался нос черной машины. Я замер. Убийцы опять взялись за дело, получив от начальства новые указания, опять отправились разыскивать меня.
Машина свернула направо. Как раз туда, где я сидел.
Моим первым инстинктивным желанием было броситься ничком на землю, укрыться за поваленным деревом, зарывшись лицом в траву и прикрыв голову руками, и ждать конца. Это было бы самое трусливое из всех возможных решений. Но я сдержал свой порыв. Еще не все потеряно. Не все. Убийцы никак не ожидали встретить меня здесь, и в этом заключалось мое преимущество.
Поэтому я ограничился тем, что сложил руки на груди, чтобы спрятать слишком короткие рукава, и подался вперед, опустив голову, будто сплю. Я понимал, что представляю собой великолепную жертву наезда: моя голова находилась как раз на уровне автомобильной фары. Но я сумел совладать со своими нервами, мышцами, всеми до единой. Я ждал.
Черная машина проехала мимо меня, урча мотором и шурша покрышками. Я почувствовал облегчение и немного расслабился, но, в общем-то, сохранил первоначальную позу до тех пор, пока убийцы не скрылись из виду. Тогда я выпрямился, взглянул налево, потом направо. Кроме меня, на дороге никого не было.
Теперь у меня не оставалось никаких уважительных причин для промедления. Черная машина уехала, я был один, и за мной никто не следил. Я прибыл сюда, чтобы встретиться с Агриколой. Что ж, пора.
Я тяжело и неохотно поднялся на ноги и пустился в путь.
* * *
Путь этот был долгим. В самом его начале, между пастбищем и кукурузным полем, я чувствовал, что меня видно не хуже, чем стоящий на отшибе дом.
Поэтому, добравшись до деревьев, я был вынужден на минутку остановиться, чтобы успокоиться, смахнуть пот со лба и снова преисполниться храбрости.
А еще — чтобы сойти наконец с этого проселка. В роще был густой подлесок, но я предпочитал продраться сквозь кустарник, чем быть пойманным посреди дороги Агриколой или его подручными. Так что я продирался вперед.
Разумеется, не так быстро и бесшумно, как индеец у Купера. Это был участок леса, оставшийся между двумя вырубками. Ферма, которую я наконец-то увидел за деревьями, в гордом одиночестве стояла посреди обширной поляны. Я посмотрел на нее, и меня опять охватило уныние.
Для начала скажу, что на сам дом я не обратил никакого внимания, а смотрел только на пустую лужайку, отделявшую меня от него. Агрикола наверняка руководствовался своими соображениями, когда вселялся в этот дом.
При его роде занятий он должен был чувствовать уверенность в том, что никто не проберется в его дом тайком.
Что же делать? Ждать, пока стемнеет? Но сейчас было только половина четвертого дня, кроме того, если уж Агрикола таким образом защищается от этого жестокого мира в дневное время, к каким же предосторожностям он прибегает по ночам? Как минимум прожектора, а может, и часовые с оружием.
Перед моим мысленным взором возникла свора сторожевых псов.
Что ж, лучше перед мысленным, чем наяву. Посему я зашагал по поляне к дому.
Все нервные окончания моего тела превратились в радары, и все они обнаружили одно и то же: пулеметы в каждом окне; они нацелены на меня, и пулеметчики ждут, когда я подойду еще на шаг... на два шага... немножко ближе... немножко ближе...
Я шел себе. Ничего не случилось, вот я и шел себе, теперь снова по проселку, а впереди маячил дом, становившийся все больше и больше.
Это была ферма. Кто-то построил обыкновенный прямоугольный сельский дом в два этажа, с маленьким крыльцом и неверно поставленной треугольной крышей, на которой находились два слуховых окна. А потом, будто спохватившись, строитель добавил к крыше и окнам помещения. Слева торчала пристройка, в которой было не меньше окон, чем на мостике стейтен-айлендского парома.
Может, солярии, или теплица, или еще черт знает что. Справа тоже торчала пристройка — без окон. Пристройка над солярием имела модные нынче фигурные окна, в отличие от остального дома, снабженного по старинке квадратными. Еще пристройки — тут, там, сям. Большинство из них — почти из таких же досок, что и сам дом, только слева бетонная, да справа — алюминиевая плита, служившая одной из стен пристройки второго этажа.
На подходе к этому нагромождению построек и пристроек проселочная дорога перестала быть проселочной и сделалась асфальтированной. Пустошь под воздействием влаги и машинки для стрижки травы тоже постепенно превратилась в лужайку. Асфальтированная дорога пересекала эту лужайку, поворачивала возле дома направо, дабы пройти перед парадной дверью, а потом опять налево, огибая дом и заканчиваясь на задворках. У стены стоял на солнышке серый «линкольн-континенталь» и пялился на меня своими раскосыми китайскими глазами-фарами. Решетка радиатора словно осклабилась в злорадном предвкушении.
Я выбрался на асфальт. Никакой пальбы, никакой охраны, никаких сторожевых псов. Только тишина, солнце, бурый дом, я и этот «континенталь» восточного типа. Я шел вперед, время от времени даже дыша — в тех пределах, в каких это мне позволяло пересохшее горло.
Я добрался до парадной двери, и ничего не случилось. Тут я наконец остановился; дверь была на расстоянии вытянутой руки, и я начал раздумывать, что мне делать дальше.
Попросту постучать и подождать ответа? Но мне, наверное, откроет слуга или, возможно, телохранитель. Во всяком случае, не сам Фермер Агрикола, это уж точно. Я вполне мог представить себе, какой состоится разговор:
" — Господина Агриколу, пожалуйста.
— Как доложить?
— Чарли Пул.
Бух! Бух!"
Значит, надо действовать как-то иначе. Следовало как-нибудь проскользнуть в дом и посмотреть, не застану ли я Агриколу в одиночестве. А потом, если только сумею говорить достаточно быстро и убедительно, он, быть может, и выслушает меня.
Я пошел вправо от парадной двери, туда, где дорога огибает угол дома.
Миновав сверкающий серый «линкольн» и бурые пристройки, похожие на груду ящиков, я наконец обошел последний угол и оказался на задах фермы, где асфальтированная дорога превращалась во внушительных размеров площадку, похожую на черный пруд и служившую стоянкой. Грязно-рыжий покосившийся сарай соседствовал с приземистым алюминиевым гаражом на четыре машины, и им обоим было неловко от этого соседства. Дальше за площадкой тянулся просторный внутренний двор, выложенный разноцветным сланцем и заставленный трубчатой дачной мебелью, зеленой и желтой. Людей я не видел.
Мое внимание привлекла дверь рядом с углом дома. Я подошел к ней, открыл и оказался в прихожей, где висели пальто, шляпы, куртки и свитера прямо на гвоздях, вбитых в стены слева и справа от входа. На полу рядом стояли галоши и резиновые сапоги, в углу к стене была прислонена лопата для снега.
Я стоял и раздумывал о научной фантастике. Прежде чем начать заправлять баром, я провел часть своих праздных деньков лежа на спине и читая фантастику. Есть один рассказ, который разные авторы переделывали всяк на свой лад и который мне всегда нравился. Речь в нем шла о молодом человеке, жившем в каком-то обществе будущего и испытавшем множество опасных приключений; за ним гонялись какие-то таинственные личности, его жизнь не раз подвергалась опасности по милости некой загадочной организации, всегда державшейся в тени, а в конце рассказа выяснилось, что никто, в общем-то, и не желал этому юноше зла, а все его передряги были чем-то вроде проверки на годность в члены этой загадочной организации. Разумеется, молодой человек всякий раз оказывался годен.
Открывая дверь дома, я вспомнил все эти вариации и вдруг в приливе фантазерства вообразил себе, что здесь, внутри, стоят дядя Эл, господин Агрикола, патрульный Циккатта, Арти Декстер, Хло и двое из черной машины.
Сейчас они поздравят меня, я выдержал испытание на ура и стал членом организации.
Но что же я обнаружил за этой дверью в действительности? Галоши и фуфайки, вот что.
Тайные организации будущего, может, и станут пугать народ понарошку, забавы ради. Но в том обществе, в котором живем мы с вами, они угрожают людям на полном серьезе и никак иначе.
Ну ладно. Вот вторая дверь. Прямо передо мной. Я открыл ее и попал в просторную старую деревенскую кухню, набитую большими, новыми и вполне городскими механизмами. Как и все остальные здешние места, кухня была безлюдна. Я пересек ее, подошел к открытой двустворчатой двери, поднялся на цыпочки и двинулся по коридору.
Тут я наконец кое-кого встретил. В комнате справа от коридора сидели за столом три человека, занятые беседой. Негритянка размером с аэростат, очевидно, была кухаркой; белокурый красноносый, облаченный в серую ливрею, скорее всего шофер, а коренастый детина в белой рубахе со сломанным носом и пистолетом в наплечной кобуре, судя по всему, человек, с которым мне сейчас (да и не только сейчас) меньше всего хотелось бы встретиться.
Разговор шел о прогрессивном подоходном налоге, и все трое, похоже, были настроены против него. Я не стал задерживаться и выслушивать, какие беды он им приносит. Никто из этих троих не смотрел в мою сторону, и я прошмыгнул мимо двери, будто любовник во французском постельном фарсе, после чего пошел дальше по коридору.
Впереди кто-то, отвратительно фальшивя, наяривал на пианино. Я прошел еще несколько шагов. В комнатах слева и справа никого не было. Звуки музыки доносились из-за двойных раздвижных дверей, половинки которых не сходились.
Я прижался к двери и, заглянув в щелку, увидел девушку в пышном розовом наряде. Она сидела за пианино, залитая солнечным светом, и музицировала; ее проворные пальчики так и бегали по клавишам. Ее длинные желтовато-золотистые волосы ниспадали тонкими волнистыми прядями и были похожи на пожелтевший от солнечных лучей туман. Миловидное личико навело меня на мысль о поздравительной открытке, и мне показалось, что глаза у девушки голубые, хотя толком разглядеть их я не мог. Она была изящна — с хрупкими руками и тонкой талией, с длинными стройными ножками, заканчивавшимися породистыми щиколотками и маленькими ступнями в розовых бальных туфельках, нажимавших на педали инструмента. Лет ей было, наверное, восемнадцать или девятнадцать, и она являла собой ну просто невообразимо милое зрелище, а судя по мечтательному выражению лица, девушка грезила не иначе как о Скарлете.
Я отвернулся. Хоть мне и была видна лишь узкая полоска комнаты, выражение лица девушки свидетельствовало о том, что она там одна.
Слева от меня была лестница, ведущая наверх. Я был уверен, что заглянул еще не во все комнаты первого этажа, но мне не было известно их расположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26